Ку ляци

greenarine — 25.12.2012 Бабуля называла унитаз угнетазом. Угнетённый таз. Потому что жизнь у него такая. Безрадостная.
Думаю, будь моя бабуля Андерсеном, она бы сочинила об этом сказку. Как унитаз маялся всю свою печальную жизнь, а однажды ему это надоело и он решил наложить на себя руки. И сломался. И хозяева выкинули его на свалку. Там было грязно и холодно, зато весь долгий день светило солнце, а дождь уходил за горизонт по дорожке из двойной радуги.
Это была бы очень хорошая сказка. О победе добра над злом. О том, что у каждого свой рай. И о том, что для каждого из нас припасена ещё одна дверь. И если Бог закрывает эту, то обязательно открывает ту.
Обязательно открывает.

Ещё моя бабуля говорила "филосОс".
Это если мы умничали или занимались демагогией. Подростком я была говорливым, постоянно качала права, вдохновенно несла всякую чушь.
-Ииии-х, филосос!- отмахивалась от меня бабуля.
-Бабуль, не филосос, а философ!
-Пукалка ещё до философа не доросла!

Она была родом из Архангельской губернии, село Гора, ударение на "о". Виноградовский район, Моржегорский сельсовет. В Архангельской губернии много населённых пунктов с "горным" названием – Холмогоры, Карпогоры. А бабулина деревня называлась ГОра. Оттуда в 1937 году брат Вася тайно вывез её в город. На лодке, по Северной Двине. Бабуля отучилась на медсестру, а потом началась война. Вася погиб, бабуля была тяжело ранена. После контузии работала в тылу. В закрытом госпитале. Дезертиры себе сухожилия на щиколотках и руках перерезали, чтобы не воевать, а в госпитале их лечили и прямиком отправляли на передовую, в самое пекло. Чтобы кровью позор смывали.

Она часто вспоминала своё детство.
У неё были две лошадки – Карька и Рыжик. Восьмилетняя Настя ухаживала за ними, кормила, выводила погулять.
Рассказывала:
-Придёшь с утра, а у лошадей грива в мелкие косички заплетена. Домовой их всю ночь водил.
-В смысле водил?
-Путал-колдовал. Знаешь как это вредно для лошадей? Стоишь потом, расплетаешь косы, пока все не расплетёшь – уходить нельзя.

Учила правильно относиться к снам. Если сон плохой, рассказывать его никому нельзя. Иначе сбудется. Нужно проснуться, сходить к "бегущей" водичке – открыть кран, зачерпнуть ковшиком воду и лить её тонкой струйкой, сбегать к речке. И шёпотом пересказать сон воде. Тогда он уйдёт бесследно и вреда никому не причинит.

Чопорная семья моего деда приняла бабулю неблагосклонно – сами княжеских кровей, а невестка из простолюдинок. Бабуля делать трагедии из этого не стала, не до того было. Дети мал мала меньше, кругом чудовищная послевоенная нищета, голод. Надо было как-то выживать. Со временем семья мужа приняла и полюбила её. Правда, к их любви бабуля тоже отнеслась индифферентно. Может, затаила обиду, а может действительно не придавала значения чувствам людей, которые, по большому счёту, не имели к ней никакого отношения.

Правда, внешние приличия бабуля соблюдала, строила из себя правильную армянскую невестку. При гостях, например, старалась говорить на армянском:
-Надя, эс инч писа кник а! (что за нехорошая женщина!)
Далее следовал кивок в сторону нехорошей женщины.
-Мама,- шептала ей дочь,- ты чего? Она же понимает, что ты говоришь!
-Не волнуйся, я тихо.
После контузии бабуля слышала плохо и от этого говорила громко. Так что её "тихо" вполне можно было услышать на другом конце города.

Вообще, бабуля придавала армянскому какой-то мистический смысл. Если нужно было кому-то сделать грозное внушение, она переходила на этот труднопроизносимый для себя язык. Удивительное дело, но армянский в её устах звучал весьма убедительно. Например, если ребёнок заходился в кроватке от плача, бабуля умела его мигом успокоить. Особенно хорошо это срабатывало с нашей Сонечкой.
Лежит Сонечка в кроватке, орёт басом-захлёбывается, отказывается спать. Бабуля заходит к ней в комнату, через минуту рёв прекращается, Сонечка засыпает.
-Как это тебе удаётся?- выпытывали мы.
-Я ей строго велела спать, сказала – ку ляци! И она сразу уснула.
Мы потом рыдали по углам.
Ку ляци – искажённое армянское «будешь плакать».

Бабуля прожила в Кировабаде тридцать лет. Город был разделён на две части – армянскую и азербайджанскую. Чтобы как-то справиться с этим резким национальным размежеванием, людей в 60-е годы стали расселять. Многие армянские семьи переехали в азербайджанскую часть города. Правда, эти пертурбации ни к чему хорошему не привели – в 1988 году, после чудовищных погромов, армянское население покинуло Кировабад. Навсегда.
Так моя русская бабуля вернулась в Россию. Беженкой – на родину.
И ушла через три года.

Бабуля была дочерью раскулаченной помещицы. Очень настороженно относилась к коммунистам. Называла их презрительно елдашами.
-Надя, захожу сегодня в трамвай – ни одного человеческого лица. Одни елдаши!- жаловалась она дочери.
(Ёлдаш – товарищ (азерб.)).

Не любила, когда нукали. На каждое "ну" отвечала "хер гну". По настроению могла добавить "маленькие двести висят на месте".

Когда мы приезжали в гости, бабулиной радости не было предела. И она спешила поделиться этой радостью с каждым встречным. Так что наши выезды в город превращались в настоящее светопреставление.
-Моя дочь,- представляла кондуктору (продавщице, регулировщику, случайному прохожему) нашу маму бабуля,- а это мои внучки. Поздоровайтесь, девочки.
Мы здоровались. Далее бабуля подробно рассказывала кондуктору (et cetera), что дочь её (умница, красавица, преподаёт в школе, а как поёт!) вышла замуж за очень уважаемого человека, врача (мой зять – золото). И дети у неё сущие ангелы (тут мы начинали бегать глазами), учатся на одни пятёрки (бег глаз превращался в броуновское движение), вот, в гости приехали, счастье-то какое!
Люди восхищённо ахали, качали головами, рылись в карманах и сумках в поисках угощений. Пока мы доедали одни сладости, бабуля уже рассказывала кому-то другому о свалившемся на её голову счастье. А мы гадали чем нас сейчас угостят – халвой, финиками или изюмом в шоколаде.
Очень мы любили эти поездки в Кировабад.

За окном бабулиной квартиры росли огромные чинары. Под ними стояли лавочки. Вечерами, когда спадала изнуряющая кировабадская жара, на этих лавочках отдыхали люди – играли в нарды, ели мороженое, лузгали семечки, что-то оживлённо обсуждали.
Я перевешивалась через перила балкона, пыталась разобрать непонятный мне, громкий, наполненный странными тягучими звуками язык.
Мне казалось – так будет всегда. За бабулиным окном на проспекте Ленина будут шуметь чинары, мамин брат дядя Миша будет жить на Аббаса Хата 17 кв 2, ехать к нему долго и шумно, с двумя пересадками, но время пролетает почти незаметно – кругом пёстрый, не похожий на наш тихий и туманный Берд восточный город – мятный, пряничный. Коричный.
Я ошибалась. Так будет не всегда.

Вообще-то я собиралась написать новогодний пост. Но вышло совсем другое.
Это потому что за окном частыми хлопьями падает снег.
Бабуля говорила – в такие снежные ночи к нам приходят наши ушедшие родные.
Они могут просто побыть рядом, а могут присниться.
Если они приснятся, обязательно нужно запомнить то, что они нам скажут.
Потому что говорить они умеют только снежными ночами.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив