Кто контролирует министерство культуры, тот контролирует прошлое

— Дивизия.
— А если Партия скажет, что их не дивизия, а двадцать восемь, тогда сколько?
— Дивизия.
Он не успел договорить, он задохнулся от боли. Стрелка на шкале подпрыгнула до пятидесяти пяти.
............
— Ты медленно усваиваешь урок, Уинстон, — мягко заметил О’Брайен.
— Что поделать? — всхлипнул Уинстон. — Как мне заставить себя не видеть того, что перед глазами? Ведь панфиловцев все-таки дивизия.
— Иногда, Уинстон. А иногда и двадцать восемь. Иногда и ни одного. А иногда и так и эдак сразу. Надо стараться, Уинстон. Нормальным стать непросто.
............
— Еще пример, — сказал О’Брайен. — Несколько лет назад твоя память, кажется, серьезно отказала тебе. Ты поверил, что человек, сержант Добробабин, посмертно награжденный за героизм, — ты поверил, что этот человек не погиб в бою, а стал полицаем. Ты решил, что у тебя в руках неопровержимое вещественное доказательство, опровергающее версию Кривицкого. Ты бредил каким-то заключением Главной военной прокуратуры. Бумажка вроде вот этой…
В руках О’Брайена оказался продолговатый листок бумаги. Секунд пять, не больше, он был в поле зрения Уинстона.
— Оно все-таки существует! — крикнул он.
— Нет, — сказал О’Брайен.
Он прошел к противоположной стене. Там была дыра памяти. О’Брайен поднял решетку, и поток теплого воздуха унес жалкий обрывок бумаги. Листок исчез в пламени, и О’Брайен повернулся от стены.
— Пепел, — сказал он. — Нет, даже не пепел, его можно увидеть. Пыль. Заключения не существует. Оно никогда не существовало.
— Нет, существовало! Оно существует! Оно осталась в памяти. Я помню его. Вы помните.
— Я ничего не помню, — сказал О’Брайен. Сердце Уинстона замерло. Это было двоемыслием.