Колонка от 28 октября

Из серьёзнейших претензий к законопроекту я назову только две. Во-первых, необозримая широта вводимого в законодательство термина. «Семейно-бытовым насилием» (СБН) оказывается не только насилие в его обиходном смысле, но, скажем, и «запрет или создание препятствий во владении, пользовании общим имуществом»; и высказывание угроз — да по отношению не только к самому пострадавшему, но и к «его родственникам, бывшим родственникам, свойственникам, знакомым, домашним животным»; и «принуждение к тяжёлому труду» и многое ещё другое. Во-вторых, доведённая до совершенства презумпция виновности обвиняемого в СБН человека: для принятия к нему немедленных мер достаточно жалобы на факт насилия — хоть от непосредственной жертвы насилия, хоть от третьих лиц. Я прекрасно понимаю, какими резонами руководствовались авторы: немедленно, немедленно остановить, пресечь, прекратить издевательство над страдающим в собственной семье человеком! Но благие намерения и в этом случае привели туда же, куда ведут обычно: всеохватность понятия СБН в сочетании с презумпцией виновности создают инструмент для применения весьма жёстких мер — например, выселения из собственной квартиры — буквально к кому угодно. Конечно, обвинённый в насилии сможет потом обжаловать и обвинение, и принятые меры, но это будет именно что потом, когда из квартиры его уже выкинут. И это будет в том самом зале, где так привычны заключения судьи: «Нет никаких оснований сомневаться в словах инспектора N — или уполномоченного М — или сотрудника органов опеки Z»… Много они там наобжалуют.

Этой безумной детали — лишения человека ключевых прав собственника без какого бы то ни было разговора о них — не замечает, по моим наблюдениям, ни один из адептов данного закона, хотя её одной совершенно достаточно, чтобы закона ни в коем случае не принимать. Ведь там так: пожалуется жена — или сожительница — или тёща, что «насильник» запретил пользоваться своим ноутбуком, или наорал на тестеву собачку, или заставил помыть пол, (мотивированный) участковый выносит защитное предписание, запрещающее уличённому в СБН приближаться к жертве, то есть прежде всего к собственной квартире, где жертва живёт, — и готово дело. Владения и распоряжения своей собственностью «насильник» уже лишён. Потом (мотивированный) суд выносит судебное защитное предписание — и он лишён прав собственника уже на два года. А когда два года закончатся, никто не мешает завести ту же шарманку снова. В 1930-е годы небрезгливые граждане обзаводились жилплощадью подобным же способом. Ей-богу, при таком повороте владелец квартиры трижды подумает, прежде чем привести туда жену или мужа (сожителя или сожительницу): неровён час сговорится с участковым за малую денежку… Вы тут, говорят, демографические проблемы решать задумали? Укреплять институт семьи собрались? Верной дорогой идёте, товарищи.

Поразительна всё-таки нынешняя кампания в либеральных медиа за принятие обсуждаемого закона. Одни и те же люди и утверждают, что режим прогнил сверху донизу, что его суды насквозь фальшивы, а полиция бесчеловечна, что всякое с этим режимом сотрудничество есть страшный позор, — и требуют, чтобы этому режиму, этому суду и этой полиции срочно дали оглушительные полномочия для борьбы с семейным насилием, причём всякое сомнение в полезности такого шага тоже есть страшный позор. В пандан к этой нелепости и повальная при таких кампаниях вера, будто принятием «хорошего закона» проблема решается: примут закон о СБН — и все жертвы домашнего насилия разом станут счастливы. Будто, не дав хаму измываться над семьёй, закон решит и все попутные вопросы: и кто будет содержать семью, и где будут жить он — и где она, и как воспримут события родня и знакомые… Коротко говоря, дилемма: принимать этот закон или мириться с домашним насилием — дилемма ложная. Мириться с насилием не следует, но и этот закон принимать нельзя.

Надеяться на резкие перемены к лучшему от его принятия было бы глупо. Почему не работают сегодняшние — право же, в принципе дееспособные — инструменты борьбы с домашним насилием? Потому что сами его жертвы не хотят давать ход делу («А жить я на что буду?»), потому что участковые возиться не хотят… Да; избитых жён новый закон позволит не всегда и спрашивать, но ценой куда больших хлопот участковых, а тем по-прежнему будет неохота возиться. Зато перемены к худшему от этого закона можно смело гарантировать. Рейдерство корпоративное из моды, в общем, вышло (злые языки говорят: охотничьи угодья оскудели), но устойчивые преступные группы, отбирающие чужую собственность по «навеянным» законами схеме, возникают и в других сферах. Возросшие полномочия органов опеки породили «околодетское» рейдерство; если примут обсуждаемый закон, то и рейдерство «околожертвенное» не заставит себя долго ждать.