Княгиня Ольга Палей о некоторых советских Селебрити (Горький, Андреева,

id77 — 05.12.2023 Здравствуйте уважаемые.
Мемуары княгини Палей довольно язвительны и желчны (что неудивительно, учитывая, что она потеряла близких), но особо я бы хотел выделить несколько фрагментов, где она прошлась по Горькому и его пассии Марие Андреевой. А также немного досталось и Шаляпину. Любопытно
Давайте с него и начнем.

"...Рядом с ним сидел знаменитый певец Шаляпин, с его бритым лицом, круглым и красным, тот самый Шаляпин, что дебютировал в Париже у нас в Булонь-сюр-Сен, так же как и Дмитрий Смирнов и вся русская труппа, привезенная в ту пору Сергеем Дягилевым для постановки «Бориса Годунова» Мусоргского! Шаляпин холодно поздоровался и замолчал на все время моего разговора с Горьким....


... Когда я встала, чтобы уйти, успокоенная обещанием Горького и словами о письме от моего сына, Шаляпин встал проводить меня до прихожей. Там, внезапно став понимающим и ласковым, он взял мои руки, поцеловал их и сказал:
– Моя княгинюшка, я должен с вами увидеться. Могу я прийти к вам завтра и в какое время? Я хочу вам показать, что Шаляпин умеет быть благодарным и помнит, чем он обязан своему покровителю – великому князю.
Он действительно пришел на следующий день к Марианне, выпил бутылку мадеры и наобещал горы чудес в защите «его великого князя». У него не хватало ругательств для большевистского режима. Увы! сколько людей вели во время революции эту двойную игру! Шаляпин и пальцем не шевельнул, чтобы кого-нибудь спасти. Он приспособленец, стелящийся перед цареубийцами, подобно тому как прежде стелился перед императором и императорской фамилией".

Пару слов о Горьком, с которым княгиня связывала немало надежд на помощь о высвобождении близких:

"Через три дня после ареста великого князя я, по совету компетентных друзей, попросила и добилась приема у Максима Горького в его роскошной квартире на Кронверкском проспекте, 23. По телефону он извинился, что примет меня в постели, поскольку болен бронхитом. Я вошла в его комнату и увидела этого человека, одного из злых гениев России. Он был тем опаснее, что обладал талантом, и его перо умело довольно живописно рисовать нищету русского народа и так называемую тиранию самодержавного строя.
Он лежал бледный, волосы прямые, лицо широкое, выступающие скулы. Висячие усы прикрывали очень большой рот с толстыми губами. Тип русского мастерового, фабричного рабочего.
Целью моего визита было попросить о покровительстве, чтобы вытащить великого князя из тюрьмы. Что ему могли поставить в вину, кроме происхождения и титула? Горький мне пообещал обратиться к Урицкому, но не скрыл сложностей и препятствий, с которыми предстояло столкнуться. В конце нашего разговора он спросил меня:
– В каком родстве вы состоите с молодым поэтом Палеем?
– Он мой сын…
Он нервно повернулся в постели, стукнул кулаком по подушке и сказал:
– Я недавно получил от него письмо. Думаю, он сумел спастись.
– Вы получили от него письмо! – вскричала я. – Заклинаю вас, покажите его мне, я так беспокоюсь, так волнуюсь за него.
Он побледнел еще сильнее.
– Я не могу показать вам этого письма; а потом, оно профессиональное, литератора к литератору; в нем нет никаких сведений о нем.
– Но каким числом датировано это письмо? После 5/18 июля, дня их бегства? – спросила я вне себя.
– Не могу вам сказать. Мне больше нечего вам показать.
Я видела, что настаивать бесполезно, но все равно надежда, что Владимир жив, укреплялась в моем измученном сердце все прочнее и прочнее! Ложь, ложь, сплошная ложь!

"...Несмотря на все отвращение к Горькому, становившемуся со мной все холоднее и холоднее, я опять отправилась к нему умолять ускорить освобождение великого князя. Полагаю, он тоже должен был получить свою долю с миллиона, который я согласилась заплатить за свободу мужа. Горький сказал мне, что поедет в Москву приблизительно 10–12 января по старому стилю, чтобы просить Ленина за четверых великих князей. Кузены моего мужа подали ему свои прошения, он посоветовал мне тоже составить такое и спросил, знаю ли кого-нибудь в московском руководстве. Я вспомнила Бонч-Бруевича, с которым раза два или три встречалась во время первого ареста в Смольном, в ноябре 1917 года. Было решено, что свое прошение я адресую ему, и я написала, могу сказать, от всей моей измученной столькими тревогами и столькими бедами души".

Ну и больше всего досталось Марии Андреевой, которая Палей язвительно называет мадам Горькая - и это видимо злая ирония и игра слов - Андреева никогда не была ни Горькой, ни Пешковой.

Итак...
"....несколько раз ходила к Горькому в надежде добиться освобождения мужа. Я знала, что Горький помог выйти на свободу князю Гавриилу и принял их, его и жену, у себя дома. Мне этого было достаточно, и я молила Горького сделать то же самое для нас. На двух таких встречах присутствовала его супруга, Мария Федоровна Горькая. Очень элегантная, усыпанная жемчугами и укутанная в соболя, еще довольно красивая, стройная, она произвела на меня впечатление провинциальной актрисы, играющей роли герцогинь. Ленин и Луначарский назначили ее директрисой всех коммунистических театров, и было грустно и одновременно комично видеть, как перед ней заискивают актеры императорской сцены[67]. Двигалась она свободно и изящно, восхищаясь собой и оставляя по проходе аромат изысканных духов. Этакий рыжий каботажный пароходик. У ее дверей стоял великолепный автомобиль (разумеется, реквизированный), электрические фары которого слепили несчастных, приходивших просить у этой пары немного помощи и сострадания".
Ну и вот такой момент:

"– Я не знаю ничего конкретного. Должно быть, их увезли куда-то далеко, и это меня тревожит. Давайте спустимся к инженеру Фрезе, у него есть телефон; вы должны поговорить с женой Горького. Она комиссар по театрам, она должна знать.
Мы бегом спустились на второй этаж. Я извинилась перед г-жой Фрезе и сняла трубку телефона. Вскоре мадам Горькая ответила.
– Мария Федоровна, – сказала я, – я в страшной тревоге, едва держусь на ногах, умоляю вас, скажите, где мой муж? Со вторника, когда днем его увезли из больницы, я не могу его найти, а друг, который пришел ко мне, говорит, что очень сильно беспокоится о его судьбе! Умоляю вас, скажите правду.
– Вашему мужу ничего не грозит, – ответила мне она. – Сегодня, в одиннадцать часов, то есть через два часа, Алексей Максимович возвращается из Москвы с постановлениями об освобождении их всех.
– Но мне говорят, что их куда-то увезли; об их участи ходят самые разные слухи.
– Что за глупости, – сказала мне она. – Советское правительство никого не наказывает без причины; теперь в России существует справедливость. Даю вам честное слово, что вашему мужу не грозит опасность.
Сен-Совёр, державший второй наушник, сказал мне:
– Мадам Горькая должна знать. Раз она вас уверяет, что ничего не случилось, могу сказать, что сегодня утром прочитал в газете, что их расстреляли всех четверых".
Вот как то так...

Оставить комментарий

Популярные посты: