КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА -
tushisvet — 03.02.2010 По окну будто царапают. Редко, но звучно. Можно решить, что это дождь, что это он так капает, но я знаю, что мыши. Толстые стеклянные мыши с мохеровыми хвостами лезут, лезут по стене дома. Прямо к моему седьмому этажу, к открытым окнам и тащат в зубах своих мышенят.Они стеклянные, но не разбиваются.
Я опять живу в городе, где родилась. И мама моя здесь родилась и никуда не хочет уезжать. Это у нее подушечное. Давным давно, когда она только родилась в гости к мой бабушке приехал ее отец и бабушка спрятала мою маму за подушку. Бабушке было стыдно, что она вышла замуж и даже родила. Маленькая мама дисциплинированно лежала за подушкой. Через час она тихо мяукнула, ее вынули и предъявили. Но рефлекс остался.
У меня за подушкой лежит моя мама.
Мне трудно простить ей старость и то, что она выписывает какую-то фигню от Ридерс-дайджест. Я себя уговариваю, что все эти специальные куклы для складывания в них пакетов и плохие книжки, и повязки на поясницу, и обувь с такими типа носочками, приходящие по почте – дают ей ощущение жизни и ее, маминого в жизни участия. Будто бы сюрприз, подарок, которого не ждали, хотя и заплатили за него. Понимаю,но все равно бешусь, когда натыкаюсь. Мне хочется, чтоб она опять была молодая, смешливая и сидела за главным столом в своей лаборатории абсолютного возраста, а на ней чтобы белое платье в черный горошек.
У меня за подушкой лежит мой папа.
Когда я прихожу, он пытается меня накормить и поцеловать в макушку. Папа стал маленький и ему трудно дотянуться до моей макушки, поэтому он больно наклоняет к себе мою голову. Я не ем пряники, которые он мне пытается скормить. Он знает, что не ем. Я ему сто мильонов раз об этом говорила. Но он все равно спрашивает. Ему просто больше нечего мне сказать. Нечего предложить. Он уже все отдал.
Я очень боюсь за него, когда он переходит дорогу. Там много машин и он может не успеть. Машины же не знают, что это мой папа. Раньше он носил меня на плечах. Теперь не носит. Он предлагает мне пряник.
У папы есть пистолет. Я надеюсь, он кого-нибудь застрелит.
У меня за подушкой лежит мой город.
Когда-то он был единственный. Из радио пели «Опустился туман с Тарки-Тау и окутал мой город родной…» и все улицы были знакомы, а рядом с домом был пустырь и на пустыре болотные лужи. В этих лужах мы с Иркой ловили мотыля для ее рыбок. Теперь там кинотеатр Россия, а рыбки сдохли.
Я ненавижу этот город за то, что он стал такой, и я вынуждена его ненавидеть.
Стал или был?
Мне легче думать, что стал.
Мне легче думать, что мыши.
Стеклянные.
Я думаю, надо думать то, что легче.
Я думаю, у меня за подушкой ничего нет.