Как мне песню посвятили

Последнее лето детства случилось с нами в 1977 году, после девятого класса. Это была последняя возможность уйти в отрыв, через год – выпускной, вступительные экзамены и начало взрослой жизни.
Тем летом мы считали себя очень взрослыми, имели право на собственное мнение и самостоятельность. Родители были решительно ниспровергнуты с пьедестала и стали «предками» или «родаками».
Мы – четыре подружки-одноклассницы: Ленка, Ещё Ленка, Маринка и я. Ничего удивительного: имя «Лена» тогда было самым распространённым, и в нашем классе из тридцати учеников было шестеро Ленок. На фото я вторая справа.

Тусовались у меня на даче, пользуясь тем, что родитель мой единственный работал в городе, и дача целыми днями была в нашем распоряжении. Но так было не всегда, да и сидеть на участке не интересно. Мы ходили купаться. Погода тем летом располагала. Правда, паводок случился, и часть привычных мест купания затопило. Но пробраться туда всё равно можно было – вброд, по пояс. Мы и пробирались.
Любимым местом купания был котлован – в него попадала вода из канала, ведущего к шлюзам, за которыми начиналось Обское море.

Ленка плавала, как рыба, и ныряла. Я отлично держалась на воде, не боялась глубины и плавала на приличные расстояния. Ленка научила меня нырять, и это так мне понравилось, что… До сих пор люблю это дело, несмотря на почтенный возраст.
Однажды на берегу котлована к нам подошли парни, взрослые, явно не школьники. Пригласили потусить вместе, достали из кустов «огнетушитель» — пузырь «Агдама», стакан, и предложили выпить за знакомство. Не скажу, что мы были такие уж неопытные: алкоголь пробовали. В основном, шампанское и сухое вино. «Агдам» - портвейн, сладкий и крепкий. Выпили, покурили. Мы все начали курить (разумеется, тайком от родителей), как раз в девятом классе.
Весь день купались, загорали, выпивали, покуривали. Потом новые знакомые вызвались нас проводить. Через несколько дней мы уже стали «своими», нас приглашали в гости, познакомили с сестрой предводителя и её подружками – нашими ровесницами. Компания постепенно превращалась в большой дачный шалман.
Кстати, никаких «вольностей» парни себе не позволяли - никто даже лапать нас не пытался. Максимум - дурачились в воде, делали «поддержки», подбрасывали вверх, чтобы мы всласть нанырялись.
Среди парней выделялся один – щуплый, несуразный, застенчивый, смешно одетый: рубашка «в петухах», несусветные «клёши», неприлично длинные волосы. У остальных парней были короткие стрижки. Выяснилось, что «щуплик», которого называли Пикусом – местный, деревенский. Дачи наши располагались в пределах города, но Нижняя Ельцовка в то время была как бы деревней в городе. Народ держал коров, гусей, кур, возделывал огороды – жил нормальной деревенской жизнью. Вот и Пикус был из таких.
Нам до тех пор не приходилось близко общаться с деревенскими, мы-то были не просто жителями столицы Сибири – все жили в центре города. Городские парни относились к Пикусу снисходительно, не обижали, даже наоборот – поддерживали, когда он совсем уж впадал в смущение. Ещё бы – такое изобилие городских девчонок вокруг...
Пикуса угораздило влюбиться. В меня, ага. Я совсем недавно была толстая и неуклюжая, теперь изросла, постройнела, но была страшно не уверена в себе и своих новых статях. Возможно, моя неуверенность придала Пикусу смелости и надежды, что я - лёгкая добыча. И парни наверняка его подбадривали.
Пикус начал за мной ухаживать: увязывался каждый день провожать. Даже в гости пригласил – «музыку послушать». Хотя, какая музыка у деревенского парня… Я пошла из чистого любопытства. Дело было вечером, и в комнату к хозяину пришлось залезать через окно – мать рано спать ложилась.
Посидели, поболтали ни о чём… И тут Пикус достал гитару. Те самые семиструнные «дрова» по 16 рублей, которые продавались в музыкальных магазинах, и страшно не строили. Седьмую струну снимали, гитару перестраивали. Дека гитары, по тогдашней моде, была обклеена переводными картинками с фото красивых девушек.

Пикус сначала задумчиво перебирал струны, потом решился - заиграл и запел.
Как тебя любил я, знали все ребята.
Как с тобой гуляли в жёлтом сентябре…
На удивление, у Пикуса оказался приятный голос, играл он вполне сносно, так что, мои уши, надрессированные в музшколе, не спешили свернуться в трубочку. Пел он задушевно, эмоционально, и я постепенно втягивалась в сюжет про коварную измену девушки с последующим запоздалым раскаянием. И финал-апофеоз…
Я стоял и слушал, как ты в трубку плачешь
Hо в ответ ни слова так и не сказал.
На восьмое марта дарят всем подарки,
А тебе я эту песню написал.
Отзвучал последний аккорд. На мой вопрос, кто автор песни, Пикус, скромно потупив взгляд, сказал: «Я».
Мне никто не посвящал собственных песен. Я была тронута, ледяное сердце начало подтаивать по краям… Я уже готова была немножечко ответить на чувства грустного «менестреля»… Может быть, даже не оттолкнула бы его, если бы он полез целоваться… Но он не полез. Ну и ладно.
Я вылезла в окно и почапала до дачи. Пикус рвался меня проводить, но я не согласилась. Мне надо было побыть одной и переварить вот это вот всё. Рассказать о своих необычайных чувствах небу, звёздам, придорожным кустам…
Лето закончилось, мы разъехались по домам, остались лишь воспоминания о том бесшабашном вольном лете. И о песне собственного сочинения, которую парень пел для меня одной. Не помню, сколько лет я с теплом и улыбкой вспоминала о том романтическом приключении на излёте детства… Пока однажды по телевизору не услышала «песню Пикуса» в исполнении Евгения Осина. И сразу всё поняла.
Меня провели. Мелкий деревенский задрот сделал меня, как маленькую.
Представляю, как надо мной ржали, когда он живописал парням ту душераздирающе романтическую сцену… Хотя, может, я зря себя накручиваю. Пикус, по большей части, помалкивал. Но то при нас… Кто их знает, деревенских бардов, что у них на уме. И на языке.
Сейчас коварному обманщику за шестьдесят. Интересно, он вспоминает эту историю?..
Фото из личного архива и открытых источников в интернете.
|
</> |