Изменения вкуса от а до я (1)

inkogniton — 24.11.2016 Артишок. Впервые я увидела название это странного овоща лет в восемь. У моей подруги был какой-то кулинарный журнал, польский кажется. Мы зачитывались рецептами и примеряли их к содержимому холодильника. Сами в это время мы ели дивные маринованные баклажаны-малыши, доверху фаршированные черемшой, зеленью и кусочками чеснока. И тут нам попался на глаза рецепт, который назывался "Салат из ничего". Я не помню всех ингредиентов этого чудесного салата, но помню, что начинался рецепт со слов: если к вам внезапно пришли гости и вам совсем нечем их угостить, то вот -- чудесный рецепт из самых простых вещей, которые всегда есть у каждого. Первым ингредиентом была банка консервированных артишоков. Я помню как мы посмотрели друг на друга и начали хохотать. Смеялись мы долго, с удовольствием, у нас текли слёзы, мы хрюкали, тыкали пальцем в страницу, пытались сказать что-то, но опять срывались на хохот. И всё продолжали есть дивные маринованные баклажаны. Впервые я попробовала артишоки уже взрослая. И они мне совершенно не понравились. Я начала понимать польских хозяек из далёкого детства -- если уже застряли с целой банкой, так хоть гостям скормить.

Банан. В далёком детстве я очень любила бананы. Их (где-то) доставал дедушка. Приносил несколько больших гроздей и мы вешали их на окно -- дозревать. Бананы были зелёные и терпкие, есть их, пока не дозрели, было совершенно невозможно. Зато когда они начинали желтеть, они становились необыкновенно прекрасными. Я отгрызала кончик, раздвигала шкурку, кусала и представляла, что я сижу на необитаемом острове -- как в мультфильмах. Остров совсем маленький, в центре острова огромная пальма, а я лежу прямо под ней. Ноги мои уже почти в воде (совсем крошечный остров, зато весь, целиком весь, мой) и я, жмурясь от яркого солнца, ем восхитительный банан. Потом я не ела бананы много лет. А попробовав однажды удивилась -- и отчего они мне казались такими прекрасными?

Варёная сгущёнка. Это было не просто лакомство, это было расточительство. Сгущёнку не покупали -- её доставали, брали по знакомству, из-под прилавка (на семь копеек больше за банку), через знакомых (нас пупкин послал -- мы никому, ей-ей, никому!) и хранили в шкафах на самые большие торжества. Иногда я забирала банку из запасов и готовила себе самое вкусное, что вообще бывает на свете -- варёную сгущёнку. Сгущёнку надо было бросить в воду (предварительно оторвав этикетку) и потом долго варить на небольшом огне -- целых три часа. Иногда даже четыре. После этого надо было ещё немного подождать, пока чуть остынет и тогда можно было открывать. Под крышкой обнаруживалась густая коричневая масса -- сладко-горькая. Я могла её есть ложками -- опускаешь большую ложку в банку, накручиваешь на неё сгущёнку и медленно облизываешь -- понемногу, чтобы не надоело, чтобы целую банку съесть и не поморщиться. Здесь продаётся варёная коричневая сгущёнка -- в тюбиках. Она отчего-то невероятно сладкая и совсем не такая.

Горох. Я бегала к Наташке -- они жили прямо на берегу речки, у них был собственный, небольшой, немного покосившийся от времени, деревянный дом. И огород -- это самое главное. В огороде рос горох. Мы разоряли плантации гороха не хуже саранчи. Он только созревал и сразу попадал к нам в руки. Хрустящие свежие горошины -- это было лучше любых конфет. Кажется, я и не ела такого гороха никогда больше.

Долма. Мама готовила самую лучшую, самую правильную долму. Нежные виноградные листья -- кисловатые, с прожилками. Они оттеняли баранину с рисом и объединялись с ней в одно изумительное блюдо. Легче котлет, лучше тефтелей. Мне казалось, я могу есть долму на завтрак, обед и ужин всю жизнь. Потом, отчего-то, я разлюбила классическую долму, изменив ей с голубцами. Нейтральная капуста в сочетании с фаршем -- вот, оказывается, что может быть лучше.

Ежевика. Мы бегали с Наташкой рвать её в соседние сады. Ветви ежевичных кустов пролезали через заборы и на них соблазнительно висели огромные чёрные ягоды. Мы садились под чьим нибудь забором, рвали ягоды и ели их. Ежевичный сок тёк по губам, подбородку, шее, рукам и оставлял на одежде тёмно-синие следы. Мы отползали от кустов на четвереньках, смеясь и толкаясь -- думая, что нас никто не замечает. Как-то раз, когда мы тихо подкрадывались, мы заметили, как женщина по ту сторону забора старательно просовывает ветви с крупными ягодами сквозь дырки в заборе. Она заметила нас, подмигнула и ушла. Много лет я не ела ежевику, но мечтала. Помню как купили в Принстоне, как я бережно несла небольшую коробочку, предвкушая. Но, видимо, счастье ежевики осталось там -- под теми кустами.

Жир. Всё детство надо мной смеялись, я всегда требовала "жирненькое мяско". Специально для меня мама всегда выбирала самые жирные куски -- с толстыми прожилками жира. Такое, которое ешь -- и потом никаким мылом не отмоешься. До сегодняшнего дня я люблю жирное мясо. Прихожу в магазин, чинно киваю мяснику, он мне -- молодец! -- смотрит на меня шутливо и внимательно, -- хоть кто-то знает толк! А то все с этими диетами сошли с ума! Как можно отрезать от мяса жир?! Это же самое главное -- это же то, ради чего стоит жить! Я не знаю стоит ли жить только ради этого, но, вне всяких сомнений, жизнь без жирного мяса суха и пресна.

Земляника. Я, кажется, никогда не ела свежую землянику. Но ела варенье. Восхитительное земляничное варенье, которое варила Лесина мама из собственноручно собранной земляники. Все наши долгие приходы к Лесе основывались на наличии земляничного варенья. Мама доставала целую литровую банку, открывала крышку, снимала марлю и наполняла целую большую вазочку земляничного варенья, строго следя за тем, чтобы попало как можно больше ягод. Мы ждали, затаив дыхание. Красиво благодарили и всё ждали когда же она уйдёт из кухни, чтобы схватить уже ложки и жадно есть, пробуя каждую ягоду на вкус, смакуя и оттягивая момент, когда вазочка окажется совсем пустой. Я не знаю люблю ли я всё ещё земляничное варенье, я больше его не ела. Но мне хочется верить, что если оно попадётся мне на пути, оно будет таким же прекрасным как тогда -- когда море было по колено и самое большое несчастье заключалось в том, что тот, по кому я так вздыхаю, сегодня на меня посмотрел совсем не так, как мне хотелось бы.

Ириски. Тянущиеся, тёмно-коричневые ириски. Твёрдые поначалу. А потом, когда немного подтают, невероятно напоминающие варёную сгущёнку. Не такую правильную, конечно, но всё же. У меня всегда было несколько ирисок в кармане -- просто так. Если вдруг станет грустно или что-то не то -- что может быть правильнее ириски? Отчего-то сегодня -- то ли не те ириски, то ли не те проблемы, то ли не та я. Они застревают в зубах, странно прилипают к языку и волнует отчего-то только одно: не повредят ли они всем многочисленным пломбам. Какая уж тут романтика, когда зубы сегодня -- самое дорогое (буквально) что у меня есть.
Инжир. Он рос по краям дороги, он рос везде. Спелые плоды свисали и ветки чуть сгибались под их тяжестью, манили. Мы рвали инжир по дороге домой, мы рвали инжир по дороге в школу. Я рвала инжир по дороге в магазин. И вообще -- куда бы ты ни шёл -- ты рвал инжир. Спелые, чуть терпкие, щекочущие язык и нёбо ягоды. После них не хотелось пить -- они были сочные и сладко-терпкие. Я очень любила инжир. Сегодня же я к нему равнодушна -- она остался где-то там, где была длинная дорога в школу; длинная дорога на весёлый шумный базар и другая я -- бегущая вприпрыжку за кинзой.

Йогурт. Это странное название я услышала впервые уже в Израиле. Тогда, когда мы только приехали и я дивилась буйству вкусов, их оттенкам и удивлялась как такое вообще бывает -- они мне очень нравились. Я ела все подряд: персиковые, клубничные, вишнёвые, из загадочного фрукта киви -- все на свете. Я наелась ими, кажется, на всю жизнь. Когда мне надоели йогурты, я набросилась на воздушные творожки -- самые обычные, ванильные. Воздушные, тающие во рту, лучше любого пирожного, лучше любого торта. Сегодня я не люблю йогурты, мне не вкусно. Я равнодушна к воздушным творожкам. Но нет-нет, мне вдруг хочется чего-то эдакого. И тогда -- какое счастье, что изобрели воздушные творожки.

Коровка. Это были самые лучшие конфеты на свете. Бабушка покупала несколько коробок, но всегда говорила, что есть только одна. Коробка лежала в хельге и наш негласный договор гласил: я их оттуда потихоньку беру, а ты делаешь вид, что этого не замечаешь. Она действительно не замечала. Только вместо опустевшей коробки каждый раз появлялась новая. В ней снова было несколько рядов прекрасной коровки. Пару лет назад мне рассказали, что где-то здесь продаётся "Коровка". Не просто рассказали, а принесли. Принесённая "Коровка" казалась куском сахара, сдобренного какими-то эмульсями. Где божественная жидкая сердцевинка? Где тающая во рту корочка -- так напоминающая варёную сгущёнку. Ничего этого не было. Нет, я, пожалуй, продолжу любить ту "Коровку" -- которую когда-то покупала бабушка, предусмотрительно пряча остальные коробки.

Продолжение, наверное, следует (если силы будут). А расскажите тоже -- интересно же.

Чудесного всем вечера!
Ваша Я.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив