... из французского

otrageniya — 11.02.2023

---
— Пьер… — сказала я в конце концов.

— Да?

— Вы, конечно, решите, что я совсем обнаглела, но я бы все-таки выпила травяного чая…

Он встал, пряча благодарность за недовольным бурчанием.

— Ну вот, так всегда: никогда-то вы не знаете, чего сами хотите, все капризничаете…

Я поплелась за ним на кухню и села по другую сторону стола, глядя, как он ставит кастрюльку с водой на огонь. Свет раздражал мне глаза. Я потянула лампу вниз. Он шарил по шкафчикам.

— Могу я задать вам вопрос?

— Если скажешь, где найти то, что я ищу.

— Там, прямо перед вами, в красной коробке.

— Здесь? Раньше мы это сюда не клали, мне кажется, что… прости, я слушаю.

— Сколько все это продолжалось?

— С Матильдой?

— Да.

— Считая от Гонконга и до нашей последней размолвки — пять лет и семь месяцев.

— Вы проводили вместе много времени?

— Нет, я ведь уже говорил. Несколько часов, несколько дней…

— И вам этого хватало?

— …

— Хватало?

— Нет, конечно. А может, да — я ведь ничего не сделал, чтобы что-то изменить. Я уже потом об этом подумал. Возможно, меня это устраивало. «Устраивало»… До чего же уродливое слово. Возможно, так мне было удобно — иметь и надежный тыл, и африканскую страсть. Домашний ужин по вечерам и острые ощущения время от времени… Как хорошо — и сыт, и в форме себя держишь. Практично, удобно…

— Вы звонили, когда она была вам нужна?

— Ну да, примерно так…

Он поставил передо мной чашку.

— Вообще-то нет… Все происходило не так… Однажды, еще в самом начале, она написала мне письмо. Единственное в нашей жизни. Она писала:

...

Я все обдумала, я не питаю иллюзий — я люблю тебя, но не доверяю. Раз то, что мы переживаем, нереально, значит, это игра. А раз это игра, необходимы правила. Я больше не хочу встречаться с тобой в Париже. Ни в Париже, ни в каком другом месте, где ты будешь бояться. Когда мы вместе, я хочу брать тебя за руку на улице и целовать тебя в ресторанах — иначе вообще ничего не нужно. Я не в том возрасте, чтобы играть в кошки-мышки. Итак, мы будем видеться в других странах, как можно дальше отсюда. Узнав, куда ты поедешь в следующий раз, пиши мне в Лондон, на адрес моей сестры, она будет пересылать почту мне. Не надо нежных слов, не трудись, просто предупреждай. Какая гостиница, где, когда. Смогу — приеду, нет — что поделаешь… Не надо мне звонить, не пытайся узнать ни где я, ни как живу, полагаю, это уже не имеет значения. Я все обдумала и поняла, что это лучший выход из положения — я буду делать как ты, жить своей жизнью и любить тебя — но издалека. Я не хочу ждать твоих звонков, не хочу запрещать себе влюбляться, а хочу спать с кем захочу и когда захочу, без угрызений совести. Я признаю твою правоту: жизнь без угрызений совести — это… it’s more convenient [Это удобнее (англ.).]. Я смотрела на жизнь иначе, но почему бы и нет? Хочу попробовать. В конце концов, что я теряю? Трусливого мужчину? А что выигрываю? Удовольствие засыпать иногда в твоих объятиях… Я все обдумала — и хочу попробовать. Решай.

— Ты что, Хлоя?

— Ничего. Забавно, что вы нашли достойного противника.

— К несчастью, нет. Она выработала тактику, строила из себя роковую женщину, а была нежнейшим существом. Я этого не знал, принимая ее условия, понял много позже… Через пять лет и семь месяцев…

Да нет, вру. Я догадывался, читал между строчками, чего ей стоило написать мне такие слова, но не собирался придавать этому значение, меня ведь эти правила вполне устраивали. Более чем устраивали. Всего и делов-то — усилить импортно-экспортное направление и привыкнуть к бесконечным перелетам. Подобное письмо — воистину нечаянная радость для мужчины, который хочет без помех обманывать жену. Конечно же то, что она собиралась влюбляться и спать с кем попало, не очень мне понравилось, но ведь пока это были только слова.

Он сел на привычное место у края стола.

— Ну и хитер я был тогда. Что и говорить, хитер. Главное — я еще и здорово заработал благодаря этой истории… Укрепил международное направление и обогатился…

— Откуда такой цинизм?

— А ты еще не поняла, что я законченный циник?

Я потянулась, чтобы достать ситечко.

— Кроме того, это было очень романтично… Я с бьющимся сердцем спускался по трапу самолета и ехал в гостиницу, надеясь, что моего ключа на месте не окажется, ставил сумки в незнакомых номерах и обыскивал их, пытаясь обнаружить следы ее присутствия, отправлялся работать и возвращался вечером, молясь, чтобы она оказалась в постели. Иногда так и происходило, иногда — нет. Она могла, например, приехать среди ночи, и тогда мы без единого слова растворялись друг в друге. Смеялись, укрывшись с головой, радуясь новой встрече. Наконец-то. Так далеко ото всех. Так близко друг к другу. Иногда она приезжала только на следующий день, и тогда я всю ночь сидел в баре, прислушиваясь к тому, что происходит в холле. Иногда она брала отдельный номер и просила меня прийти к ней рано утром. Иногда она не приезжала вообще, и я ее ненавидел. Возвращался в Париж мрачнее тучи. Вначале у меня действительно было много работы, но потом все меньше и меньше… Чего только я не изобретал, чтобы уехать! Иногда я успевал осмотреть местные достопримечательности, а иногда не видел ничего, кроме своего номера в гостинице. Однажды нам вообще не удалось выбраться за пределы аэропорта… Это выглядело нелепо. Было лишено всякого смысла. Иногда мы никак не могли наговориться, а в другой раз и сказать-то было нечего. Верная своему обещанию, Матильда почти никогда не говорила со мной о своей интимной жизни, разве что в постели. Лежа рядом со мной, она вдруг вспоминала каких-то мужчин или ситуации, отчего я начинал сходить с ума… Я был в полной власти этой женщины-плутовки, и когда она вдруг среди ночи якобы случайно называла меня другим именем, я делал вид, что обижен, но на самом деле просто умирал. Тогда я грубо овладевал ею, мечтая нежно ее обнять.             Когда один из нас играл, другой страдал. Это был полный абсурд. Мне хотелось схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока она не выплюнет из себя весь свой яд. Пока не скажет, что любит меня. Пока мне этого не скажет, черт побери. Но я не мог — ведь это я был мерзавцем. Во всем этом был виноват только я…

Он встал, чтобы взять стакан.

— На что я надеялся? Что все так и будет продолжаться долгие годы? Нет, в это я не верил. Мы расставались молча, не глядя друг на друга, грустные и потерянные, и никогда не говорили о следующей встрече. Нет, это было невыносимо… И чем больше я мучился, тем сильнее любил ее, и чем сильнее любил, тем меньше верил в возможность благополучного исхода. Я чувствовал, что все это выше моих сил, что я запутался в мною же сплетенной паутине, что мне не сдвинуться с места и придется смириться.

— Смириться с чем?

— С тем, что однажды потеряю ее…

— Не понимаю.

— Понимаешь. Конечно понимаешь… А что я мог, по-твоему, сделать? Не знаешь?

— Нет.

— Нет, конечно, у тебя нет ответа. Тебе труднее, чем кому бы то ни было найти ответ на этот вопрос…

— Так что же вы ей все-таки наобещали?

— Уже не помню… думаю, ничего особенного, а может, что-то несусветное. Да нет, и правда ничего особенного… Я честно закрывал глаза, когда она задавала вопросы, и целовал ее, когда она ждала ответов. Мне было почти пятьдесят, и я чувствовал себя стариком. Я думал, что приближаюсь к финишу. Освещенный солнцем закат… Я говорил себе: «Не будем делать резких движений, она так молода, она бросит меня первой» — и при каждой новой встрече испытывал не только восторг, но и удивление. Как? Она все еще здесь? Но почему? Я не понимал, что такого она во мне находит, и говорил себе: «Чего мне дергаться, ведь она бросит меня первой». Это было ясно, как божий день, это было неизбежно. Не было никаких причин надеяться на новую встречу, никаких… В самом конце я даже стал надеяться, что она не приедет. До сих пор Жизнь так замечательно все решала за меня, значит, так будет и в этот раз. Я ведь знал, что не способен сам распорядиться своей судьбой… В профессиональном плане все по-другому, работа — это игра, и тут я всегда был на высоте, но в личной жизни… Я предпочитал терпеть и утешаться мыслью, что я — «тот, кто терпит». Предпочитал мечтать или предаваться сожалениям. Это было настолько проще…

Моя двоюродная бабушка по отцу — она была русской — часто повторяла:

— Ты — как мой отец, все ностальгируешь по горам.

— По каким горам, Мушка? — удивлялся я.

— По тем, которых никогда не видел, конечно!

— Она так говорила?

— Ну да. Всякий раз, когда я засматривался в окно…

— А что вы там выглядывали?

— Автобусы.

Он засмеялся.

— Она бы тебе понравилась… в одну из пятниц я тебе о ней расскажу.

— Это когда мы пойдем «К Доминику»…

— Пойдем, куда захочешь, я же обещал.

Он налил мне чашку чая.

— А Матильда что делала все это время?

— Не знаю… Работала. Ее взяли в ЮНЕСКО переводчицей, но оттуда она быстро ушла — ей не нравилось переводить всю их дипломатическую казуистику. Не выносила, когда ей приходилось сидеть целый день взаперти и талдычить одно и то же, переливая из пустого в порожнее — обычное дело для политиков. Она предпочитала деловые круги, там адреналин бил через край. Она путешествовала, навещала братьев, сестер и друзей, разбросанных по всему миру. Какое-то время жила в Норвегии, но тамошние голубоглазые аятоллы ее раздражали, к тому же она все время мерзла… А когда ей надоедала постоянная смена часовых поясов, она сидела в Лондоне и занималась техническим переводом. Она обожала своих племянников.

— А кроме работы?

— А, вот ты о чем… Тайна, покрытая мраком. Видит бог, я пытался выяснить — и не раз… Но она закрывалась, хитрила, увиливала от моих вопросов. «Оставь мне хотя бы это, — говорила она, — позволь мне хоть в этом сохранить достоинство. Достоинство женщин с Back Street. Я ведь не о многом тебя прошу, правда?» А иногда она отплачивала мне моей же монетой, мучила, смеясь: «Я разве тебе не говорила, что месяц назад вышла замуж? Как глупо — хотела показать тебе фотографии, но забыла взять с собой. Его зовут Билли, звезд с неба не хватает, но так обо мне заботится…»

— Вас это веселило?

— Нет. Не слишком.

— Вы ее любили?

— Да.

— Как сильно?

— Я ее любил.

— А что у вас осталось в памяти от тех лет?

— Жизнь пунктиром… Ничего. Кое-что. Ничего нового. Опять кое-что. И снова ничего… Вот почему все пролетело так быстро… Сейчас мне кажется, наш роман длился месяца три… А может, и того меньше… Так, дуновение ветра, мираж… Нам недоставало повседневности. Думаю, именно от этого Матильда больше всего и страдала… Знаешь, я мог только догадываться, но однажды вечером, после долгого рабочего дня, внезапно получил подтверждение.

Когда я вернулся, она сидела перед маленьким секретером и что-то писала на фирменной бумаге отеля — перед ней лежало не меньше десяти страниц, исписанных ее мелким, убористым почерком.

— Кому это ты пишешь? — спросил я, заглядывая ей через плечо.

— Тебе.

— Мне?

«Она меня бросает», — промелькнуло у меня в голове, и мне сразу стало плохо.

— Что с тобой? Ты ужасно бледный. Тебе нехорошо?

— Почему ты мне пишешь?

— Вообще-то это даже не тебе, я просто пишу, чем бы мне хотелось с тобой заняться…

Исписанные листки валялись повсюду — у ее ног, на кровати. Я взял один наугад:

...

…ездить на пикник, спать после обеда на берегу реки, есть персики, креветки, круассаны, слипшийся рис, плавать, танцевать, покупать себе туфли, белье, духи, читать газету, глазеть на витрины, ездить на метро, следить за временем, пихать тебя в постели, чтобы ты подвинулся, стелить белье, ходить в Оперу, съездить в Бейрут, в Вену, посещать бега, ходить за покупками в супермаркет, готовить барбекю, злиться, потому что ты забыл уголь, чистить зубы одновременно с тобой, покупать тебе трусы, стричь газон, читать газету из-за твоего плеча, отнимать у тебя арахис, ходить по погребкам на Луаре и в Хантер-Вэлли тоже, идиотничать, трепаться, познакомить тебя с Мартой и Тино, собирать ежевику, готовить еду, съездить еще раз во Вьетнам, поносить сари, будить тебя, когда ты храпишь, сходить в зоопарк, на блошиный рынок, поехать в Париж, в Лондон, в Мелроуз, на Пикадилли, петь тебе песенки, бросить курить, попросить тебя постричь мне ногти, покупать посуду и всякую ненужную всячину, есть мороженое, смотреть на людей, выиграть у тебя в шахматы, слушать джаз, регги, танцевать мамбу и ча-ча-ча, скучать, капризничать, дуться, смеяться, щекотать тебя, приручить тебя, подыскать дом с видом на луг, где пасутся коровы, нагружать доверху тележки в супермаркетах, побелить потолок, сшить шторы, часами сидеть за столом с интересными людьми, дергать тебя за бородку, постричь тебе волосы, полоть сорняки, мыть машину, любоваться морем, перебирать барахло, звонить тебе снова и снова, ругаться, научиться вязать и связать тебе шарф, а потом распустить это уродство, подбирать бездомных кошек, собак, попугаев, слонов, брать напрокат велосипеды и не кататься на них, валяться в гамаке, перечитывать бабушкины комиксы 30-х годов, перебирать платья Сьюзи, пить в тенечке «Маргариту», жульничать, научиться гладить утюгом, выбросить утюг в окно, петь под дождем, сбегать от туристов, напиться, выложить тебе все начистоту, а потом вспомнить, что этого делать нельзя, слушать тебя, держать тебя за руку, подобрать утюг, слушать песни, ставить будильник, забывать чемоданы, останавливаться на бегу, выбрасывать мусор, спрашивать, любишь ли ты меня по-прежнему, ссориться с соседкой, рассказывать тебе о моем детстве в Бахрейне, описывать перстни моей няньки, запах хны и шариков амбры, делать наклейки для банок с вареньем…

Оставить комментарий

Популярные посты:

domitianus

Как проверить качество воды из скважины? Какие фильтры и системы очистки лучше использовать для воды из скважины?

365days

Ежедневный дайджест марафона #летниедни — 27 июля

alexkolos

Сдали как отработанный материал? США слили секретные американские документы,

shusharmor

"Буханка" под защитой

pro100_mica

Жил-был художник Ливий Щипачёв

amarok_man

Вы не заплатили налог на телевизор, у вас долг 1328 фунтов стерлингов...

uborshizzza

Конгресс по биобезопасности, организованный БРИКС

prilepin

БРАВО, БРАТ

shushpanzer_ru

... кроме своих цепей.

• Ранее
• Архив