История про одного поэта в 10 частях с прологом и эпилогом

zakhargluck — 01.04.2017
Пролог.

Я расскажу вам историю. С географией. И даже с литературой и иностранными языками. Невероятную местами историю о простом швейцарском пареньке, ставшем впоследствии известным поэтом и гражданином совсем другого государства. Но обо всём по порядку:

Часть 1. Ты помнишь, как всё начиналось…

В итальянской части Швейцарии, в кантоне Тичино, в живописной долине реки Маджа (Valle Maggia), на берегу её притока Бавона находится маленькая деревенька Саббионе (Sabbione), - несколько домов и церковь на опушке небольшого леса у подножия гор возле шоссе, идущего вдоль реки. До ближайшего городка Чевио – километров семь, до Локарно – чуть более 30-и

Саббионе

В этой деревне в семье Грегорио и Марии Пало 23 января 1891 года родился мальчик, которого назвали Паоло.

Маленький Паоло

Мальчик с малых лет тянулся к книгам, рисованию, рос очень любознательным. Семья была музыкальной, от родителей Паоло унаследовал абсолютный слух, и уже в детстве умел играть на фортепиано, кларнете и гобое, пел в церковном хоре в Чевио и даже в более удалённом Локарно, позже играл в духовом оркестре. Читать маленький Паоло научился очень рано, на уроках своего отца, работавшего учителем. Вот что он писал, вспоминая детские годы: «Не знаю, сколько мне тогда исполнилось лет, когда я одною зимой уже подсаживался то к одному, то к другому ученику и как-то быстро, незаметно для себя научился читать».
Паоло был очень привязан к родной природе. Он мог подолгу пропадать в горном лесу, часто бывал на берегу Бавоны, вслушиваясь в журчание ледяной воды, легко пробивающей себе дорогу между камней, ходил в соседние деревни Риторто и Форольо, откуда виден как на ладони одноимённый водопад (Cascata di Foroglio), низвергающийся с высоты 80 метров.

Водопад Форольо

Но всё же больше всего юный Паоло любил читать. В доме Пало всегда было много книг, особенно, итальянских поэтов: Грегорио, отец Паоло, любил стихи. Читать Паоло предпочитал в небольшом семейном винограднике, который рос прямо у дома: как и многие в тех краях, его отец выращивал мерло, из которого сам делал тичинское вино. Иногда лозы вились по прутьям, образовывая уютные беседки. Там-то, слушая шелест виноградных листьев, и проникался юный Паоло творчеством Джозуэ Кардуччи и Габриэле Д'Аннунцио, приобретшего невиданную популярность в то время. Но самым любимым его поэтом был Джованни Пасколи. Сборники его стихотворений "Тамариск", для которого характерны обилие пейзажей, спонтанных воспоминаний и «детское удивление» перед миром, и «Песни Кастельвеккио», где музыкальная запись ощущений и игра соответствий выдают в поэте настоящего символиста, оказали решающее влияние на формирование поэтического дара молодого Паоло Пало.

Джозуэ Кардуччи, Габриэле Д'Аннунцио и Джованни Пасколи

Родными пейзажами, шумом леса, шелестом листьев, журчанием воды и были наполнены первые стихотворения Паоло. И, конечно же, любовью: Любовью к природе, любовью юноши к девушке, любовью Рафаэля к Форнарине, любовью самого Паоло к окрестным красавицам.
Одно из первых своих стихотворение Паоло написал именно под сенью лоз домашнего виноградника. И было оно про виноградную лозу, ну и про любовь немного, а как же иначе? Стихотворение называлось "Tu sai come la vite fruscia?" ("Вы знаете, как шелестит лоза?")
В начале 1910-х годов некоторые из его стихов были напечатаны в местной тичинской газете "Corriere del Ticino" ("Тичинский вестник") под псевдонимом Паоло ди Тичино (Паоло из Тичино), - молодой поэт считал свою фамилию не слишком благозвучной для печати ("Пало" по-итальянски – палка, кол, шест).

Паоло Пало в юности.

Старшие братья Паоло были предприимчивыми. Они посадили виноградники, модернизировали домашнюю винодельню и увеличили производство вина. Дела шли хорошо, и вино производства "Cantina Palo" полюбилось и покупалось жителями долины Маджа, продавалось в винных магазинах Локарно, Лугано и Беллинцоны, были заключены договоры о поставках в другие кантоны Швейцарии. Паоло решает пойти по стопам братьев и поступает на факультет коммерции Женевского университета. Поэзия остаётся пока в качестве хобби.

Паоло во время учёбы в Женеве.

А ещё Паоло увлекался иностранными языками. Ещё в детстве он учил испанский и английский. В Женеве, познакомившись с русскими студентами, изучал русский. И, будучи истинным швейцарцем, кроме родного итальянского в совершенстве знал немецкий (включая диалект, на котором говорят только в деревне Боско Гурин недалеко от Чевио) и французский. И, когда ему попалась книга французского поэта Эдмона Ростана на языке оригинала, он без всякого затруднения прочитал и по достоинству оценил "Романтиков" и "Далёкую принцессу" (известную русскому читателю как "Принцесса Грёза", ибо так перевела Татьяна Щепкина-Куперник, но и об этом позже). А "Сирано де Бержерак" произвёл на Паоло такое неизгладимое впечатление, что он решил немедленно ехать в Париж, чтобы познакомиться с Ростаном, обсудить с ним образы Сирано, Роксаны и Кристиана, а заодно представить на его суд свои творения. Перед поездкой Паоло перевёл с итальянского на французский некоторые свои стихи (ему говорили, что парижане знать не хотят никаких языков кроме французского), а с французского на итальянский - первое действие «Далёкой принцессы», надеясь, что Ростану это придётся по душе. Назывался этот перевод «La principessa lontana», точно так же, как и гораздо более известный полный перевод, сделанный Козимо Джорджери Контри несколько лет спустя.

Часть 2. Парижские тайны.

Эдмон Ростан

Ростан к тому времени был уже маститым 45-летним писателем и членом Французский Академии. Несмотря на это, он и его жена Розмонд радушно приняли неизвестного швейцарца в своём гостеприимном парижском особняке. Вот как писал об этом Паоло в своих воспоминаниях:
«Помню этот первый обед у Ростанов. Общество было небольшое: две-три дамы, двое-трое мужчин. Дамы в вечерних платьях, мужчины во фраках, с цветами в петлицах. Говорили про Сирано. Потом перешли к «Принцессе», и тогда я, набравшись храбрости, попросил разрешения прочитать свой перевод. Когда я дошёл до 4-го явления, где принц Жофруа Рюдель говорит со своим врачом Эразмом, Ростан вдруг вскочил, остановил меня и сам произнёс фразу Жофруа, почему-то по-русски: «Любовь – это сон упоительный». И, находясь в сильном волнении, добавил: «О, мой юный друг, Вы всколыхнули мои воспоминания о моей маленькой Тании.», после чего достал из ящика стола небольшую фотографию, на которой была изображена молодая симпатичная девушка примерно моего возраста.

Татьяна Щепкина-Куперник

Девушка с фотографии буквально пленила меня. А Ростан всё говорил и говорил. Про то, как познакомился с Татьяной Щепкиной-Куперник (а на фотографии была она), когда они с подругой, актрисой Лидией Яворской, приезжали в Париж, как они все гуляли по окрестностям и посещали театры, как «Таниа» замечательно перевела на русский «Далёкую принцессу», после чего Ростан пожелал, чтобы впредь она и только она переводила его творения на русский. Хозяин не умолкал: "Да, иногда она допускала вольности в переводе, но какие это были вольности! А Сирано она перевела всего за 10 дней, Вы представляете? А, впрочем, что это я всё о ней? Давайте-ка почитайте свои стихи". Я читал по-итальянски и по-французски, но думал только о таинственной русской незнакомке и то и дело поглядывал не её фотографию. Это не прошло мимо внимания Ростана, и он сказал: «Мой юный друг, да Вы, похоже, влюбились. Выбросьте это из головы: она живёт в далёкой и холодной Москве, и к тому же старше Вас на 14 лет». Выгляните в окно, посмотрите, сколько вокруг прекрасных девушек, все они могут быть Вашими. Надо жить и умножать себя. Будьте поэтом. У Вас это получается. Может быть, Вы даже станете академиком, как и я». Мне было лестно слышать такую оценку своего творчества от знаменитого поэта. Но меня не привлекали парижские девушки. Мне была нужна та самая Татьяна. Я решил, во что бы то ни стало, познакомиться с ней».

А вот так выглядела та самая Татьяна, на момент разговора Паоло с Ростаном. Портрет работы Ильи Репина. Россия. 1914 год. Паоло был не в курсе.



Вернувшись из Парижа, Паоло твёрдо решил отправиться в Россию. Повод для поездки нашёлся. Дело в том, что весной 1914-го года продажи вина братьев Пало сократились: сказалась конкуренция с итальянскими и французскими винами, да и местные тичинские винодельни стали расти, как грибы после дождя. В сложившихся условиях приходилось искать новые рынки сбыта. Ближайшие соседи не годились, - в Италии и Франции и своего вина было – залейся, немцы предпочитали белое, ситуацию же в других странах братья не знали. И тогда Паоло сказал, что русские студенты, с которыми он познакомился во время учёбы в Женеве, употребляли вино в больших дозах, и выразил готовность самому отправиться в Россию. Он не ограничился словами, а связался с несколькими российскими импортёрами. Ответа из Москвы не последовало, но киевские купцы проявили заинтересованность, и в результате в июне 1914-го года Паоло Пало с большой партией тичинского мерло отправился в Киев в надежде вскоре оказаться в Москве.

Часть 3. Язык до Киева доведёт.

В Киеве дела пошли как нельзя лучше. Вино шло нарасхват, и было быстро распродано, посыпались заказы, Паоло заказал новую партию. Но в конце июля ситуация изменилась принципиальным образом: боснийский серб Гаврила Принцип убил австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, и разразилась первая мировая война. Поставки вина оказались под вопросом, и Паоло решил переждать смутное время, тем более что все специалисты были едины во мнении, что война не продлится дольше нескольких месяцев. Но время шло, бои шли в Галиции и на Буковине, война явно затягивалась, деньги, вырученные за первую партию вина, подходили к концу, и Паоло был вынужден оставить дорогие гостиницы, и искать более дешёвое жильё. Так он снял комнату у Екатерины Кузьминичны Папарук. Паоло был хорош собой, и 16-летняя дочка хозяйки Лида, как говорится, положила на него глаз. Сам Паоло, впрочем, признавался, что, будучи застенчивым, побаивался бойкой и острой на язык девицы, которая регулярно подначивала его насчёт «московской крали». Но время шло, Лида помогала Паоло учить украинский, познакомила его с творчеством Тараса Шевченко, Леси Украинки и Михаила Коцюбинского, водила его в театр Николая Садовского. Тогда же Паоло начал переводить свои стихи на украинский.

Паоло ди Тичино в Киеве во время 1-й мировой войны

Часть 4. Еду я на Родину.

Через некоторое время, отчаявшись ждать окончания войны, Паоло уезжает в Швейцарию. С Лидой они расстались как минимум друзьями и пообещали друг другу, что разлука будет временной. О далёкой москвичке Паоло, похоже, уже не думал.
Вернувшись, Паоло нашёл винодельню закрытой за нерентабельностью, а братьев - занятых на самых разных работах. Зато, дома осталось внушительное количество бутылок прекрасного мерло. Паоло решил попробовать себя на журналистском поприще и устроился на работу в "Тичинский вестник". Газета издавалась в Муццано, пригороде курортного города Лугано, и Паоло переехал туда. Муццано нравился поэту, а жёлто-синие цвета городского герба напоминали ему о далёком Киеве. Там он продолжал творить и там же вышел в свет первый сборник стихов Паоло ди Тичино, - «Clarinetti del Sole» («Солнечные кларнеты»). Свои новые стихи Паоло переводил на украинский и посылал Лиде. Иногда он, подобно Щепкиной-Куперник, допускал вольности в переводе. Так, виноградная лоза в украинском варианте стала липой. Одно стихотворение, «Плач Ярославны», он написал по-украински и посвятил Лиде.

Герб Муццано

Работая в газете, Паоло быстро подружился со своими коллегами-журналистами, большинство из которых были социалистами. Социализм был не чужд Паоло ещё со времён его увлечением Пасколи, а встречи с русскими студентами в Женеве и недавнее знакомство с творчеством Коцюбинского только укрепили его взгляды. Поэтому нет ничего удивительного, что довольно скоро поэт стал своим в кружке социалистов из Лугано, многие из которых исповедовали радикальные взгляды и сохранили связи с русскими революционерами, которых было немало в Швейцарии в начале 20-го века и во время войны. Под влиянием недавно произошедшей в России революции среди новых друзей Паоло стала муссироваться идея построения в Лугано народной республики.

Часть 5. Железный гость.

В октябре 1918-го года один журналист из их компании сообщил, что в Лугано из Берна на несколько дней приезжает сотрудник дипломатической миссии Советской России в Швейцарии Софья Мушкат со своим мужем. Журналист был знаком с Софьей и упросил её выступить вместе с мужем перед членами кружка. Её муж, по слухам, был большим человеком в Москве и приехал в Швейцарию на отдых инкогнито, изменив внешность.

Феликс Доманский с семьёй в Лугано. 1918-й год" title="

Феликс Доманский с семьёй в Лугано. 1918-й год

">

Феликс Доманский с семьёй в Лугано. 1918-й год

Вот как пишет Паоло в своих воспоминаниях об этом событии: «На встречу пришёл только муж Софьи. Сама она в это время прогуливалась с сыном Яном вдоль озера. Худой, бритый и стриженный наголо человек представился Феликсом Доманским. Никому и в голову не могло прийти, что в обычной жизни он выглядел совсем не так, имел несколько другую фамилию, и, действительно, занимал очень высокий пост в Москве.

Он же в Москве в рабочей обстановке под настоящей фамилией. Тот же 1918-й.

Гость рассказал о России, о трудностях, стоящих на пути советской власти, расспрашивал нас о положении в Лугано и в Швейцарии в целом, проявляя завидную осведомлённость в наших делах. Когда его спросили, что он думает по поводу создания народной республики в Лугано, то, к всеобщему разочарованию, Доманский отнёсся к этой идее весьма прохладно. «Вы, конечно, можете мечтать о народной республике в одном отдельно взятом Лугано, но, как я вижу, ситуация у вас далеко не революционная, а напоминает добротные половые отношения по обоюдному согласию: верхи могут, а низы хотят», - сказал Доманский, - «Швейцария – вообще, тихая и спокойная страна с гибким федеральным устройством. Если здесь и может произойти что-нибудь революционное, то разве что в Цюрихе. А Лугано пусть остаётся милым курортным городом, куда приятно приехать отдохнуть и поправить здоровье. Но знайте, что есть страна, где всё сейчас бурлит и меняется, такие, как вы, нужны. И эта страна – Россия. И учтите, что Луганскую народную республику не обязательно строить в Лугано, - есть и другие города, тот же Луганск, вот только немцев оттуда прогоним. Так что, милости просим».
Тут он обратился ко мне и сказал: «А Вас, молодой человек, это особенно касается: у Вас ведь в Киеве есть девушка, не так ли?» И, как казалось, не обращая внимания на моё изумление, добавил: «Там сейчас Скоропадский и немцы, но это ненадолго. Вот-вот в Германии грянет революция, и ни одного оккупанта в Киеве не останется. А с гетманом разберёмся. Так что – вперёд. А если возникнут проблемы, то вот вам пароль», - и он шепнул мне на ухо секретное слово, - «он может открыть Вам любые двери. И не тяните время, мы, ведь, не вечны». «Какая-то странная история», - сказал я про себя. Но, видимо, получилось вслух, потому что Доманский отреагировал, но уж как-то совсем загадочно: «История о нашей встрече ещё не написана. Её напишет один еврей, который проведёт детство в городе, названным в мою честь, будет учиться в школе, построенной на площади моего имени, в центре которой будет стоять памятник мне. Но нас с Вами тогда уже не будет».

Вскоре после отъезда Доманского в Цюрихе началась массовая стачка, вылившаяся в попытку государственного переворота, которая была подавлена с помощью армии. Лугано, как и весь кантон Тичино, не был затронут напрямую этими событиями, но власти стали гораздо менее лояльно относиться к социалистам, особенно, радикальным. Среди друзей Паоло начались аресты, его самого уволили из газеты.

Паоло возвращается домой в Саббионе, но туда тоже зачастили агенты полиции, - братья Паоло также подозревались в вольнодумстве (один из братьев даже был вынужден уехать в Италию, и там, в Кампаньи, в 1940-м году, племянник Паоло, Антонио, основал "Старинный погребок Пало" ("Antica cantina Palo")).

Удушливая атмосфера подозрительности ощущалась поэтом даже в кристально чистом воздухе Бавоны, и он принял решение покинуть родные места и уехать в Киев.

В 1919-м году выборы в Национальный совет Швейцарии проводятся по новой системе, согласно пропорциональному представительству партий (что, кстати, было одним из требований руководителей стачки). В результате социалисты увеличили своё представительство в парламенте. Казалось, перемены налицо, но Паоло не верил в них и не изменил своего решения об отъезде. Да и данное Лиде обещание надо было выполнять. В 1922-м году Паоло ди Тичино покинул родные места.

Уезжая, Паоло взял с собой несколько ящиков мерло производства «Кантина Пало», рукописи стихов и переводов и любимую с детства игрушку: маленького деревянного коня без одной ноги. Когда-то давно Паоло, прочитав «Остров сокровищ», сделал ему деревянный протез, и он превратился в грозного пиратского коня, на котором скакал сам Джон Сильвер, также лишённый ноги. Именно про эту игрушку и было написано самое первое детское стихотворение Паоло:

Ho comprato un cavallino,
Cavallino senza gamba.
Che giocattolo carino!
Oh, caramba! Oh, caramba!

Смысл таков: Я купил маленького коня, маленького коня без ноги. Какая милая игрушка, чёрт побери.

Впоследствии поэтом был сделан вольный перевод на украинский:

Купила мама коника,
А коник без ноги.
Яка цiкава iграшка,
Ги-ги, ги-ги, ги-ги.

Часть 6. А я живу на рідній Україні.

После приезда в Киев Паоло ди Тичино с помощью Николая Садовского, с которым он в своё время познакомился благодаря Лиде, устраивается на должность руководителя хора железнодорожного театра станции Киев –II, потом работает завлитом театра им. Шевченко и на общественных началах руководит хором капеллы-студии им. Н. Д. Леонтовича (впоследствии хор Г.Г. Верёвки). В это же время поэт много пишет и переводит, из-под его пера выходят сборники стихов «Плуг», «Замість сонетів і октав» («Взамен сонетов и октав») и «Сонячні кларнети» («Солнечные кларнеты», - переводы раннего швейцарского сборника «Clarinetti del Sole»). Тогда же из его псевдонима исчезает приставка "ди", которая многими воспринималась как чуждая и буржуазная. В 1922-м году Паоло становится одним из основателей музыкального общества имени Леонтовича, которое на несколько лет берёт на себя практически всю культурно-организаторскую работу в Украине. Именно оно в июне 1922 г. проводит первый авторский вечер Паоло Тичино, в котором звучали произведения поэта, романсы и песни на его стихи.

Паоло и рояль.

Но далеко не все приняли поэта. Некоторым украинским патриотам не нравились его имя и фамилия. Бывало, что поэту в лицо говорили, - Який ти Паоло? Ти – Павло! А фамилия звучала для них не по-итальянски, а "по-москальски". Появился даже анекдот про Паоло, основанный на украинском слове "тичина" (произносится "тычина", в переводе – кол, шест):

Миколо, а ти чув, як москалі нашу тичину кличуть?
Як?
Тічіно.
Як-як?
Тічі-іно.
Повбивав би всіх.

И даже друзья поэта постепенно стали называть его Павло, да и фамилия "Тичино" в обиходе всё больше звучала на украинский манер. Паоло смирился с этим, в конце концов, Тычина - так Тычина, но всегда старался представляться по-старому, на итальянский манер.

Часть 7. Ты из Песков? И я тоже из Песков!

Авторские вечера Паоло продолжались, и после одного из них к поэту подошёл один из зрителей. Вот как описывает Паоло эту встречу, ставшую для него судьбоносной:

"Ко мне подошёл молодой человек и сказал, что хочет познакомиться. "Тичино", - представился я. "Тычина", - сказал он. Я уже приготовился к разъяснениям. Но он продолжил: " Евгений Григорьевич". Оказалось, что этот человек, Григорий Тычина, - священник, а раньше руководил церковным хором. Мне стало интересно, ведь когда-то и я пел в церковном хоре. Мы разговорились, и обнаружились другие поразительные совпадения. Наших матерей звали Мария, его отца – Григорий, а моего – Грегорио. Оба они работали учителями. Даже фамилия Евгения почти совпадала с моей: с псевдонимом Тичино - по звучанию, а с настоящей фамилией Пало – по смыслу. Тут он достал бутылку горилки и предложил выпить за наше знакомство и за все эти совпадения. Я был настолько впечатлён, что согласился, хотя всегда предпочитал вино. Мы выпили, и я спросил, откуда он родом. Он сказал, - из деревни Пески на Черниговщине. Это было ещё одним совпадением, - ведь название моей родной деревни, Саббионе, можно перевести с итальянского как "пески". Мы выпили ещё, и тогда он сказал, что у него был старший брат Павло, который умер в младенчестве. Выпили за упокой души Павло. Оказалось, что тот брат родился в тот же год, что и я, но на 4 дня позже: я – 23-го января, а он – 27-го. Выпили ещё. После очередной чарки Евгений сказал: "Сдаётся мне, что ты и есть – мой брат Павло. Признайся, что ты не умирал, а был украден москалями и увезён в Швейцарию". Я и не знал, что ответить".

Паоло и Евгений. Родные братья могли бы быть и более похожими.

Вполне возможно, что в тот вечер эти двое выглядели, как два пьяных брата-ирландца из анекдота. Но то, что Паоло обрёл тогда родственную душу, - несомненно. Вскоре Евгения арестовали по обвинению в организации банды с целью подрыва советской власти, - будучи священником украинской автокефальной церкви он ратовал за то, чтобы служба проводилась на украинском, и это сочли политическим действием. Тогда Паоло замолвил слово за брата, и его освободили. Как это могло произойти при советской власти, - непонятно. Не исключено, что Паоло помогло "секретное слово", данное ему Доманским-Дзержинским. Как бы то ни было, Паоло увозит Евгения из Киева, а сам поселяется в Харькове, который тогда был столицей советской Украины, и там издавались многие газеты и журналы. В один из них, "Червоний шлях" ("Красный путь") он и устроился на работу, вскоре возглавив отдел поэзии. Паоло становится членом союза пролетарских писателей "Гарт", литературного объединения ВАПЛИТЕ, и находится в водовороте литературных процессов того времени. Он пишет, переводит, изучает языки, - армянский, грузинский, турецкий. Через некоторое время он забирает в Харьков и Евгения с семьёй. В 1927-м году он становится депутатом Харьковского горсовета, в 1929-м – академиком АН Украины.

Часть 8. Красивый хохол.

В апреле 1929-го года в Харькове в НИИ имени Мечникова состоялась всеукраинская партконференция под председательством Сталина. После конференции Сталин не уехал в Москву, а заночевал в институте и на следующий день отправился на встречу с деятелями литературы и искусства. В Доме литераторов собрался весь цвет молодых украинских писателей: кроме Паоло там были Николай Яловой, Микола Хвылевой, Олесь Досвитный, Олекса Слисаренко, Майк Йогансен, Григорий Эпик, Аркадий Любченко, Иван Сенченко. Председательствовал Николай Кулиш. В какой-то момент Сталин заметил Паоло и спросил: "Кто этот красивый хохол?" Кулиш, быстро сориентировавшись, ответил: "Это – наш харьковский поэт Павло Тычина". Сталин спросил у смутившегося Паоло: "Поэт? И какие нужные для рабочих и крестьян стихи Вы написали?" Паоло ответил: "Товарищ Сталин, у меня вышел сборник стихов "Плуг"". "Плуг – это хорошо", – ответил вождь с грузинским акцентом, - "А теперь напишите про серп. И про молот. А не напишете, - мы Вас расстреляем". И после небольшой паузы добавил: "Шутка".

Друзья Паоло догадывались, что внезапный интерес Сталина к Паоло ни к чему хорошему не приведёт, особенно, если учесть непролетарское и вообще несоветское происхождение их друга. Поэтому после этой встречи они советовали ему "быть тише воды и ниже травы" или уехать в какую-нибудь глушь и уж, по крайней мере, не писать и не печататься. Но не таков был Паоло, чтобы не писать. К тому же, и вождь велел. А вот заграничное происхождение стоило затушевать. «Брат» Евгений, пользуясь старыми связями в церкви, смог устроить так, что запись о смерти его брата Павло исчезла из церковной метрической книги. Получить же паспорт для Паоло на новое имя оказалось ещё проще. Нужно было всего лишь съездить в Киев и явиться в 412-е отделение милиции. В то время оно было известно далеко за пределами Киева, что «там кому попало выдают паспорта». Таким образом, вместо уроженца швейцарской деревни Саббионе Паоло ди Тичино на свет появился его ровесник (с разницей в 4 дня), уроженец деревни Пески Павло Григорьевич Тычина. Происхождение, впрочем, вышло тоже не рабоче-крестьянское (отец – дьяк и учитель), но зато родное, украинское. Прямых свидетелей подлога было немного, родителей Евгения уже давно не было в живых, со своими же братьями и сёстрами он обещал всё уладить и уладил. А писать Павло продолжил. Про серп и про молот он не написал, но после «смены личности» изменились также стиль и тематика его стихов. Из-под пера Павла Тычины начинают появляться стихи с примитивной ритмикой, лишенные истинной поэтичности, образности, лиризма. Он пишет стихотворение «Партiя веде» («Партия ведёт»), которое в 1933-м году "Правда" печатает на передовице на языке оригинала. Потом появляются сборники "Чувство семьи единой", "Сталь и нежность" (где в самом названии слышится фамилия вождя). Одно из стихотворений поэт посвятил «бесстрашному рыцарю пролетариата», своему знакомому по Лугано. Оно так и называется: «Феликс Дзержинский». Параллельно со стихотворчеством, поэт сочинял недостающие страницы своей новой биографии, в чём ему оказал неоценимую помощь тот же Евгений. Позднее Тычина удивлялся, насколько он был наивен, полагаясь, что его затея с подменой личности поможет ему выжить. Но, видимо, помогла. Она или что-то другое (злые языки говорили, что Сталин благоволил к Тычине из-за внешности, как впоследствии к Брежневу). А многие его друзья, практически все те, кто присутствовал на той встрече со Сталиным, в середине 30-х были арестованы и расстреляны. Некоторые, впрочем, успели покончить с собой, не дожидаясь ареста.

Тычине же повезло, он даже не был арестован. Но его знакомые свидетельствовали, что он стал запуганным, - идя по улице, часто оборачивался, словно ожидая слежки, дома вздрагивал он каждого шороха за дверью. Физически он выжил, но прежний поэт Паоло ди Тичино погиб, был принесён в жертву ради физического спасения нового Павло Тычины. Нежнейшая лиричность, чувственность, музыкальность, тонкая ритмика и глубокая гражданская боль за Украину уступили место воспеванию партии, дружбы народов и строительства коммунизма. Отныне музой поэта вместо природы и музыки стала Идеология. Но погиб не только Паоло, а ещё и бесценные рукописи его ранних стихов, написанных на итальянском, - во время репрессий, опасаясь, что откроется его настоящее происхождение, Тычина уничтожил их, подобно тому, как кумир его юности, Джованни Пасколи, уничтожил свою оду, написанную анархисту Джованни Пассананте, покушавшемуся на жизнь короля Умберто I. Уцелело только то, что поэт писал в письмах Лиде: одно-два стихотворения и итальянские названия оригиналов.

Часть 9. Високо знялись ми ввись.

В 1934-м году Тычина переезжает в Киев, который тогда становится столицей Украины. В 1935-м он представляет Украину в Париже на Международном конгрессе в защиту культуры. В 1939-м, спустя 24 года после знакомства с Лидой, наконец-то женится на ней.

Павло Тычина с женой, Лидией Папарук

Но удалось ли Тычине встретиться с Татьяной Щепкиной-Куперник, из-за которой он, фактически, оказался в СССР? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Господствует мнение, что Тычина не искал встречи с нею: она была известна вольнодумством и нередко допускала крамольные высказывания. Так, во время войны, когда ей сообщили, что немцы взяли город Сталино (сейчас – Донецк), она сказала, что лучше бы они взяли самого Сталина. Понятно, что запуганный советский Тычина должен был держаться от неё подальше. Но смог ли он её забыть? Со слов Татьяны Сосновской, правнучки новоиспечённой сестры Тычины, Пелагеи, известно, что после её рождения родители привезли её к знаменитому родственнику на смотрины. Родители хотели называть её Викторией, но Тычина, узнав, что она родилась 25-го января (в тот же день, что и Щепкина-Куперник), велел им назвать девочку Татьяной. Помнил ли он всё время день рождения своей давней возлюбленной, или всё дело в том, что 25-е января – это «Татьянин день», - ответа нет. Но то, что он был знаком с её переводами, – факт, но об этом чуть позже.

Во время войны Тычина оказывается в Уфе, где много работает и учит башкирский. В 1943-м он приезжает в Харьков на митинг в честь его освобождения от фашистов. Под впечатлением от освобождённого Харькова, поэт написал своё знаменитое стихотворение «Я утверждаюсь». (Первоначально Тычина вместо «утверждаюсь» написал «умножаюсь», - видимо, вспомнил разговор с Ростаном, но впоследствии отредактировал стихотворение). Тычина возвращается в Украину, назначается министром просвещения УССР и вступает в партию. Потом возглавляет Верховную Раду Украины. Он продолжает писать о партии, дружбе народов, борьбе за мир, покорении космоса, является одним из соавторов гимна Украины, переводит с иностранных языков, награждается орденами и государственными премиями. Но многие из своих прежних произведений поэт предпочитает скрывать.

Павло Тычина в послевоенные годы

Время шло, Тычине перевалило за 70. Он был одним из самых известных поэтов Украины, его произведения проходили в школах. А тем временем над его головой начинали сгущаться тучи. Появились "дразнилки"- переделки. Одна из них по-русски звучит так:

Возле церкви на майдане
Спит Тычина в чемодане.
Вот найти бы кирпичину
И прогнать того Тычину.

А ведь "прогнать" было одним из самых безобидных вариантов. Встречалось и "убить".
Появились и ядовитые эпиграммы. Например, вот эта, написанная на плохо рифмованном суржике:

Ой, Павло Тычина,
Дорогой профессор,
Пишешь ты, як Пушкин, -
Жаль, нема Дантеса.

Власти никак не препятствовали распространению этого, с позволения сказать, творчества, и, не исключено, что негласно даже поощряли его.
Всё это свидетельствовало только об одном: поэт неумолимо впадал в немилость. Есть две версии, объясняющие это. . Согласно одной, Тычина высказал некоему большому партийному чиновнику своё недовольство политикой закрытия украинских школ, другая предполагает, что КГБ мог подслушать крамольные мысли, якобы высказанные самим поэтом или гостями на его даче, которую он делил с легендарным Ковпаком.
На праздновании 75-летия поэта не присутствовало ни одно официальное лицо. Но самого поэта это, в

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив