Ирина Яковлевна Клуге

christa_eselin — 18.10.2011 Ирина Яковлевна Клуге. Ещё одна русская немка в моей жизни.

В мои институтские годы она подтягивала меня по немецкому. На моё счастье и несчастье, по специальности и призванию она была фонетистом, поэтому единственное, за что я в своём организме более или менее ручаюсь – это моё немецкое произношение. К примеру, звук «а» в немецком языке звучит абсолютно так же, как в русском, но мы отрабатывали его до тех пор, пока в стенку не начинали стучать обеспокоенные соседи, уверенные, что в квартире номер тридцать три кого-то серьёзно пытают фашисты. Зато на курсах в институте Гёте я умудрилась так сдать экзамен за первый треместр, что меня со страху тут же выслали в Германию.

Но, на самом деле, я не об этом. Я – об Ирине Яковлевне.

Я навещала её и потом, после того, как из Германии меня выслали обратно. И даже после того, как благополучно растеряла всё, что Ирина Яковлевна так долго и тщательно загружала в мою дряблую решётчатую память, не подозревая о том, что занимается Сизифовой работой. Последний раз я была у неё примерно год назад.

К тому времени она уже лет пятнадцать как вдовела. Фотография её покойного мужа Ивана Дмитриевича Клуге стояла на серванте в окружении всяких мелких собачек и балерин и, прищурив один глаз, усмехалась в какие-то дальние пространства. Иван Дмитриевич был известный физик и астроном, поэтому и при жизни всегда смотрел куда-то не туда, куда надо.

Он был невероятный красавец. Немножко в восточном или даже испанском стиле, но без тени восточной грубоватости и чувственности. Какое-то неописуемо тонкое и неописуемо породистое лицо. До встречи с ним я была уверена, что людей с такими лицами у нас истребили ещё в тридцатых годах прошлого века. Ан нет. Оказывается, некоторые чудом сохранились. Кроме него, я не видела мужчин с такой непринуждённо-прямой осанкой, которую, как пишут в моих любимых бульварных романах, не согнули ни годы, ни испытания. Он держался так не потому, что всё время знал и помнил, как именно надо держаться, а просто потому, что по-другому не умел.

Все, кто более или менее близко знал Ивана Дмитриевича, в один голос утверждали, что при всех своих умопомрачительных внешних данных он был на удивление целомудрен и, разбивая направо и налево девичьи сердца, искренне об этом не догадывался.

- Танюша, он был удивительный… Понимаете, мы никогда с ним не ссорились! За все сорок два года совместной жизни ни разу не поссорились, вообразите! Вот никто не верит, а это правда… Ну, мы, правда, и виделись с ним не так уж часто. Я в своём институте допоздна, он – в своём. Приходил, быстро перекусывал чего-нибудь и опять садился за работу… Спал часов пять в сутки, не больше. Говорил, что ему вполне достаточно. Честно говоря, Танюша, я до сих пор не понимаю, откуда у нас с ним взялись дети, да ещё и двое… Я это объясняю исключительно настырностью их характера. Они нас просто взяли измором и заставили их зачать и родить!... Нет, ну, я шучу, конечно. На самом деле я было ОЧЕНЬ счастлива с Иваном Дмитричем, просто очень. Я даже описать не могу, насколько я была с ним счастлива.
- Что? Самое счастливое воспоминание? А-а-а, да… да. Сейчас расскажу. Это не тайна, ничего интимного, всё очень просто… Это – знаете – когда я поздно вечером лежу в кровати и жду, когда он придёт с работы. У меня ночничок такой горит, ма-аленький, с таким чуть красноватым абажуром… Часы стучат… Соседи сверху чего-то всё ходят, ходят…. А я лежу и жду. И вот слышу – ключ в замке… И сердце сразу так – раз! – и останавливается. А потом: стук! стук! – как молотком в грудь... так, что даже боль по всему телу. Главное, каждый раз, когда я этот ключ слышала, со мной вот это самое творилось… хотя, казалось бы, за столько лет должна бы уж как-то привыкнуть, да?... И вот он заходит в спальню… сам такой усталый, сосредоточенный, весь где-то не здесь, а ещё там, в своей работе… Снимает пиджак, вешает на спинку стула… Потом подходит ко мне… тихо-тихо, на цыпочках… наклоняется и – целует. Знаете, Танюша, так целует – нежно, как ребёнка, и вместе с тем очень чувственно… но по-хорошему чувственно, без алчности, а с какой-то такой деликатностью, что я даже выразить не сумею… А потом поправляет мне одеяло, гасит ночник и уходит на кухню… Вот это, Танюша, самый счастливый момент в моей жизни, честное слово.
- И что, каждый вечер вот так, да?
- Каждый вечер? Ох, Танюша! Да этого НИ РАЗУ с моей жизни, НИ ЕДИНОГО РАЗА, вообразите! Ну, как я могла такое допустить: он пришёл с работы, усталый, голодный, а я тут валяюсь при ночнике, как барыня, и жду, когда он меня поцелует! Конечно, я сразу вскакивала, как только слышала ключ в замке! И бежала снимать с него пиджак, подавать ему тапочки, разогревать ужин… И потом мы сидели на кухне, разговаривали, ели, он даже иногда меня целовал, было дело… Но всё равно – так, как в эти самые минуты.. ну, как я себе воображала… всё равно ТАК хорошо никогда не было. Всё-таки счастливее всего я была тогда, когда лежала и думала: вот, сейчас он зайдёт, снимет пиджак, повесит его на стул, а потом подойдёт и меня поцелует… Но я ни разу не дала ему такой возможности, Танюша! НИ ЕДИНОГО РАЗА! А теперь думаю: и почему не дала? А вдруг он сам тоже мечтал хоть раз в жизни вот так вот войти ко мне в спальню, чтобы я не суетилась, не носилась колбасой, а просто лежала и его ждала… И тогда бы он подошёл, наклонился и меня поцеловал. А я бы ему навстречу вся подалась.. подалась и прижалась бы к нему щекой… Танюша! Объясните же мне, почему мы за все сорок лет ТАК ЭТОГО И НЕ СДЕЛАЛИ?

… Вот уже почти год, как Ирина Яковлевна переехала жить к Ивану Дмитриевичу. Я не знаю, как у них там теперь всё складывается, но не уверена, что при звуках поворачиваемого в замке ключа Ирина Яковлевна опять не вскакивает и не бежит снимать с него пиджак.

Может, в этом и есть залог их прошлого, настоящего и будущего счастья?

Оставить комментарий

Популярные посты: