Иоав

Поклажу навьючили на двух мулов – все остальное, что нажил за сорок лет, показалось ненужным. Двое отроков, им лично взятых в плен, служили погонщиками. А сам он отправился в путь на коне, подпоясанный мечом, но на первой же стоянке продал коня хозяину хлева, в котором они ночевали, а взамен взял смирного осла. Еще два дня добирались и даже на медлительном осле его растрясло, так что рана воспалилась. Пока слуги приводили в порядок материнский дом и конюшню, чинили ворот у колодца и очаг во дворе под навесом, он еще держался, отдавал распоряжения и сам налаживал хозяйство. Но на третий день после прибытия, лихорадка и боли усилились. Он слег. Знахарку привели только через несколько суток – рабы его говорили на хананейском, и местные жители их не понимали. Наконец, они почти насильно притащили пожилую соседку. Она согласилась приглядывать за хозяйством. Иоав посулил ей серебряную монету в конце месяца, если благодаря ее заботам, доживет до новолунья. Медные деньги на хозяйство она брала из сундучка, варила ему бульон из ягнятины, обмывала рану, принесла амулет и на ночь давала маковый отвар. Он не умер к новолунью, но и не выздоровел.
Вспоминал мать, братьев, Давида – брата матери, вскормленного ее молоком. Думал о других родственниках – огромная была семья. И что теперь? Никто даже не помнит. Будто у Иессея был только один сын, Давид, ставший царем Израилевым. Остальные погибли в битвах, умерли от старости и болезней, и они, и дети их забыты всеми. Да разве он жалеет о них?
Амессая, двоюродного брата, сам же и убил. Ведь Давид велел только найти и привести его. А Иоав сразу понял, что родич предатель, переметнулся к врагу царскому Авессалому. Приведешь его к царю – начнутся разговоры, воспоминания – того гляди, что отпустит, и враг ускользнет. Этого, конечно, царский военачальник стерпеть не мог. Заколол племянника матери мечом при дороге, переступил и пошел дальше по своим важным делам.
И Авессалома, другого своего двоюродного брата – жалкого, застрявшего в лесу, беспомощного, молившего отвести его к отцу, заколол без колебаний. Давид добрый, неосторожный, витает в облаках, его легко растрогать, он простит, а потом мятеж снова поднимет голову.
И Авенира убил, брата Михаль, сына царя Саула, о котором Давид потом плакал и корил своего преданного генерала. И Урию Хеттеянина. Вот кого было жаль – этот царю не изменял, за него жизни своей не щадил, а вот как вышло… Красивая жена не всякому на пользу… То же и толстяк, муж Авигеи…
Месяц за месяцем проводил Иоав на постели своей. Ослабший, мучаясь болями и бессонницей. Дошел слух, что Давид умер и погребен. Плакал о нем Иоав – как о брате своем и о брате своей матери, и о царе, и о друге, и о повелителе, которому не было и не будет равных. Царем теперь Соломон. Красивый был мальчик. Но служить ему Иоав бы не стал, даже если здоровье вернется. Нет в нем искры божьей. А в Давиде бушевал целый костер, видный и врагам и приверженцам, и женщинам его. Особенно женщинам!
День за днем, ночь за ночью лежал он слабый и безвольный. А потом в дом зашли четверо, опоясанных мечами. И как только отыскали?
- Вставай, Иоав, - сказал старший. – Приказано доставить тебя в Иерусалим.
- Я болен, - ответил старик. Ему было страшно. Может быть, в первый раз в жизни. Прежде ярость вытесняла страх. А теперь ярости не было.
- Вставай, военачальник, - повторил сотник. – Болен или нет, велено привезти. Сам знаешь – приказ.
- Убить должен? – спросил шепотом пересохшими губами.
- Нет, - ответил сотник почти сочувственно. – Только привезти в Иерусалим. А там уж не знаю. Мне царские планы неизвестны.
Его посадили на осла и вывели за ворота. Больной заваливался на бок – они с досадой остановились и привязали надежно. Он лежал животом вниз, щекой на ослиной шее. То дремал, то стонал. Иногда впадал в забытье. На привале, когда его положили на траву на спину, и боль отпустила, подумал – а может, Соломону нужен мой совет? Почему обязательно убить? Но рассудок, который временами возвращался, шепнул – у молодого царя молодые советчики. На что я им? Унизительно надеяться на милость этого красавчика. Надежда моя на Господа – может, не доеду до Иерусалима
|
</> |