Игра в войну

Вернемся, читатель, лет за тридцать назад, перенесемся на Урал, в одну из наших казачьих станиц, например, в Красноярский форпост; там я вам покажу, и сами вы, конечно, увидите, житье-бытье казацкое. Вообразите, что мы с вами сидим на крыльце есаульского (начальнического) дома, под тенью навеса, сделанного из тальниковых прутьев, — пьем чай с каймаком сусликов и карбышей, задушил их, склал в мешок и возвратился домой. Он выждал, когда Кушумиха уехала к заутрене, в соседственную станицу, где была церковь, и отправился к ней в дом. Караульщицей и вместе прислугой в доме Кушумихи была старуха из киргизских байгушей, но и та, пользуясь отсутствием ворчливой хозяйки, ушла в соседственный киргизский аул. Следовательно, Мишке-отроку представился полный простор проказничать или, так сказать, «отрочествовать». Сначала, сквозь широкую трубу горнa хана Джангира, обвиняя последнего в небрежении к пользам народа, и хотел перейти за Урал. Но уральские казаки, под командой войскового атамана, генерал-майора Давыда Мартемьяновича Бородина, не допустили киргизов к переходу за Урал. В Великий пост, в первых числах марта, казачий отряд вышел из Горской крепости против киргизов и встретился с ними в степи, недалеко от Урала. Тут генерал Бородин и султан Каип-Галий, он же Кайбала, лично знавшие друг друга, выехали один к другому на переговоры, — и Давыд Мартемьянович успел склонить Каип-Галия оставить все эти затеи как ни к чему доброму не ведущие, кроме как к напрасному кровопролитию и разорению. Султан оставил киргизское сборище, которое вел было за Урал, велел ему разойтись по своим кочевкам, а сам сел с Бородиным в коляску и уехал в Уральск, а потом в Оренбург… Волнение в орде прекратилось. Вот по случаю этого события и явилась у казаков вышеприведенная песенка, где поделом, конечно, честят Кайбалу и разбойником, и злодеем.

**) Горская крепость, или, иначе: крепость Индерских гор.

Тем временем и старшина Кайбала, он же Сидорка Корнаухов, устраивает и приготовляет к бою свою партию, в другой улице или за околицей, вне форпоста, где-нибудь в огородах или около огородов.

Обе партии начинают сходиться. Но киргизская партия не прямо наступает, а уклоняется от боя, прячется, таится, хоронится где-нибудь за плетнями да за строениями, ежели дело происходит в жилом месте, или в кустах, в оврагах, за деревьями, ежели дело происходит вне форпоста. Казачья же партия, напротив, действует открыто, самонадеянно, в уверенности, что киргизская партия — прах. Казачья партия скачет, рыщет из улицы в улицу, иди от куста к кусту, от оврага к оврагу, отыскивая разбойническую партию; по временам останавливается, прислушивается, рассылает по сторонам и вперед себя патрули, расставляет «секреты», словом, делает все то, что делают действительные казачьи партии против действительных киргизских партий.

Наконец на задах форпоста, за соляными складами или за банями, казачья партия открывает киргизскую. Сражение начинается перестрелкой с обеих сторон: вместе с клубом или, правильнее, с струей пыли, вылетающей из дула тростникового ружья, стрелок кричит: «Бу!» — знак, что пищаль его била. От чего в течение нескольких минут беспрестанно раздаются звуки: «Бу! бу! бу!», сливающиеся наконец в один протяжный звук: «Бу-у-у-у!» По временам выскакивают с той и другой стороны единоборцы; наскачут друг на дружку, пустят в буквальном смысле один другому пыль в глаза — и разъедутся при одобрительных кликах своих товарищей.

Затем казачья партия, с криком «ура!», идет на удар, или на слом (в атаку). В то же мгновение по всей киргизской партии проносится заунывный гул, похожий на слившиеся в одно звуки: «О-о-о-о! У-у-у-у! Ий-ий-ий-ий!» — знак или предвестник грозящей опасности или конечной гибели; потом раздается одобрительный военный возглас: «Аблай! Aблай! Aблай!» сайгак.

Вступая в форпост или подходя к месту, назначенному сборным, после сражения, пунктом, казачья партия, по слову Мишки Хандохина: «Песенники, вперед!», начинает снова петь какую-нибудь песню, ежели не доморощенного произведения, то общую армейскую, переделанную или, так сказать, прилаженную на случай торжественного события. Например:

       Ночи темны, тучи грозны
       По поднебесью идут.
       Идут, идут казаченьки,
       Идут они тихим маршем,
       И меж собою говорят:
       — Хоша трудно нам, ребята,
       Под хивинцами стоять, —
       Трудней того нам казакам
       Под пушечки подбежать.
       Мы под пушки подбежали,
       Закричали враз: ура!
       Ура-ура! город взяли,
       Затряслися стены — вал.
       Вы злые, лютые хивинцы!
       Покоритеся вы нам.
       Если ж вы нам не коритесь, —
       Пропадете как трава!
       Идет с нами Мать-Расея,
       Всем сударствам голова!

— Спасибо, атаманы-молодцы! — говорит Мишка Хандохин своим сподвижникам.

— Рады стараться! — отвечают те.

И война кончается, войско распускается. Все бегут купаться в Урал, чтобы смыть с себя пыль и грязь. Еще на дороге к реке, иные нетерпеливые и задорные любители купанья скидают с себя чуть не всю одежду, к реке подбегают почти совсем уже готовые, и с криком: «Купа-вода! жара взяла!» стремглав бросаются в воду, вниз головой, иногда с 4- или 6-саженного яра, — только брызги летят.

Затем казачата могут начать и другую какую игру, ежели не похожую на вышеописанную по действиям и приемам, то во всяком случае не уступающую ей в живости и ловкости, которой должны обладать или которую должны приобретать играющие. Но на этот раз всех детских игр нам не пересмотреть и не описать. Довольно, кажется, и одной, уже описанной, чтобы дать читателям понятие о том, как казачий мальчик проводит детство. Вообще, про игры и забавы казачат можно сказать одно, что они служат играющим такого рода гимнастикой, какую ввек не выдумать ни одному фокуснику во фраке с светлыми пуговицами.