И так мы вместе уйдем

Утром Игнатий увидел на кухонном столе три недопитые чашки чая.
Скатерть вокруг них была усыпана крошками, они же лежали и на полу.
На ложечках застыл чуть красноватый налет. Игнатий помнил, что
вчера вечером пришел домой и лег спать. Один пришел и один лег. И
чай не пил. Тем более, из трех чашек. И не ел ничего.
Игнатий подошел к входной двери. Подергал ручку. Дверь была
закрыта. Зачем он это сделал. Он не понимал. Если бы она и была бы
и открыта. Если бы он даже и забыл ее закрыть. Все равно. Никто бы
не стал заходить, пить чай, есть что-то, а потом уходить. И
оставаться бы не стал. Если бы даже и зашел.
Игнатий зашел на кухню. Включил газ, чиркнул спичкой, поставил
чайник и стал ждать пока вскипит вода. И задумался. А когда
очнулся, увидел, что вся кухня полна паром. И на оконным стеклах
отпечатки уродливых рож.
- Удивительные картины рисует зима.
Подумал Игнатий. А потом вспомнил. Что сейчас осень. И зима ничего
не может рисовать. И еще он не понимал. Как так может быть.
Опечатки изнутри, а рожи лезли снаружи. И даже если так. То почему
пар проявил их. Ведь если даже… Он вспомнил детство. Даже если
подышать на замерзшее стекло, то ничего не появится. А появится
только если провести пальцем или приложить губы. А так. Ничего не
появится.
Он смотрел на отпечатки уродлив рож и понимал. Они лезли именно к
нему. Или к тем, что пили и не допили чай, не доели, раскрошили
хлеб. А те. Сидящие. Недопившие. Недоевшие. Отложившие ложечки.
Да. Он понял. Обводили. Их. Пальцами. Или отпечатками губ. Любили
ли они их?
И вдруг он понял. А любили ли они меня? Всю ночь сидевшие
рядом?
Обводили ли они меня пальцами, губами.
В безумных ночах, мокрых трусах и простынях одиночества. Ты входишь
на алтарь одиночества. И голос говорит:
- Не снимайте, это тоже облачение для служения.
Епитрахиль – это что есть, И рядом с алтарем стоят мертвые ты. Ведь
они давно умерли, а сейчас здесь. Хорошо, что мы вместе.
И радостная пасха – обведенная недрогнувшей рукой. Не испугавшимися
губами.
И он понял. Почему они не могли пить, есть.
Недрогнувшим рукам, не испугавшимся губам. Нет дела ни до чего.
Красный чай – не сравнится с красной кровью. Крошки – хлеба – не
лучше крошащихся жизней. Они – только – пейзаж.
Где каждый из нас в безумных ночах… Мокрых трусах… Простынях
одиночества… И так. И только так. И бирюза пяточки.
И обводит, обводит, обводит.
В любви и пряниках такая истома. В кровавых слезах недопитых чашек,
ошметках ободранных губ. И запах рассветного распада. И бирюза все
выше. В посиневших губах. В поредевшем небе.
Он не заметил, как остыл давно налитый чай, как покрылась кровавым
налетом ложка. Он только чувствовал
- Сладко ли тебе, милый?
Сахарный саван, не правда ли? Снег на могиле – вечный рафинад.
Кровавый налет – сжатая метель – идущих.
В пурге – лампадный перезвон – рассыпающихся пальцев.
Их дыхание было обжигающим.
Мы вместе уйдем.
|
</> |