И снова об отборе в отряд "Дельта"...

bravo055 — 01.03.2025

Очередной, но несколько необычный взгляд на отборочный процесс в отряд «Дельта», описанный в мемуарах одного из военнослужащих этого подразделения. Интересно, что человек подчеркивает тот момент, что пройдешь ты, или не пройдешь, зависит только от тебя самого. То есть сам отряд остается нейтральным – он не будет тебе ни помогать, ни мешать, а только обеспечит всем необходимым для отбора. Так же примечательно упоминание о том, что если в армейском спецназе упор делается на умении работать в команде, в отряде «Дельта» более важна индивидуальная компетентность и эффективность.

*****

Я с самого начала знал, что вероятность того, что я не пройду отбор, который печально знаменит тем, что на нем отсеиваются даже лучшие солдаты, и вернусь обратно в 5-ю группу сил спецназа, очень высока. Тем не менее, столкнуться с этой реальностью было жестоко.

…Шесть месяцев назад я был на вершине мира из-за того, что мне предложили пройти отбор в Подразделение. В ходе подготовки к отбору мне сообщили, когда и где меня заберут, а также что можно и что нельзя брать с собой — никаких GPS-устройств, мобильных телефонов или раций. Уточнили даже, какой тип ботинок разрешен. Кадровый сотрудник Подразделения, он же инструктор, должен был встретить меня в аэропорту в Западной Вирджинии, где будет проходить отборочный процесс. Меня также уведомили, что мне расскажут то, что я должен знать и сообщат это тогда, когда необходимо — ни больше, ни меньше. Как я понял позже, это было мантрой на протяжении всего процесса отбора.

По прибытии в Западную Вирджинию мы с другими кандидатами бродили по небольшому аэропорту в поисках инструкций о том, что делать и куда идти. Вскоре появился микроавтобус, снаряжение было погружено, и мы отправились на место проведения отбора в близлежащие горы.

Там нас проводили в казарму и велели выбрать койку. В одном конце помещения висела доска, на которой, как нам сообщили, каждое утро будет написано все, что нам нужно знать. Никаких устных указаний о том, что нам делать, никто давать не будет.

…

Процесс отбора состоял из нескольких этапов: административного, этапа обучения и этапа стресса. Все это не имело никакого отношения к оружию или боевым навыкам — все это будет позже, для тех, кто прошел отбор, на курсе боевой подготовки операторов.

Как я понял, процесс вступления в ряды Подразделения означал, что меня будут постоянно оценивать, начиная с того дня, как я позвонил вербовщику, и до того дня, когда я уйду на пенсию или погибну. Подразделение требовало совершенства. Действуя в небольших группах — вплоть до команд из двух человек, — каждый оператор должен был рассчитывать не только на выполнение своей работы, но и на решение задач, которые в обычном армейском подразделении возлагались на нескольких человек.

Командование было предано Подразделению как единому целому, а не только тем, кто входил в его состав. Если кто-то оступался — физически или ментально, — он вылетал. Единственный способ избежать этого — постоянно тренироваться, не переставая при этом задаваться вопросом, достаточно ли ты хорош.

…

Однако цель Подразделения заключалась не в том, чтобы отсеять кандидатов во время отбора. Инструкторы учили тому, что было необходимо каждому кандидату, а затем предоставляли им все возможности для достижения успеха.

Однако я быстро понял, что единственный человек, которого волновало, попаду ли я туда, — это я сам. Подразделению было все равно — кандидат либо обладал всем необходимым, либо нет. Никто не собирался меня подбадривать, и никто меня не вдохновлял. Также никто не пытался меня отговаривать. Я должен был сделать это сам или не сделать вовсе.

Административный этап начался в первое утро и представлял собой частично проверку уровня физической подготовки и частично психологическое обследование. Тест на физическую подготовку начинался с отжиманий и приседаний на время, упражнения «бег, уклонение и прыжки», отползаний назад и кросса на две мили в ботинках и камуфлированной боевой униформе. После того, через что мне пришлось пройти перед этим испытанием, я справился.

Затем нас погрузили в грузовики и отвезли в бассейн, где мы должны были пройти тест на «защиту от утопления». Кандидаты в униформе должны были несколько минут продержаться в воде, а затем проплыть сто метров, не касаясь дна и бортиков. Тест на «защиту от утопления» нужен был для того, чтобы убедиться, что каждый сможет справиться с переправой через ручьи во время этапа стресса.

После тестов на физическую подготовку и плавание мы с другими кандидатами провели день, заполняя бумаги и проходя психологическое обследование. Все эти тесты были призваны определить, можно ли кандидатам продолжать участвовать в отборе.

Тех, кто в процессе уходил или выбывал, остальные кандидаты больше не видели. Их сумки таинственно исчезали, они принимали пищу в разное время, и их отправляли в другую казарму, чтобы дождаться процедуры отчисления и как можно скорее вернуть в родную часть. Те, кто отвечал за отбор, хотели, чтобы уход или травмы не влияли на тех, кто еще пытался пройти отборочный курс, — синдром «плохого яблока». Подразделение хотело быть уверенным, что если кандидат увольняется, ему некого будет в этом винить, кроме себя самого.

При всем при этом к кандидатам не обращались по имени или званию. Любые знаки различия на нашей униформе были сняты. Это означало, что главных не было, если только кандидат сам не брал на себя ответственность в той или иной ситуации. Хотя для того, чтобы понять это, потребуется время, основное различие между отбором в армейский спецназ, где особое внимание уделялось командной работе, и отбором в Подразделение, заключалось в том, что в последнем случае основное внимание уделялось индивидуальной инициативе и эффективности.

Вместо имен и званий каждый день кандидатам присваивали разную комбинацию цвета и номера, например, «Голубой-2». Каждый из нас должен был запомнить свою комбинацию, что по мере того, как отборочный курс продолжался, а мы становились все более измотанными, превращалось в неприятную, но необходимую рутину. Некоторые писали свой цвет и номер на руке; я же предпочитал записывать его на листке бумаги и класть в планшет с картой для быстрого запоминания.

После инструктажа в классе кандидаты проходили настоящие физические испытания. В рюкзаки укладывали груз и отвозили нас на место, где мы начинали карабкаться вверх и вниз по гористой местности. С каждым днем вес увеличивался. Чтобы убедиться в том, что у наших рюкзаков правильный вес, имелись весы, которые учитывали, что вес снижается по мере употребления пищи и воды. Обмана быть не могло — рюкзаки взвешивали перед каждым выходом и после него, а также случайным образом на контрольных пунктах вдоль тропы, и горе было тому кандидату, который явился с облегченным рюкзаком. Это означало, что инструктор запишет это в личное дело, а камень, весящий больше недостающего веса, будет добавлен в рюкзак до дальнейших распоряжений.

…

Касательно всего, что должны были делать кандидаты, то нам сначала объясняли, как это делать, затем показывали и давали возможность попрактиковаться, прежде чем инструктор начинал за нами следить. До меня дошел смысл уроков и показов — на счету каждая секунда; продолжайте двигаться, пока не дойдете до конца, и важность этого становилась все более очевидной по мере продолжения отборочного процесса.

После трех дней пеших маршей с инструкторами мы провели еще восемь дней, таская рюкзаки милю за милей по горам самостоятельно. Нам указывали место назначения, но не говорили, сколько времени у нас есть, чтобы добраться до него. Для меня это означало, что нужно идти как можно дольше и стараться изо всех сил, или же рисковать не уложиться в срок. Я боялся, что меня посадят в грузовик, который стоял у «другой» казармы — той, из которой никто не возвращался.

Шли дни, и обычные армейские правила и распорядки дня стали уступать место более свободному образу ведения дел, принятому в Подразделении, который первоначально и привлек меня. Однако от кандидатов все больше и больше требовалось быть там, где нужно, и делать то, что нужно, без дополнительных указаний.

Медосмотр проводился каждое утро. От процесса отбора никого не отрывали, если только его недомогание не было опасным для жизни. Однако кандидатам сообщали об их физическом состоянии, а затем позволяли выбрать, стоит ли продолжать или нет.

Если у кого-то явно имелась серьезная травма, его спрашивали, не нужно ли ему обратиться к медику. Но если кандидат отвечал: «Мне это зачтется в контрольном времени?», то единственным ответом было повторение вопроса: «Хотите ли вы видеть медика?». За кулисами разрабатывались планы по обеспечению безопасности кандидата, но начать разговор должен был он сам.

Каждый день на этапе обучения кандидатов становилось меньше, чем накануне. Некоторых снимали из-за травм, но большинство просто уходило, подойдя к инструктору и объявив:

— Я хочу уйти добровольно.

В Подразделении был свой способ сигнализировать о постоянно уменьшающемся количестве кандидатов. Начиная с первого дня в классе стояло столько стульев, сколько было кандидатов. Не больше и не меньше. Если кто-то уходил добровольно или отстранялся от отбора из-за травмы или из-за того, что не успевал завершить марш-бросок за требуемое время, он уходил, а на следующее утро его стул убирали из комнаты. О проценте отсева ходили только слухи, однако инструкторы никогда не говорили об этом и не стремились к его определенной величине. Кандидат в Подразделение либо попадал, либо не попадал, основываясь на своей физической и психической выносливости, способности достигать целей, используя минимальный объем информации, а также на своевременном и профессиональном выполнении задач в сложных и жестких условиях.

Оглядывая других парней, с которыми я был вместе, я заметил, что все они были на целую ступень выше тех, кого я видел в других армейских частях, даже среди в спецназе. Некоторые из них выглядели как суперсолдаты — внушительные грубияны, но многие напоминали меня — не особо впечатляющие физически, но крепкие.

На самом деле, казалось, что наибольшие трудности испытывали и быстрее всего уходили люди с двумя типами телосложения, — это крупные культуристы и самые маленькие кандидаты. Этим ребятам приходилось либо таскать вместе с рюкзаками вверх и вниз по горам большой вес своего собственного тела, либо бороться со слишком большим весом по сравнению со своими размерами.

Я видел, как одни из самых выносливых мужчин на планете добровольно уходили и со слезами на глазах возвращались в свои родные части. Я знал, что они вернутся в свои подразделения все такими же превосходными солдатами, но боль от неудачи в чем-то столь важном для сердца воина была глубокой. Утром в классе не будет хватать их стула. Я же твердо решил, что, когда отбор закончится, мой стул там останется.

…

Как только закончился этап обучения, начались физические испытания. Этот этап был призван проверить все, чему нас научили, а также наши физические возможности. Нам снова предстояло пробиваться вверх и вниз по горам Западной Вирджинии с увесистыми рюкзаками, но на этот раз с дополнительной нагрузкой — нести семифунтовую, окрашенную в оранжевый цвет винтовку без ремня, используя при этом свои навыки ориентирования на местности, чтобы добраться до нескольких контрольных пунктов.

Разница между этими маршами и теми, которые мы совершали на этапе обучения, заключалась в том, что здесь больше не будет взаимодействия, советов или помощи со стороны инструкторов. Мы также не возвращались в казармы каждую ночь, чтобы принять душ и поспать на койках.

Вместо этого мы ночевали на горе в том, что принесли с собой для обустройства лагеря и сна. Единственным признаком цивилизации была колея грунтовой дороги, которая шла по склонам. Каждый вечер после марша нужно было принести, распаковать и разложить все вещи — от палаток до спальных мешков. А утром кандидаты должны были собрать все обратно и погрузить в грузовик, чтобы отвезти в новую точку старта. Вечером грузовик снова прибывал в базовый лагерь с сумками оставшихся кандидатов.

Я справился с физическим испытанием на этапе стресса так же, как и на этапе обучения, объяснив это тем, что предусмотрительно постоянно тренировался перед отбором. Мне казалось, что главное — это остаться здоровым. Любая болезнь, растяжение мышц, вывих лодыжки или даже мозоли могли лишить кандидата шансов. Никакая сила духа не позволит человеку изо дня в день преодолевать горную местность с ободранными пятками и кровоточащими мозолями.

Однажды вечером в базовом лагере мой приятель по квалификационному курсу армейского спецназа попросил меня помочь ему справиться с огромными мозолями на пятках. Мы знали, что приближаемся к концу фазы стресса, но это означало, что впереди нас ждет так называемая «Долгая прогулка». А из того, что нам было известно о физической подготовке и способности организма продолжать, мы все знали, что на этом этапе отсеивается больше людей, чем на всех остальных этапах процесса отбора, вместе взятых.

Хотя он глотал Ибупрофен как конфеты — обезболивающее в армии считается практически витамином — до такой степени, что гноил свой желудок, мой друг больше не мог ходить, когда его обувь касалась его кровоточащих язв. Поэтому чтобы дать ему шанс выкарабкаться, я отрезал у его ботинок каблуки.

…

Никто из кандидатов не знал, когда именно начнется «Долгая прогулка», но после недели жизни под открытым небом в горах нас отвезли обратно в казарму и сказали, что у нас есть час, чтобы принять душ, собрать карты, сложить их в соответствии с инструкциями и вернуться к грузовикам.

Затем нас отвезли на два часа в неизвестное место, находившееся в Национальном парке дикой природы, где не было дорог. Там нам велели как можно лучше отдохнуть и ждать старта около полуночи. Я растянулся в своем укрытии, размышляя о том, что ждет меня впереди… Попытавшись немного поспать, я решил, что мне нужно запастись как можно большим количеством калорий для предстоящего испытания. У других кандидатов были энергетические батончики, но многим людям они не понравились, поэтому я съел и их. Только после этого я заснул.

…

Когда я проснулся около полуночи, было темно и холодно. От всех этих маршей и переходов я окоченел. Но хуже всего было то, что из-за чрезмерного потребления энергетических батончиков у меня началась сильная диарея. Каждые несколько минут мне приходилось бежать в лес, чтобы облегчиться. Кишечные расстройства продолжались до тех пор, пока нас не доставили на грузовике к месту старта.

Больше никакой помощи друг другу, никаких разговоров. Передвигаться по пересеченной местности, не приближаясь ближе чем на двести метров к дороге или тропе, если на то нет дополнительных указаний. Кандидатов отправляли в темноту по одному с интервалом примерно в тридцать минут.

Когда подошла моя очередь, я получил инструкции, после чего меня спросили, есть ли у меня вопросы.

— Вопросов нет, — ответил я, хотя у меня их было миллион. Я почти ничего не знал о «Долгой прогулке», кроме ее продолжительности и того, что один кандидат утонул, пытаясь перебраться через разлившийся ручей. Под мелким моросящим дождем меня отправили в путь.

Я прошел около пятисот метров, убедился, что нахожусь вне поля зрения инструкторов на исходной точке, и сел. Меня все еще мучила диарея, и я чувствовал, что из-за этого слишком быстро устаю. Кроме того, я чувствовал головокружение и с трудом вспоминал, что мне сказали. Я понял, что это не самое лучшее начало, и начал паниковать. Демоны сомнений начали задавать свои вопросы.

«Что сержант-майор сказал делать в этот момент? Какие были инструкции?»… Но я заставил себя собраться и отмахнулся от своих сомнений. К черту все, буду идти, пока не перестану.

Вскоре я обнаружил, что запутался на перекрестке троп. По тропе, ведущей в гору, виднелась цепочка фонарей ChemLights, а слева от них виднелся еще один ряд фонарей. Я не мог вспомнить, что мне рассказывали о химических источниках света. Следовать ли мне за ними? Игнорировать их? Почему я не могу вспомнить?

Я решил, что если бы инструкторы не хотели, чтобы я следовал за фонарями, они бы не расставили их на тропе. Поэтому я пошел за ними в гору.

Потом, сидя на корточках у тропы, все еще пытаясь справиться с поносом, я увидел полдюжины огоньков внизу у подножия. Быстро натянув штаны, я побежал обратно к тропе.

После быстрого и несанкционированного обсуждения с другими кандидатами я убедил их, что они движутся в неправильном направлении, и если они будут туда идти, то вернуться в исходную точку. Они начали следовать за мной, однако через некоторое время решили, что все-таки шли по верному пути, и после еще одного несанкционированного обсуждения вернулись на ту дорогу, по которой шли изначально.

Подумав об этом, я было решил, что если столько людей убеждены в своей правоте, то я, должно быть, ошибаюсь и пришел к выводу, что меня, должно быть, занесло в сторону, когда я сошел с тропы, поэтому решил последовать за остальными кандидатами. Но пройдя всего пятьсот ярдов, я остановился, сказал остальным, что уверен в своей правоте, и снова повернул назад. Один.

Через несколько километров я вышел на перекресток на тропе. Можно было либо свернуть влево, либо продолжить движение в том же направлении. Пошарившись в кустах, я нашел знак, указывающий направление, в котором я шел. Остальные, решил я, должно быть, его пропустили и повернули обратно к исходной точке — именно так я и подумал, увидев их в первый раз. Раздвинув кустарник, чтобы знак видели другие, я продолжил свой путь.

Я получил ценный урок: доверяйте своим суждениям, даже если все остальные считают, что вы ошибаетесь. Но в тот вечер мне оставалось только надеяться, что ворчливый голос в моей голове, обративший меня в нужное русло, действительно прав.

После долгих мысленных споров и замешательства я решил, что наконец-то близок к концу. Я направился к следующей контрольной точке, расположенной на вершине горы передо мной. На карте была обозначена лесовозная тропа, которая зигзагом вела к вершине, но был и другой вариант — идти прямо в гору.

Обеспокоенный тем, что я потерял много времени из-за своего фальстарта, я выбрал последний вариант — двигаться прямо в гору, но вскоре пожалел о своем решении, продираясь сквозь заросли горного лавра с перепутанной паутиной гибких ветвей, которые слишком толстые, чтобы их резать, и слишком мягкие и упругие, чтобы сквозь них ходить. Это был настоящий кошмар — продираться сквозь них, пока они цеплялись за ноги и снаряжение.

Не имея возможности идти, я, в конце концов, начал бросать рюкзак впереди себя, а затем ползти за ним, неся винтовку. Эта стратегия не сработала, когда я попытался воспользоваться компасом, который был привязан к поясу. Проклятый горный лавр сорвал его со шнурка и он пропал.

— Твою мать! — закричал я. Без него я заблужусь и, возможно, даже буду вынужден сойти с дистанции; мне никогда не удастся пройти от одной контрольной точки до другой. Глядя вниз по темному склону со всеми этими зарослями, осыпями и камнями, через которые я перелезал, чтобы добраться до этого места, мне захотелось плакать. «Мне никогда не удастся найти его здесь», — подумал я.

Несколько минут я сидел и раздумывать о том, чтобы все бросить. Но я никогда ничего не бросал и не хотел начинать, не попытавшись хотя бы найти компас. Оскальзываясь, я начал спускаться обратно, и, к счастью, далеко идти не пришлось. Компас оказался всего в нескольких ярдах ниже по склону, спрятанный под листьями. Это было чистой удачей, что я его нашел.

Наконец я добрался до контрольной точки и нашел инструктора, который дал мне воды и, впервые с начала отбора, произнес несколько простых слов ободрения. Однако новости были не очень хорошими: мне предстояло пройти еще несколько миль — по крайней мере, до вершины другой горы.

Мокрый, покрытый грязью и лесными остатками, я отправился вперед, но был истощен. Я чувствовал запах аммиака, запах разрушающихся мышц. Мои ботинки промокли насквозь, на ногах появилась траншейная стопа — крайне болезненное состояние, вызванное влажной обувью. Диарея по большей части прошла, но у меня оставалось мало энергии и все больше нарастало головокружение.

…

Пройдя еще несколько миль, я подошел к перекрестку на дороге. Я был опустошен — побежден физически, раздавлен психологически и морально. Мне больше не хотелось попасть в Подразделение. Просто отвезите меня на грузовике на базу, дайте душ, немного сна и обратный билет в Форт-Кэмпбелл.

«Наверное, я все равно бы не дошел», — подумал я.

В голове пронеслись слова, которые перед началом «Долгой прогулки» сказал мне друг, что даже если я дойду до конца, меня все равно могут отвергнуть. «Ты молод, — объяснил он, — возможно, слишком молод для того типа людей, которых ищет Подразделение». В отличие от других подразделений специального назначения, таких как «морские котики» или армейские рейнджеры, в которые набирали молодых и энергичных, в Подразделении предпочитали более взрослых и зрелых солдат.

Мой друг также заверил меня, что отказ по причине возраста не станет концом моей мечты попасть в Подразделение, отметив, что процесс отбора предусматривает две попытки. Но я не мог себе представить, что не пройду. Унижение от попытки стать «лучшим из лучших» и быть при этом отвергнутым, а затем вернуться в 5-ю группу армейского спецназа, пусть даже в прославленные «зеленые береты», было бы слишком сильным. Но это было до того, как несчастные ночь и день, во время которых я довел свое тело и разум до предела выносливости, сломили мой дух.

Как бы то ни было, грузовика, который, как я надеялся, будет стоять у перекрестка, там не оказалось. Я был один.

После того как я потратил несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями, разочарование сменилось благодарностью. Если бы меня ждал грузовик, то уйти было бы проще, теперь же у меня не оставалось другого выбора, кроме как продолжать путь. Я опустил голову и отправился дальше.

Наконец, поздно вечером, я добрался до последнего, как мне казалось, контрольного пункта, но узнал, что есть еще один. Это было почти слишком. Я уж было хотел сказать слова: «Хочу уйти добровольно», — но проглотил их. Просто продолжай идти, пока не закончишь.

Ненавидя саму жизнь, я поплелся вверх по тропе, которая на самом деле из-за дождя, который шел всю ночь и день, больше напоминала ручей. Я прошел всего около восьмисот ярдов и как раз проходил мимо большого валуна, глядя на свои испорченные, залитые водой ботинки и жалея себя, когда почувствовал чей-то голос, доносящийся из-за валуна. Я остановился и снова услышал, как чей-то голос четко и твердо произнес мое имя:

— Сержант…

С самого начала отбора ко мне обращались не иначе, как по цвету и номеру. В начале «Долгой прогулки» я был обозначен как «Красный-2», поэтому на мгновение растерялся, услышав свое имя и подняв голову, чтобы увидеть двух человек, сидящих на валуне. Первый, крупный, но не особо высокий мужчина с темными волосами и глубоким грудным голосом, просто сказал:

— Этап стресса закончился.

— Что вы имеете в виду? — спросил я в оцепенении, нахмурив брови.

Второй мужчина, более высокого роста, сжимающий во рту сигару, перефразировал слова своего коллеги.

— Ваш отбор закончился.

— Почему? Что вы имеете в виду? — пролепетал я. Меня вдруг охватил ужас от того, что эти двое говорят мне, что я провалился и что я не стану сотрудником Подразделения.

Первый мужчина спрыгнул со скалы и попытался помочь мне снять рюкзак, но я не позволил ему. Не для того я зашел так далеко, не для того столько страдал, чтобы мне сказали, что моя мечта рассыпалась.

После недолгой борьбы я наконец понял, что меня не выгоняют. Они сообщили мне, что я завершил «Долгую прогулку», и покончил с физическим испытанием отбора.

Испытав облегчение, я позволил двум людям — как я узнал позже, это были Дик Д., главный сержант-майор Подразделения, и Билл Г., его легендарный командир, ставший потом генералом — подвести меня к костру. Я оказался там единственным кандидатом.

Остаток дня и вечер прошли как в тумане. Я сидел у костра, уплетал бутерброды и запивал их немецким глинтвейном — горячим вином с пряностями, который они подогревали на огне. Когда подъехал микроавтобус, я забрался в него, растянулся на полу и отключился.

Сколько часов я проспал, я не знаю. Из-за плохой погоды вертолет, который должен был нас забрать, не смог вылететь, и нам пришлось еще несколько часов ехать обратно в микроавтобусе. Наконец нас с еще одним кандидатом, прошедшим отборочный курс, высадили в «хорошей» казарме. Я нашел пластиковый стул и затащил его в душ, где просидел несколько часов, позволяя теплой воде омывать меня.

Из примерно семидесяти человек, начавших «Долгую прогулку» вместе со мной, до конца дошло только около двадцати. Мой друг, чьи каблуки я снял, не дошел; он потерял сознание на одной из последних гор, когда остановился, чтобы отдохнуть. Его нашли на следующий день, когда он не отметился на контрольном пункте. Как бы он ни хотел попасть в Подразделение, его тело его подвело.

Однако завершение марша еще не означало, что кого-то из нас приняли в Подразделение. Никто еще не знал, прошел ли он курс в установленный срок, и ему еще предстояло пройти отборочную комиссию и психологическую оценку.

Оставшаяся часть недели прошла в беседах с психологом Подразделения и заполнении анкет — попытки выбрать тех, кто войдет в элитные ряды, продолжались. Один из вопросов, заданных мне во время этого процесса, и который останется со мной на долгие годы, касался сценария, в котором я был руководителем операции. Если бы эта операция провалилась, война была бы проиграна; однако, высадившись на вражеской территории, один из моих людей был тяжело ранен и не мог продолжать.

— Ваши действия в такой ситуации? — спросил психолог.

Я задумался о том, существует ли правильный или неправильный ответ на такой вопрос. Как сделать правильный выбор между жизнью солдата и судьбой многих других людей?

— Я бы оставил с ним охранение, — ответил я. — Затем взял бы с собой минимальное количество людей, необходимое для выполнения боевого задания.

Другие кандидаты отвечали, что застрелят солдата и похоронят его, потому что операция важнее; кое-кто говорил, что отменят задание, чтобы спасти солдата.

Я сомневался, готов ли я психологически к таким решениям, но единственное, что мне удавалось делать, — это отвечать как можно лучше и не беспокоиться о том, был ли мой ответ правильным.

Наконец меня вызвали на отборочную комиссию: командир Подразделения полковник Питер Ш. и его главный сержант-майор Дик Д., командиры и главные сержант-майоры каждого из трех эскадронов, командир и старший сержант-майор отборочной группы, психологи Подразделения и другие незнакомые мне люди.

Нет нужды говорить, что угрожающая экспертная группа должна была задавать вопросы и оценивать ответы от двадцатичетырехлетнего человека. Вспоминая то, что мне говорили другие, я понял, что многие их вопросы были направлены на то, чтобы определить, достаточно ли у меня зрелости для службы в Подразделении. Я забеспокоился, когда они отметили, что у меня не так уж много опыта: ни одного боевого выхода, и ни единого участия в специальных операциях.

После шквала вопросов и криков в ответ я находился на грани нервного срыва, когда меня попросили выйти из комнаты. Я сидел в холле и размышлял над своими дальнейшими действиями. Несомненно, с Подразделением было покончено, но я только что повторно вступил в армию, так что уйти из нее я не мог. … Я оказался в полной заднице.

После того как прошла, казалось бы, целая вечность, — хотя, скорее всего, это было не более десяти минут, — мне велели вернуться в комнату. Когда я уселся, Питер Ш., командир, начал.

— Что ж, сержант…, вы молоды…

— Вообще-то, очень молод, — добавил Дик.

«Отлично, они собираются сказать мне, что я недостаточно зрелый, но что я могу вернуться и попробовать еще раз, — подумал я. Мне захотелось заплакать, пришлось прикусить губу. — Я больше никогда не буду заниматься этим дерьмом, я…»

— Но мы считаем, что у вас есть все, что нам нужно, — добавил Питер. — Добро пожаловать в Подразделение.

В тот же миг мой мир изменился. Я не знал, на что только что подписался, и как это отразится на всей моей жизни и на людях, которых я любил, но я знал, что оказался там, где мне было самое место.

Сохранено