хронический полубоянчег

samogon — 01.06.2018 1 июня 1571 года в лондонском районе Тайберн была установлена знаменитая тайбернская виселица на 24 повесочных места. В течение 200 лет это сооружение было одним из основных туристических достопримечательностей города, а англичане до сих пор виселицу называют "тайбернским деревом". Первым клиентом виселицы был некто Джон Стори, за государственную измену повешенный, выпотрошенный и четвертованный. Помнится, этот вид казни очень живо и красочно описан в романе Энтони Берджесса, в русском переводе именуемом "Влюбленный Шекспир".
Осужденных было трое. Помощник палача опустился на колени и деловито стучал молотком, укрепляя одну из досок на помосте. Тут же, сложив мускулистые руки на груди и приосанившись, стоял и сам палач, очень похожий на вошедшего в образ Аллена, которому не было нужды ничего говорить, так как все было ясно и без слов. Высоко в небе, пронзительно голубом и прозрачном, словно хрусталь, кружили коршуны. Откуда-то со стороны послышался шум: приближались позорные повозки, за которыми в воздухе вырастали клубы удушливой пыли. Один из возниц — беззубый мужик с физиономией идиота — громко приветствовал своих знакомых, замеченных им в толпе. Люди закричали и стали плевать в неподвижные фигуры, привязанные к повозкам. Молодая женщина, стоявшая впереди Уильяма, начала подпрыгивать — отчасти для того, чтобы лучше видеть, отчасти чтобы дать выход охватившему ее нетерпению. Родители брали на руки детей и сажали их себе на плечи. Несколько других помощников палача притащили откуда-то огромный железный котел и четыре котелка поменьше, над которыми клубился пар. Под смех и одобрительные крики толпы кипяток из котелков был вылит в большой котел. Один из подручных сделал вид, что собирается выплеснуть содержимое своей посудины на зрителей, стоящих у самого помоста; толпа всколыхнулась и в притворном испуге, смеясь, попятилась назад. Повозки тем временем достигли места казни. И теперь…
Это был Ноко. Или как его там звали? Ноко, нет, Тиноко. Чужеземное, какое-то языческое имя… Он должен был стать первым. Теперь этого дрожащего смуглого человека в белой рубахе грубо отвязали от повозки, сорвали рубаху. Палач поднял над головой нож — остро наточенное, до блеска отполированное лезвие сверкнуло на солнце; толпа ахнула и притихла. Палач отдал приказ, ведь в его обязанности не входило набрасывать веревку на тонкую длинную шею; это была работа первого подручного; Тиноко, с трудом передвигая ноги и дрожа от страха, под смех толпы был возведен на помост. За спиной у него, позади виселицы, на узком, грубо сколоченном подиуме уже дожидался палач. Это был помост на помосте. Палач был молод и мускулист; он зашевелил губами, ругаясь, и старательно затянул пеньковую петлю на шее своей жертвы. И затем Уильям увидел, как шевелятся губы обреченного, словно произнося слова молитвы; Тиноко попытался молитвенно сложить дрожащие руки, но это ему так и не удалось. Петля была накинута и затянута; в наступившей тишине послышался хрип задыхающейся жертвы. Второй подручный резко выбил лестницу. Лишившиеся опоры ноги задергались в воздухе, но выпученные от ужаса глаза все еще моргали. И тут началось действо, требующее гораздо большей точности, чем ремесло Уильяма: не дожидаясь хруста шеи, палач подошел с ножом к висельнику и одним махом вспорол тому живот от сердца до паха. Быстро перекинул нож из правой руки в левую и затем погрузил свой окровавленный кулак внутрь качающегося тела. Первый помощник взял из рук наставника кровавый нож и осторожно вытер его о чистую ткань, в то время как взгляд его был прикован к рукам потрошителя. Палач вынул руку из разреза и поднял высоко над головой, так, чтобы видели все, окровавленное сердце; потом достал другой рукой груду кишок. Толпа разразилась радостными криками; стоящая перед Уильямом женщина прыгала и хлопала в ладоши; малыш, сидящий на плечах у отца, равнодушно сосал палец, не понимая этих взрослых игр. Алая кровь лилась рекой. Потом, так как веревку предстояло использовать снова, петля была ослаблена, и истекающее кровью тело сняли с виселицы. Палач кинул сердце и внутренности в дымящийся котел и вытер руки полотенцем. Толпа стонала от восторга: своей очереди дожидались еще две жертвы… Подручные передали палачу тесак, который казался грубым и неуклюжим по сравнению с предыдущим инструментом, но был таким же острым — это стало ясно по тому, как палач одним махом перерубил кости при четвертовании: сначала отлетела голова, потом руки и ноги. Превратившееся в обрубок тело было показано толпе, после чего все куски полетели в стоявшую у помоста корзину.
Следующим был Феррара — тучный, заплывший жиром толстяк. Когда его поднимали на помост, то его голая волосатая грудь дрожала, точно студень, тройной подбородок колыхался, а глаза закатывались, как у бесчувственной куклы. Это уже больше походило на комедию в духе Кемпа, Когда Феррару поднимали на виселицу, он визжал, словно резаный поросенок: «Нет, нет, нет!»
— потом принялся утробно реветь, когда у него на шее затягивалась петля. На этот раз палач замешкался: Феррара был уже мертв, когда в него вонзилось острие ножа. Сердце толстяка было огромным, заплывшим жиром, словно гусиная печенка; кишкам, казалось, не будет конца, они тянулись и тянулись розовой колбасой; толпа долго потешалась над комичным зрелищем обрубленных жирных, похожих на окорок, ног.
И вот, наконец, настал черед главного злодея. Доктор Родриго Лопес, еврей, Макиавел, маленький и черный, отчаянно гримасничал и что-то невнятно лепетал, словно больная обезьянка. Его лишили возможности сохранить хотя бы остатки благородства перед смертью: с него была сорвана вся одежда. Гляди, какой у него …; сразу видно, что он такой же развратник, как и все эти проклятые иноземцы! Лопес молился, истерическим голосом выкрикивая священные слова на чужом языке. Нет, это он молится дьяволу, ведь «адонай» у них значит «дьявол»! И затем он крикнул на ломаном английском:
— Я любить королеф! Я любить она так много, как Езус Крист!..
Толпа покатывалась со смеху, но в то же время она была охвачена праведным негодованием: этот голый, похожий на обезьяну иностранец дерзает призывать Святое имя, да еще смеет, размахивая своим поганым членом, говорить о любви к королеве! Кончай его, не мешкай! И вот забившееся в предсмертных конвульсиях тело оросило землю — но не кровью. Потрясенные родители закрывали глаза своим детям. Один раз, второй, третий… Семя пролилось на руки палача, когда тот приступил к телу со своим тесаком и привычно ловко разделал труп.
Как и предсказывал Гарри, Уильям увидел все, испив чашу этого кровавого действа до дна. Поэт отвернулся, и его охватил ужас при виде смеющегося Гарри, жестами показывающего, что сам он отправляется вместе с победоносным Робином праздновать этот триумф, а Уильям может отправляться домой в карете. Всю обратную дорогу Уильям был в растерянности и плохо соображал, что происходит, словно ехал на свою собственную казнь. Тем временем удовлетворенная толпа, растратившая без остатка весь гнев, начала редеть; небольшие семейные группки чинно расходились по домам.

А я вот никогда не понимал, как англичанам было не лень проделывать такое с трупами. Впрочем, иногда поступали и более изощренно. Так, 30 января 1661 года, в годовщину казни короля Карла I, из могилы в Вестминстерском аббатстве были извлечены останки умершего в 1658 году лорда-протектора, а фактически диктатора Англии Оливера Кромвеля, доставлены в Тайберн, сперва повешены на «дереве», затем утоплены в реке, после чего четвертованы. Затейники!



После проведения казней тела бывали или закопаны поблизости, или переданы в поликлинику врачам для проведения анатомических опытов.

Казни в Тайберне были как в Средневековье, так и в Новое время излюбленным развлечением, привлекавшим внимание множества лондонцев. Жители Тайберна охотно пользовались этим в коммерческих целях, сооружая перед казнями деревянные трибуны и продавая на них места. Впрочем, такие «услуги» не всегда были безопасны для зрителей. Известны случаи, когда при большом напоре жаждущих увидеть зрелище, самодельные трибуны разваливались, погребая под собой сотни зевак. Однако подобные происшествия никак не уменьшали числа желающих полюбоваться «весёлым зрелищем». Посещение места казни даже поощрялось из моральных и нравоучительных соображений. Так, день экзекуции в Тайберне для лондонских цеховых и мастеровых учеников был нерабочим. Подобную практику знаменитый английский художник Уильям Хогарт высмеял сатирической гравюрой "Казнь ленивого школяра в Тайберне" (1747).



Тайберн был озвучен в многочисленных поговорках, связанных со смертной казнью, и в словесных оборотах лондонцев. Так, кому желались всевозможные несчастья или предвиделась худая доля, желалось «съездить в Тайберн» (англ. to take a ride to Tyburn, или просто "go west"). Тот, по ком уже плакала петля, звался «Властитель Тайберна» (англ. Lord of the Manor of Tyburn). Приговорённые доставлялись к месту казни в открытых повозках, влекомых волами. От них зрители ожидали «доброго представления», под которым понималось мужественное и спокойное принятие смерти одетыми в своё лучшее платье преступниками. В этом случае публика, восхищённая их поведением, восклицала «Хорошо умер!» (англ. good dying!). В случае же, если казнимый проявлял малодушие или цеплялся за жизнь, лондонцы осыпали его оскорблениями. Кроме мужественного поведения, присутствующая при казни публика обычно настаивала и на так называемом «последнем слове» (англ. last dying speech), которым, как правило, пользовался осуждённый, чтобы покаяться в совершённых преступлениях и повиниться перед пострадавшими. Иногда подобные речи для преступников были заранее отпечатаны и читались ими с листка.
Последняя казнь состоялась на виселице Тайберна 3 ноября 1783 года, когда здесь был повешен уличный грабитель Джон Остин. В настоящее время о месте казни в Тайберне напоминают три латунные таблички, выложенные треугольником на мостовой угла лондонских Бейсуотер-роуд и Эджвер-роуд. Другим памятником страшных событий является Тайберн Конвент (англ. Tyburn Convent), бенедиктинский женский монастырь, освящённый в память о более чем 350 католических мучениках, казнённых во время Реформации в Англии. Данных об общем количестве повешенных на этом дереве я так и не обнаружил - британские историки скрывают.

Туристам на заметку:




Англичане сегодня идут протестовать против ущемления прав и обязанностей гомосексуалистов, убийства скрипалей и старшин запаса и прочей кровавай путенской агрессии, голодомора против украинцев и сирийцев, а также нахуй. А мы бухать за здоровье детей и зверей. И за карательную архитектуру, конечно.

И напоследок музыкальная пауза про пидарасов:

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив