Храм иконописи

iso-ortheos — 16.08.2021 Августин: Как успехи в учебе?
Тригеций: Трудновато.
Августин: В чем же трудности?
Тригеций: Во многом, если не сказать во всем. Но если подумать, то пожалуй, самую большую трудность доставляет некая нудность и даже скука. Постоянные упражнения и шаблонные задания не приносят никакой радости. Мне приходится чуть ли не силой заставлять себя.
Августин: А вот это совсем нехорошо.
Тригеций: Но учитель говорит, что это и есть труд иконописца.
Августин: Иконопись , конечно, есть труд, и труд - священный, но скука и нудность не имеют к этому никакого отношения. Когда они появляются , это означает, что ученик потерял смысл. А иногда – что он его не имел. Я часто замечал среди учеников художественных школ и даже профессиональных художников, что они во время работы словно испытывают страдания от скуки, из-за чего им жизненно необходимо или слушать музыку, или чтобы кто-то говорил, или болтать друг с другом. Словно обезболивающие принимают.
Тригеций: Учитель даже рекомендует слушать хорошую музыку при работе для вдохновения.
Августин: Нет большего расстройства иконописного дела, чем от музыки и разговоров. Иконопись есть некое священнодействие, благодаря чему и результат его – священное изображение. Разве же можно представить себе, чтобы богослужение в храме для развлечения скучающей публики сопровождалось оркестровыми попурри из модных песенок или чтобы священник рассказывал прихожанам анекдоты во время Херувимской?

Тригеций: Ты хочешь сказать , что иконописец есть священнослужитель?
Августин: Святой апостол Павел, всякого верующего во Христа называет царственным священством. Конечно, это не значит, чтобы каждый мог совершать Литургию в храме. А то, что всякий труд и всякое дело носит образ Литургии и словно отблеском и отражением ее оживляет вселенную . А иконопись одно из самых священных дел именно потому, что наиболее точно отображает Литургию. Да ты сам это знаешь.
Тригеций: Не могу так сказать.
Августин: Церковь не говорит ли о воплощении Слова Божия, как о написании Образа Ипостаси Отчей на человеческом естестве.
Тригеций: Да, действительно.
Августин: Не готовит ли священник на проскомидии просфору, как некий холст или доску? Не готовит ли священник на проскомидии и краску?
Тригеций: Ты про освященное вино?
Августин: А что потом он в него вливает?
Тригеций: Воду.
Августин: Разве не подобно тому, как разбавляется краска перед работой?
Тригеций: В самом деле.
Августин: А на самой Литургии в результате не пропитывается ли Агнец вином, как картина краской?
Тригеций: Для причастия мирян- да. А священники причащаются раздельно.
Августин: Я бы сказал, что соединение доски и краски производится в них самих.
Тригеций: Я об этом никогда не думал.
Августин: Скучает ли священник, всю жизнь совершая Литургию?
Тригеций: Плохой и нерадивый - скучает.
Августин: В чем разница между нерадивым и добрым?
Тригеций: Думаю, скучающий не воспринимает смысл происходящего.
Августин: Так и иконописец. Если ему скучно , то он потерял смысл, перестал смотреть и понимать то, что он делает.
Тригеций: Как же его не потерять? От бесконечных повторений одного и того же?
Августин: Разве тебе скучно дышать?
Тригеций: Необходимо.
Августин: Так и рутинные действия иконописца, как и неизменные священные действия Литургии имеют характер дыхания. Они необходимы для жизни.
Тригеций: Тогда научи меня дышать.
Августин: Разве ты не умеешь?
Тригеций: Почему же мне скучно?
Августин: Потому что недооцениваешь важность и значение.
Тригеций: Чего?
Августин: Всего. Скука происходит от потери смысла, потеря смысла происходит от пренебрежения, пренебрежение происходит от недооценки, недооценка происходит от неразумия. Неразумие же происходит от закрывания умственного ока и отворачивания его от Бога, а умственное око закрывается от совершения грехов.
Тригеций: Чем же я пренебрегаю?
Августин: Первое это то, что стремишься к готовой работе, как к результату. Так святой пророк Ездра просил Бога о скорейшем возвращении из плена, и получил ответ – «если мать родит прежде времени, ребенок будет недоношенный». Действия, которые приводят к результату, и являются сутью результата. А человек  воспринимает их  скорее как препятствия , неизбежную скорбь, которую необходимо преодолеть, чтобы добраться до результата. Так поглощенные мирским духом люди воспринимают чинопоследование священной Литургии как препятствие, нудноту , которую надо выстоять , чтобы дождаться результата – Причащения.
Тригеций: Разве не в этом труд иконописца? Преодолевать трудности и через это развиваться?
Августин: Это же раздувание, эта болезнь мнимого саморазвития и мучает тебя при работе, а не скучность иконописи.
Тригеций: Тогда как от нее избавиться?
Августин: Каждое действие иконописца – от открывания двери в мастерскую до мытья кистей после работы – есть священнодействие. Они требуют благоговения, ощущения святыни , следования строгому чину и самое главное – постоянному обитанию ума внутри себя - в осознании этого чина. Святой Григорий Палама , описывая это состояние, приводит в пример человека , который идет через кусты в ущелье и подбирает вокруг себя плащ. Если доска, бумага – символы Престола и Агнца, а краски – подобие Воды Крещения и Крови Распятия – то все , что к ним относится, разве не священно? И каждое действие твое не богослужение?
Тригеций: Меня смущает твое уподобление красок Крови Христовой.
Августин: чем же?
Тригеций: Я вспоминаю, как перед гонениями иконоборцев многие доходили в почитании святых икон до такого, что соскребали краску с них и причащались ею как святыней. Разве Церковь не осудила такое «почитание»? Ведь по-твоему выходит, что они правильно делали.
Августин: А можно ли Кровью Христовой рисовать иконы?
Тригеций: Конечно нет! Это страшное кощунство!
Августин: Точно такое же кощунство – причащаться краской. Краска икон – это некий отблеск, иконное смысловое отражение Крови Христовой, как доска – смысловое отражение Престола и Агнца и яслей Рождества , и человека. Ты же не будешь разговаривать с пустой доской, хотя она есть символ человека? И не будешь кланяться ей, как мы кланяемся Престолу в храме? Вот такое смешение смыслов и понятий – бесчестие для святой иконы, а не почитание. Как и смешение двух чинов – Литургийного и иконописного бесчестие для обоих, хотя второе является подобием первого.
Тригеций: Хорошо. Тогда с чего же начинается иконописный чин?
Августин: А с чего начинается Литургия?
Тригеций: С проскомидии?
Августин: Разве проскомидия служится на земле? Литургия начинается со строительства храма. Иконопись начинается с рабочего места.
Тригеций: Это я знаю. Об этом и в художке говорят. Главное для работы – организация рабочего места.
Августин: Они говорят о совсем другом. Под организацией рабочего места подразумевают комфорт работы, наличие требуемых материалов и оборудования и удобного их размещения. Иконописец же в первую очередь должен искать в своем рабочем месте храма.
Тригеций: Хм. Интересно. Продолжай.
Августин: Нет, я хочу, чтобы ты продолжал. Прототип у тебя есть – храм Божий. Как иконописец, напиши теперь его икону – в своем рабочем месте.
Тригеций: Хорошо. Я попробую. Прежде всего храм Божий это стены, которые огораживают внутреннее священное пространство от наружного. То есть иконописная мастерская должна быть отделена и отстранена от всего остального.
Августин: Очень хорошо.
Тригеций: Она должна быть с дверями.
Августин: Бесспорно.
Тригеций: И эти двери сторож должен запирать на ночь, когда храм закрыт. В самой мастерской должно быть два отделения. В одном хранятся готовые работы  – это подобие храмового нефа. А другой – подобие алтаря, в котором производится собственно иконопись. Как в алтаре есть отдельно жертвенник, на котором готовится все для таинства, и есть алтарь, на котором это таинство совершается, так и в мастерской отдельный технический стол, на котором готовятся доски, клей, лаки, растираются краски, и отдельное место, где уже производится иконопись.
Августин: Очень хорошо.
Тригеций: А если , например, я живу в общежитии и у меня личного места только кровать и столик возле нее. Получается, чтобы стать настоящим иконописцем , мне нужно быть богатым человеком с огромной мастерской из трех комнат, забитой столами, ящиками и мольбертами. И сторожем, который будет на ночь двери запирать.
Августин: Недостаток понимания, конечно, приходится возмещать комнатами и хламом . Разве я тебя о комнатах, стенах и многоценной обстановке спрашивал ? Разве порядок заключается в стоимости и ресурсах?
Тригеций: А в чем?
Августин: Богослужебный чин находится не в комнатах. Он в уме. Если в уме и в душе совершается Божественный чин, то человек может быть парализованным и не вставать с постели, и у него из пространства може быть лишь столько места , сколько еле движется одна рука,а из имущества у него будет один карандаш и клочок бумаги. Но будет совершаться чин и иконопись. И все будет организовано по образу храма Божия. То, что ты мне сказал, должно относиться не к пространству , кирпичам и квадратным метрам, а к мысленному упорядочиванию, образу мышления. И уже данное Богом пространство – физическое, финансовое, организационное – устраивается как слепок , отпечаток, икона с этого внутреннего устроения ума. Кажется, скудно ресурсов – но не скудно устроено,если мудро. Преподобный Сергий , живя в лесной пустыне Радонежской , не имел ничего для устроения церкви – ни золотых чаш, ни облачений, ни свеч, ни лампад, ни паникадил, ни каменных зданий – но сколько ему Бог дал в пустыне , то было приведено в священный чин , так что святой Филарет Московский , служа через пятьсот лет в великолепных и блистающих золотом и роскошью соборах Лавры, ставил этот видимый чин ниже того божественного порядка в скудных ресурсах преподобного Сергия. И я предпочту мудро упорядоченный пенал ста комнатам, забитым мольбертами, дорогими красками и безумным от неблагочиния хаосом.
Тригеций: То есть все, что я сказал, было чушью.
Августин: Все , что ты сказал, было прекрасно. Чушью было то, что ты вдруг от здравого понимания сошел на студии, мольберты и прочие вещи. То, что из алтаря Божиего храма ты вдруг оказался в художке с головами Афродиты и ушами Аполлона.
Тригеций: Тогда разъясни мне, я все равно ничего не понимаю.
Августин: Хорошо, давай начнем по порядку. Первое, что ты сказал – это необходимость отделения. Разве это не необходимость отделения иконописного делания от музыки, от разговоров, от развлечения, от еды, от бытовых действий, от всего, с иконописью несвязанного. И это отделение может происходить разными способами.
Тригеций: Какими?
Августин: Во-первых, и самое главное – это отделение ума. Ум наш вращается постоянно во многих впечатлениях , желаниях и стремлениях. Отрывается и отделяется он от сплошного потока напрасных мыслей Богослужением, молитвой, чтением Священного Писания и святых отцов, а иногда даже сном. Хотя обычно сны наоборот, погружают человека в такие впечатления, поэтому лишь иногда.
Тригеций: Я пожалуй, в последнем способе самый опытный. А во-вторых?
Августин: Во-вторых – отделение временем. Человек имеет свойство привыкать не только ко злу, но и к совершению каких-то действий в определенное время. И при ожидании этого времени словно настраивается на то, что будет совершаться во время его.
Тригеций: То есть занятия иконописью должны иметь строго определенное время .
Августин: Как один из вариантов отделения от суетного потока. Но тут есть некоторая тонкость.
Тригеций: Какая?
Августин: Когда ты отделяешь иконопись временем , то очень важно – что совершается перед ней и что совершается после нее. То, что совершается перед иконописью, может не выпустить ум из оплетших его мыслей. То, что совершается после иконописи, начнет перенастраивать ум ожиданием этого события.
Тригеций: Это да. Особенно если ждешь обеда. А в-третьих?
Августин: В третьих – отделение от людей. Мы все живем в обществе людей и необходимость общения и взаимодействия с этим наплывом штормовых волн разрушает чин иконописи не менее катастрофически, чем пляски цыганского хора . Ведь чаще всего люди дергают иконописца по скуке или невежеству, а не по необходимости. Видят – человек сидит и кисточкой дергает в одиночестве второй час, наверное , ему очень скучно, надо бы разговором развлечь. Поэтому договориться о том, что во время занятия иконописью тебя нельзя беспокоить без веского повода- это не грубость и человеконенавистничество- а жизненная необходимость. Более того, если ты не обезопасишь себя с этой стороны, штормовые волны бессмысленных разговоров и ненужных дел тебя затопят.Так что ты или забросишь иконопись, или будешь сам встречать людей с раздражением и гневом, что уничтожает весь чин иконописи намного сильнее бессмысленных разговоров.
Тригеций: То есть вытерпеть бессмысленную болтовню лучше, чем прогнать болтуна?
Августин: Это твоя обязанность как христианина. Вытерпев , ты потеряешь время и определенную возможность, а прогнав – полностью разоришь дух и способность заниматься иконописью. Поэтому очень важно спокойно и ясно договориться и предупредить о необходимости одиночества и безмолвия в такое-то время. Это не избавит от бессмысленных болтунов и наглых (т.е. внезапных) дел, но значительно уменьшит их количество до терпимого уровня.
Тригеций: Лучше всего с этим справляются реальные стены и запертая дверь.
Августин: Проще говоря – да. Наши святые иконописцы – Алипий Печерский, Андрей Рублев – их часто использовали. Но это не всегда возможно, и часто – невозможно ради послушания или милосердия. Например, если рядом есть пожилой или больной человек или ребенок , который испытывает нужду в помощи, заботе или просто общении , то запертая от него дверь и стена – это ад, а не Божественный чин.
Тригеций: Тогда и двери что-то значат?
Августин: И очень многое. И именно так как ты сказал – их сторож запирает , когда через них никто не должен заходить.
Тригеций: У меня есть сторож?
Августин: Ты вечерние молитвы читаешь?
Тригеций: Стараюсь.
Августин: Разве не помнишь слов молитвы к Богу «Яко Ты еси Хранитель душ и телес наших»?
Тригеций: Какие же двери Он запирает?
Августин: Разве не те же самые, которые Он повелевает запирать в Евангелии, когда говорит о молитве ? По толкованию Иоанна Златоуста – это чувства человека. Зрение, слух, и т.д. И не только двери телесных чувств, но и душевные, которых по слову блаженного Августина, две – дверь страха и дверь похоти.
Тригеций: В самом деле, ведь ночью я засыпаю и ничего не слышу и не вижу и не обоняю.
Августин: Ты сам прекрасно понимаешь.
Тригеций: То есть под необходимостью запирать двери надо понимать необходимость хорошо выспаться?
Августин: Это означает необходимость воздерживаться от внешних впечатлений , производимых через чувства. Не глядеть в красочные картинки в интернете, не слышать болтовни, не грызть конфеток с печеньками. И , естественно, самому не болтать.
Тригеций: Но разве двери в мастерскую закрывают тогда, когда я работаю в ней, не тогда когда меня нет?
Августин: Двери в храме закрываются, когда священник внутри или снаружи?
Тригеций: Конечно, когда снаружи. Когда священник в алтаре, двери открыты.
Августин: Зачем же диакон возглашает «Двери двери»? Что означает, что двери должны быть закрыты? Разве не так?
Тригеций: Так, но получается, что двери для потока внешних впечатлений должны быть закрыты всегда.
Августин: У великих иконописцев они были закрыты всегда.  У Господа, Первого Иконописца, Который написал Свой образ, приложив убрус к лицу. У Пресвятой Богородицы, которая написала Свой Первый образ повелев апостолам освятить Свой храм в Свое отсутствие. У затворника Алипия Печерского , у Феофана Затворника, который был иконописцем – и у многих других. Но нам это недоступно. Но все же чем меньше ты будешь открывать двери чувств до иконописи и особенно во время ее, тем яснее будешь видеть происходящее.
Тригеций: Хорошо, перейдем тогда к отделениям храма.
Августин: Ты совершенно верно сказал, что первая часть, где стоят верующие, соответствует хранению иконописцем инструмента и материала – и добавлю – готовых икон. Ведь совершающееся в алтаре предназначено для приобщения Таинству находящихся в храме. Тело и Кровь освящаются, приносятся и окончательно выносятся в храм, где соединяются с христианами. Так и иконописец , изготовив икону, выносит ее и отдает людям.
Тригеций: что же означает эта часть храма? Если мы и тут говорим не о комнатах?
Августин: Мы говорим о доме для необходимых вещей. То, что ты используешь для иконописи – это священные предметы, и они не могут храниться и валяться как попало. Это как священные сосуды для храма. Они не находятся в случайных местах, а чистые и чисто хранятся в особом месте – сосудохранилище.
Тригеций: Тогда скажи, где мне найти сосудохранилище у нас в общежитии.
Августин: Опять скажу , что это не вещь, а устройство твоего ума. Каждая вещь должна иметь свой постоянный дом, где –скажу по-детски - ей хорошо и уютно. Когда ты в детстве приходил с прогулки, тебя родители кормили-поили-мыли-спать укладывали или ты , прямо голодным грязным и усталым падал где попало и валялся там до следующего дня?
Тригеций: Ты надеешься на второй ответ?
Августин: Нет, я надеюсь, что будет очевидно, что такое дом для вещи. Это не столько шкаф, сколько необходимая каждой вещи забота . В общем случае "дом" для вещи , это просто некое место, где эта вещь   хранится. Это и время, которое посвящено заботе о ней. Вещь без дома – это сломанная или потерянная вешь. Иметь вещь без "дома" – все равно что не иметь ее.
Тригеций: А если у меня нет такого места? Или времени для заботы о каждой ?
Августин: Значит у тебя слишком много вещей. Чувство дома для каждой вещи – это не любостяжание и не мшелоимство. Это наоборот, обучение воздержанию и довольству немногим. Если вещь некуда класть …
Тригеций: Значит надо купить новый шкаф.
Августин:  И за это услышать от Господа «Безумный, в сию ночь душу твою возьмут от тебя». Если вещь некуда класть , значит она тебе не нужна. Если тебе некогда заботиться о том, чтобы она была в порядке, значит она не нужна. И это особенно важно для художников, которые страдают особой формой лихоимства – набирают себе огромную груду материалов, которыми часто никогда не используются , или они успевают испортиться до того, как до них дойдет дело. Вещь сама по себе не является богатством и не приносит пользу. Она становится таковой, когда ею пользуются. Нет никакой разницы, сколько у тебя кистей- одна или сто, если ты пользуешься только одной.
Тригеций: Но я могу пользоваться разной одной кистью.
Августин: Разнообразие инструмента оправдывает несколько его многочисленность. Но на практике ты быстро поймешь, что вполне достаточно немногого, а избыток скорее мешает и вгоняет в ступор выбора, чем расширяет твои возможности. Найти одну кисть из одной легко за минуту. Из двухсот - ты потратишь час. А необходимость держать вещи в порядке приводит к тому, что ты скоро обнаружишь , что в сутках только 24 часа, и невозможно все их тратить на заботу о сотне кистей и полутора десятков ящиков с красками.
Тригеций: Итак, храм иконописца – это содержание в полном порядке и в «доме» немногого но достаточного инструмента и материалов.
Августин: Ты прекрасно выразил все сказанное.
Тригеций: Но большое количество марок производителей  и всего-всего полезного так радует глаз.
Августин: Чем же? "Полезное" - это то, чем пользуются. Если же не пользуешься, то в чем польза? Смотреть на бесполезное разве не печалит скорее чем радует? Если я слепому начну показывать прекрасную картину, говоря «жаль, что ты не можешь ее видеть» или глухому писать «какая красивая музыка, жаль что ты не можешь ничего слышать» - не скажет ли мне слепой или глухой, что я издеваюсь над ними? Страсть лихоимства мучает и разрушает и приобретателя и приобретаемое. Приобретателя невозможностью пользования, а саму вещь разрушает забвением и ненужностью. Недаром Господь говорит через пророка Исайю богатым – «Золото ваше изоржавело , а одежды съела моль – и они будут свидетельствовать против вас на суде» .
Тригеций: Но ведь я могу воспользоваться ими в любой момент.
Августин: Это обман. Ты не сможешь, потому что не сумеешь. Каждая вещь , чтобы приносить пользу, требует навыка обращения с ней. То есть постоянного использования. Если ты пользуешься ею раз в год, ты не сумеешь ее употребить в большинстве случаев . А еще чаще обнаружишь, что она уже непригодна.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив