Холод

А вот так выглядело мое Крещение 15 лет назад. Я тогда служил в Мизгирях — не знаю, в самом ли бедном, но в самом далеком приходе Слонимского благочиния…



Просто приехать и попасть в храм иногда было невозможно - нужно было постараться пробраться через грязь и болото, или доползти по сугробам, как Мересьев к своим.
В церкви, стоящей поодаль от населенных пунктов, был очень хитрый старинный замок, который на большом морозе замерзал и не открывался. Никакие средства не помогали. Этот замок нужно было греть своим дыханием и длительной и отчаянной молитвой. Реально отчаянной, переходящей временами в истерику…
Когда у меня не было машины, я приезжал на автобусе - он прибывал очень рано, и мне еще полтора часа приходилось сидеть в храме, в котором лед был на стенах, как в морозильной камере. Бабушки принесли мне пуховое одеяло - я в него заворачивался и впадал... нет не в сон, а в какую-то ледяную кому... Меня расталкивала первая прихожанка, и я шел совершать проскомидию...
В такие морозы, как на фотографиях, губы примерзали к Евангелию, поэтому у меня появилась привычка не целовать его в нужное время, а дотрагиваться до него носом. Со стороны, наверное, это выглядело смешным. У меня еще имеется аллергия на холод и иногда мои руки надувались так, что казалось, что они вот-вот лопнут, а иногда… не надувались, а просто отмерзали – закономерность мной не была разгадана. Чашу я брал только через плат – иначе по возвращении в алтарь после Великого входа руку можно было не разжать…
Просфоры пекла одна древняя, хрупкая, немощная старушка. Старая
дева. Когда-то ее жениха за месяц до свадьбы увела лучшая подруга и
после этого ей перехотелось иметь женихов и подруг. Она стала очень
нелюдимой и дружила только со священниками и, чем могла, помогала
им – так и прошла ее жизнь, смысл которой она видела только в
служении…
В сильные морозы литургическое вино превращалось что-то похожее на
кисель с комками, а просфоры полностью замерзали. Чтобы заготовить
Агнец (ту самую частичку хлеба, которая потом станет телом
Христовым) иногда нужно было изрезать все просфоры, что были – они
кололись, как древесина и в ненужных местах. О, если бы вы занали,
на каких коней меня это иногда высаживало!.. Но в итоге всё всегда
получалось… Кстати, просфоры в пакетике нужно было греть за
пазухой…
И если судить формально, то просфоры этой бабушки были… плохими:
тесто было вымешанным, неоднородным, с пустотами, иногда
непропекшимся и кислым – возраст бабушки давал о себе знать.
Некоторые умники, послужив со мной, потом, после Литургии, ставили
мне на вид: мол, «меняй просфорню» и все такое… А для меня это было
как… поменять жену за невкусный борщ, или отказаться от ребенка за
то, что он не умеет рисовать… Это!хлеб!моей!общины! Что-то
объяснить кому-то было трудно, и если вам это непонятно, то я и
сейчас это сделать не смогу… Ну вот такая у меня грёбаная жизнь, и
такие у меня просфоры, и такой я вот литургисун и идите все
нахрен.
И даже когда меня переводили на другой приход, в Раков, я просил «временно исполняющего»… не выгонять эту старушку, не отвергать, пожалеть, принять, но… Она прожила совсем немного после того, как ее труд стал больше ненужным… Она мне была очень эмпатична, и я до сих пор ощущаю ту боль, с которой она умирала: боль предательства, преследовавшую её всю жизнь и нагнавшую в самом конце... Прошу вас, помяните в своих молитвах Евдокию.
А в Ракове у нас нет «совершенно своих» просфор. Мы их покупаем в Минске. Ну, как «мы» – одна благочестивая женщина эта делает и передает нам, за что тоже ей большое-пребольшое спасибо! «Се, аз и дети, яже ми даде Бог…», и все такое.
Но у нас в Ракове тоже холодно в храме. Но не так, конечно, и сегодня у нас было всего лишь -3. Не знаю, как будет дальше, но, видимо, пока Бог определил мне служить недалеко от Стены… А вы думаете, чего я такой отмороженный?