Хильда-34

inessa_bar — 21.11.2011 Глава 34. Откуда есть

После разговоров с матерью Игорь решил наконец почитать интернет-дневник Хильды, чтобы более-менее понять, что у нее творилось в душе все эти годы. Он знал, что она постоянно что-то пишет и с кем-то переписывается, но ему было это совсем неинтересно. Другое дело ее романы, на которые возлагались капитальные надежды. Собственно, читать эти сочинения ему тоже было не с руки; но он, не читая, верил, что они когда-нибудь "выстрелят". И даже давал на их раскрутку и засветку какие-то деньги.
Найдя Хильдины тексты, он был потрясен. Как же так? Все в них перевернуто с ног на голову. Она рассказывает то, чего никогда не было. Тут и родственники-белоэмигранты со стороны мужа, и разбитная предприимчивая свекровь с неизменной бутылкой вина по выходным, и какие-то немыслимые путешествия по всей планете. «Зачем она все это придумывала? — спрашивал он себя. — Неужели от одиночества и неустроенности? Вот и фото подобраны, откуда-то набрала и вставила в рассказы о поездках для натуральности. И ведь находятся люди, которые во все это верят, задают вопросы, восторгаются. А есть, наоборот, завистники — те смеются, провоцируют. Вот делать-то нечего! Но Хильда какова. И о какой моей бабушке-эмигрантке она тут поместила очерк? Почему я не знаю о ней? Неужели мать рассказала Хильде что-то, что прошло мимо меня?»
На него особое впечатление произвел Хильдин очерк о его престарелой родственнице Екатерине Нарышкиной, которая якобы жила тут неподалеку, так что Хильда (кажется, вместе с ним!) частенько навещала старушку. Та помнила жизнь первой волны эмигрантов в Константинополе, потом — в Париже. Неисповедимыми судьбами оказалась в Америке, имела счастье приятельствовать с самими Коко Шанель и Ниной Ричи. Дом Нарышкиной представлялся с Хильдиных слов чем-то вроде драгоценного ларца с артефактами ушедшей эпохи: фото с автографами Шаляпина, Вертинского, Веры Холодной, браслет Комиссаржевской и масса других драгоценных реликвий. И Хильдины жемчуга, которые он всегда считал дешевой пластиковой подделкой, оказывается, имеют вековую историю и подарены щедрой родственницей. И как только он мог о ней не знать? Или же Нарышкина, как и все прочее, — плод Хильдиных фантазий? Он решил уточнить это у Ирины Александровны.
***
Оказалось, что та давно в курсе Хильдиных художеств, постоянно читает ее дневник и даже под неким псевдонимом задает вопросы.
— Зачем? — удивился Игорь.
— Просто я понимаю, как ей плохо и одиноко. От хорошей жизни такого не насочиняешь. Это ее самотерапия.
— Ты что, сама испытала подобное?
— Да. Мне было очень тяжело, когда мы тут оказались.
— Но ты не подавала виду…
— Ты же был подростком. Надо было тебя поддерживать.
— Мама, дело прошлое. А почему ты вообще решила сюда уехать?
— Твой отец встретил другую женщину и ушел к ней. Мы жили в Новосибирске, в Академгородке. Ты ведь помнишь? Мы с отцом туда приехали по распределению, занимались генетикой. В середине восьмидесятых много наших стало выезжать за рубеж и там оставаться. Это делали для детей. Наших друзей пригласили в Бразилию. У них в лаборатории был генный инженер, гомосексуалист. Ему нужна была фиктивная невеста для получения наследства: бабушка-католичка оставила ему приличный счет в банке при условии, что он женится, как все нормальные люди. Он пожаловался коллегам, и те предложили ему жениться на мне. Он подумал и согласился. Я тоже. Мне после развода было неуютно в том же институте, где работал твой отец и его новая жена. Так мы и уехали.
— То есть ты вышла за этого гомосека и по приезде в Америку сразу развелась?
— Через полгода. Надо было прожить полгода в доме мужа, чтобы он получил наследство.
— Я его не помню…
— Он жил и работал в Рио, а мы — здесь, в его доме. Ты его видел всего пару раз.
— Ты рассказываешь, как мы сюда переехали, но не рассказываешь, почему? Зачем ты вообще это затеяла?
— Я уехала из России, чтобы вывезти тебя в нормальную страну, дать тебе образование, возможности.
— И отец дал разрешение, чтобы ты меня увезла?
— Если честно, он все и организовал. Бразильские знакомые были больше его друзья, чем мои.
Хильда много раз спрашивала Игоря, как они с матерью оказались в США. Но он неизбежно отвечал: «Не помню, не знаю» — и она воспринимала это как нежелание обсуждать с ней семейные тайны. А он на самом деле никогда этим не интересовался. Его вполне устраивало подростковое воспоминание: мама в один прекрасный день сообщает, что ее приглашают работать в Америку и им уже дали визы. А это значит, что через пару месяцев они переезжают!
Тогда гордость Игоря не знала границ. Он по секрету рассказал лучшим друзьям о предстоящих переменах, и слух вскоре разнесся по всей школе. Маму вызвала директриса и говорила о недопустимости столь явного стремления покинуть родину. Мама плакала и просила дать Игорю спокойно доучиться до лета. Ее приглашают в Америку и нет другого выхода, кроме как забрать сына с собой. У отца ведь новая семья. А что взять с мальчишки, он, конечно, рад приключению. «Как бы в райкоме эту его радость не приняли за антисоветскую пропаганду», — мрачно отозвалась директриса. И Игорю было строго-настрого запрещено обсуждать предстоящий отъезд, под страхом, что его оставят в Академгородке. На это он пойти никак не мог.
***
— Ты говоришь, тебе здесь было одиноко? — переспрашивал он.
— Конечно. Ведь на самом деле никакой работы здесь у меня не было. Все устраивалось постепенно, мелкими шажочками. Я и языка-то толком не знала. Взрослому человеку очень трудно вживаться в новую языковую среду.
— Но я никогда не замечал, что тебе трудно!
— И слава Богу, — улыбалась Ирина Александровна. — Мне повезло. Я здесь встретила чудесных людей, околоцерковную публику. Они мне очень помогали.
— Но у них так скучно! Не понимаю, как ты можешь с ними общаться? И на службах простаивать? Это же кошмар, 100% занудства.
— Это не кошмар, Игорь. Нужна работа над собой. Всегда нужно над собой работать.
— Мама, над чем тут работать? Чтобы стоять столбом и креститься? Это же абсурд. Если говорить о Боге, то Он должен быть в душе человека, в душе. Зачем соблюдать эти ваши странные правила?
— Затем чтобы не превращаться в потребителя твоих… гномов.
— Не трожь святое! — засмеялся он. — А как ты встретила здесь свою бабушку?
— Какую бабушку?
— Хильда пишет, что постоянно общается с троюродной прабабушкой мужа, которой уже почти сто лет. Родители увезли ее через Одессу в Стамбул…
— А, видела! Она ее зовет Катенькой Нарышкиной, верно?
— Да, Екатерина Петровна Нарышкина. Это наша родственница?
— Нет такой старушки. Мне в церкви дали разбирать альбом со старыми фотографиями. А тут Хильда как раз привела ко мне Вильяма. И увидела старые фото. Одно, где молодая женщина в жемчугах, ее прямо загипнотизировало. Она упросила меня дать его ей отсканировать. А потом я прочитала в ее дневнике о нашей родственнице…
— Ничего себе она завралась!
— Представляешь, как ей с тобой жилось, что приходилось постоянно создавать для себя альтернативные миры?
***
Игорю было неприятно думать, что он во всем виноват. Но, с другой стороны, он был благодарен матери за то, что та берет сторону Хильды.
А он и не знал, что так привязан к жене. Когда Рэйчел закатила глаза и поведала: «Миссис сказала, что разводится с мистером и больше тут жить не будет», он сначала не поверил, а потом разозлился:
— Я ее вытащил из вонючего болота! Я дал ей все! Она не понимает…
— Не понимает, ничего не понимает, — соглашалась Рэйчел. — И как же теперь будет мистер Вилка? Что вы ему скажете?
— Понятия не имею!..
— Мистер Гарри, знаете что, я могу вам порекомендовать одну порядочную женщину. Она может очень хорошо смотреть за вашим домом и сыном. И будет вам всегда благодарна.
— Кто же она? — механически поинтересовался Игорь.
Рэйчел ласково улыбнулась, поправила бантик на груди и пропела:
— Ваша преданная слуга.
— Ну ты и дура, — возмутился он, и Рэйчел зашлась довольным гоготом. Он представил себе эту толстую негритоску в роли хозяйки своего дома, и его передернуло от возмущения. Однако гнев поугас — настолько, что он даже смог позвонить Хильде и узнать из первоисточника, что она себе думает.
Результатом той коротенькой беседы стали боль и обида. Игорь вынашивал планы мщения. Почему-то он представлял себе, как голодная, оборванная Хильда тянет к нему руки из-за забора и просит глоток воды и пару сухариков. Но он гордо не замечает ее. А когда она начинает тихонько, как побитая собака, поскуливать, он угрюмо бросает, не поворачиваясь: «Ты сама этого хотела. Что тебя не устраивает?»
И вдруг — как гром среди ясного неба известие, что Хильда в коме. В душе его будто что-то перевернулось, он почувствовал, что если она умрет, ему тоже не надо больше жить. И отныне все его помыслы были о том, что бы сделать, чтобы Хильда поправилась.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив