Гусарвы дети. Страницы из моей семейной истории. Часть 4.

              З А К Л А Д К А  Н О В О Г О  С Е Л А

     Вернёмся к нашим плавателям, которые выгрузились с баржи в Камне, надели привезенные с собой колёса на сделанные на скорую руку повозки и поехали на запад в село Ледянка Панкрушихинской волости, где жили их земляки, прибывшие в Сибирь на два года раньше.

    Ледянка находилась среди хвойного леса, в живописной местности, но оставаться в ней Гусаровым и их спутникам не захотелось, т. к. местное богатое население было по большей части из староверов (кержаков) и относилось к приезжим недоброжелательно. Наутро один из земляков – бутырцев взялся показать своим сотоварищам место, где можно создать своё, новое село.

    На одноконной повозке поехали мой дед Пётр Иванович, его друг и сослуживец Бадашов Андрей Иванович и земляк Степан. Он показал им незаселённое место на южном, левом берегу речки Карасук, примерно в 160 км от Камня и в 60 км от Ледянки.

    В то время Сибирь уже была достаточно обжитым краем и, в отличие от дикого американского запада, самозахват земли не допускался, всё надо было согласовывать с местными властями, чем и занимался Пётр Иванович как старший обоза переселенцев. Отвод места был оформлен в Карасукской волости

Каменского уезда с выездом на место волостного старшины. Волостное село Карасук было ниже по течению речки в 20 км (в 30-е годы оно стало селом Краснозёрское, где родились мы с младшим братом Анатолием).

    В команде Бондаревых-Гусаровых была ещё одна колоритная личность – сын Петра Ивановича – старшего Филипп Петрович или по деревенски Филька Хромой. Ещё в Бутырках в возрасте 12 лет он был отдан в обучение за 3 рубля в год в артель, бравшую подряды на сложные столярные, плотничьи и строительные работы. К 17 годам он в совершенстве овладел профессией и уже сам в качестве десятника сколачивал бригады и брал подряды на строительные и ремонтные работы в храмах, монастырях, на обустройстве станций строящейся тогда железной дороги Москва – Ростов (от вокзалов и пакгаузов до туалетов). Филька имел одну слабость – любил выпить, что и привело к его увечью: будучи «под мухой» при работе на куполе храма в монастыре, упал и повредил ногу. Он очень любил свою мать, «мамушку», как он её называл, Наталью Кирилловну, и только она удерживала его от запоев.

    Петр Иванович – младший использовал опыт племянника, который всего на 6 лет был младше него, в разметке отведенного места под будущее село. Место было выбрано очень красивое, особенно, если смотреть на него с другого берега реки. Среди плоской равнины – неожиданный холм. На самом высоком месте было решено ставить церковь. Предусмотрено рядом место для домов попа и псаломщика, школы, сельской управы, больницы, площадь для проведения ярмарок. Не забыли и про кладбище, кузницу. От общественного центра лучами в 3 стороны намечены будущие улицы села. Под каждую усадьбу волость отвела по полдесятины земли, не считая земель под сельхозугодья, которые  не ограничивались вовсе. Основателем села признали деда Петра, он же на первом сходе из 39 взрослых мужиков был избран старостой. Село назвали по имени речки, впадающей здесь в Карасук, Солоновкой.

    Воронежских первопоселенцев, вступивших на эту землю в конце июля 1888 года, встретили заросли мелколесья, а поразили полчища комаров и обилие рыбы в речке Карасук. Про рыбу и я, проживший на берегу этой речки от рождения до 1947 года, хорошо помню. В голодные военные годы нашу семью кормила река и рыбаки, старшие братья Дмитрий с Александром, а также лесные ягоды (про грибы не помню), да огород, да корова.

    От комаров спасались кострами, соорудили шалаши и до наступления ранних сибирских холодов начали расчищать от зарослей будущие улицы. Первую просеку – улицу земляки назвали Воронежской. Её жителей последующие переселенцы стали называть воронами. На местах усадеб на скорую руку начали сооружать времянки для людей и скота.

    Некоторых подростков и бездетных женщин отправили работать по найму к сибирякам – старожилам по соседним деревням: на сенокос и уборку хлеба. Нанимали их охотно, понимая, что имеют дело с людьми, привычными к сельскому труду. Заработали зерно на муку и семена, немного скота и птицы. На привезенные с собой деньги и полученную на месте ссуду в переселенческом банке покупали инвентарь и самое необходимое для обустройства (стекло, гвозди).

    Зимовали в тесноте, на земляном полу, покрытом соломой. Но и зимой не тратили времени даром: заготавливали лес для будущих усадеб, расчищали места для сельхозугодий. Кроме топора, пилы и лошади другой «техники» не было, труд был каторжный, но работа на себя изменила дикое до того место довольно скоро. Гусаровы потомки обустраивали общее гнездо, центром которого был двухэтажный рубленый дом деда Петра, купленный у старосты соседнего, через речку, села Мохнатый Лог (все его называли просто Мохнаткой) и перевезённого на усадьбу. Лет через 10, к концу 19 века, было уже более 300 дворов на 10 улицах, названия которых часто определяли места, откуда приехали их новые жители: Воронежская с гусаровыми потомками, Полтавская, Харьковская, Черниговская, Саратовская, Курская, а также Чернаковская, Заячья, Собачья, других не помню, но всего их было 10. И даже в советское время их никто не переименовывал в ленинские, советские, красноармейские и прочие коммунистические. Когда на улицах мест для расселения приезжих уже не было организовался выселок с забавным названием Прицепиловка.

    К концу века в хозяйстве Бондаревых – Гусаровых было 10 лошадей, 10 дойных коров, молодняк, больше 60 овец, свиньи, куры, гуси. Хлеба намолачивали достаточно, да вот с размолом зерна были проблемы. Дед Пётр с помощью своего племянника Филиппа Петровича решил строить ветряную мельницу, тем более, что Филька одну мельницу, ещё в Бутырках,  уже построил. Построили, и служила она не только односельчанам, но и жителям соседних сёл, более 30 лет. После Бондаревых в селе построили ещё 17 ветряных мельниц, а перед 1-й Мировой войной ещё и паровую, и водяную.

    К 1904 году всем миром под руководством того же Филиппа Петровича построили на зарезервированном месте церковь. Это была уже третья церковь в его жизни. Первую он построил ещё в Бутырках под бдительным оком пра-прадеда Демьяна Павловича, а вторую – уже в Сибири, в волостном селе Панкрушиха в пятидесяти километрах от Петропавловки. Новопостроенную церковь в своём селе освятили  на день Святых Петра и Павла. А село Солоновку переименовали в Петропавловку, коей она и числится на карте Новосибирской области и по сей день. Петров день стал для села престольным праздником.

   Деда Петра незадолго перед этим в 1903 году в волости освободили от обязанностей старосты за отказ собрать с односельчан в пользу казны несуществующие недоимки в сумме 350 рублей по податям прошлых лет.

    В селе построили школу, стали открываться лавки, проводились многолюдные ярмарки, а в 1906 году оно стало центром новой волости.

    Мне довелось посетить Петропавловку дважды. В 1958 году я стал студентом  Новосибирского института связи и весь наш курс, как тогда было принято, направили на уборочную в родной для меня Краснозёрский район. Биться за урожай нам было велено в Хабаровском (ударение на 3-м слоге) совхозе,  на самой границе с Алтайским краем. Это в 35 км от районного центра, села Краснозёрское, где я родился и жил до 1947 года, и в 20 км от прародины Петропавловки. Кстати, оба эти населённые пункты перешли в состав Новосибирской области из Алтайского края в годы войны, в 1943 году, а в моём свидетельстве о рождении записано, что я родился в Алтайском крае.

    На время уборочной мне доверили пост штурвального на самоходном комбайне «Сталинец-6», потому что одновременно с аттестатом об окончании средней школы я получил и документ об окончании автошколы. Во время очередного запоя моего непосредственного начальника, комбайнера из Башкирии (местные не пили) я попросился у бригадира с легендарной фамилией Махно отпустить меня на пару дней навестить родные места. Сначала на грузовике с зерном добрался до Краснозёрского (там был хлебоприёмный пункт). Увезли меня из села, когда мне и семи лет не было, но теперь через 11 лет я без труда нашёл избу, в которой жила наша семья с 1934 по 1947 год. Изба была продана соседям Коноваловым, с сыном которых моим ровесником Вовкой мы дружили в военном детстве. Вовка стал трактористом, меня почти не помнил, а его тётка жила в нашей бывшей избе. С ней я и побывал в избе, её крохотные 2 комнатушки показались мне ещё меньшими, чем были в детстве.

    С того же хлебоприёмного пункта, но уже на порожнем грузовике доехал до Петропавловки, где я до этого ни разу не был, хотя и прожил в 20 км от неё шесть лет. В те времена 20 км было порядочным расстоянием, т.к. ездили только на лошадях, а перевозить ребёнка из простого любопытства считалось излишним. А жаль: я бы мог познакомиться со своей бабушкой Ариной, которая в то военное время была ещё жива, а я так её и не повидал. Родственники из Петропавловки редко, но заезжали к нам во время войны по своим делам в райцентре, кроме бабушки.

    Так вот, я добрался до Петропавловки не с экскурсией, а навестить и познакомиться со старшей сестрой отца тёткой Настасьей Петровной Пушкарской. До этого я её ни разу не видел, да и в этот раз мне не удалось с ней повстречаться. Оказалось, что она  с семьёй сына Владимира Васильевича живёт в соседнем селе Майское в 15 км от Петропавловки.  Оказавшись в деревне, основанной моим дедом (тогда я об этом ещё не знал), я увидел аккуратные чистые улицы, озеленённые, с канавами вдоль дорог. Большинство дворов были ещё жилыми, но церкви уже не было: почти все храмы были порушены большевиками ещё в 30-е годы. Дело было к вечеру, надо было где то ночевать. Люди, сказавшие мне о тётке Насте, посоветовали мне зайти в дом Резниченко, где жила дочь раскулаченного в 1931 году крепкого хозяина, приютившего мою осиротевшую мать в возрасте 13 лет. Мама жила в его семье, работала вместе со всеми членами семьи по хозяйству, её никто не обижал. Более того, из этого дома она в 1925 году в возрасте 16 лет вышла замуж за моего отца. Но эта доброта обошлась хозяину дома Резниченко боком: в 1931 году ему приписали, что он использовал труд несовершеннолетней батрачки Дарьи, и выслали в Туруханск. Эти подробности я узнал от мамы позднее, а тогда вошёл в дом и не успел раскрыть рта, как хозяйка всплеснула руками и удивлённо даже не сказала, а вскрикнула: «Маковецкий?!» Моя мама была из семьи Маковецких с Полтавской улицы, она всегда мне говорила, что я пошёл в их породу, а особенно похож на её младшего брата Николая, погибшего под Москвой. Когда выяснилось, кто я такой и зачем я приехал в Петропавловку, меня накормили нехитрым деревенским ужином, уложили спать на русскую печь, а утром рассказали, где поймать попутную машину до Майского (это была центральная усадьба совхоза, тоже Майского, а Петропавловка, бывшая до 1922 года центром волости, а до 1930-го и центром района, теперь только отделение совхоза). Надо было дойти до Петропавловского тока. По пути рассматривал дома и увидел несколько прямо экзотических: аккуратных изб, крытых почерневшей от времени соломой. Позже, в 70-х годах, я видел такие в центральной России, в Курской области. Дошёл до тока, нашёл водителя, выезжавшего в Майский, до отъезда обменялись с ним парой слов. Узнав, что я студент из Новосибирска из тех, что работают в Хабарах, огорошил меня. Сказал, что уже сегодня он приехал оттуда и слышал, что всех студентов сегодня отправляют домой. Перспектива отстать от своих меня не устраивала, да и была чревата неприятными последствиями. Я пешком пошёл по просёлкам, за 18 км в сторону Хабаров, не встретив ни одной машины ни в прямом, ни даже в попутном направлении. Дело было 19 октября, а 20-го нас действительно начали подвозить к ближайшей железнодорожной станции.

    Этот неудавшийся визит вызвал переполох в семье моей тёти, до которой дошли сведения от Резниченко о том, что утром 19 октября я направился к ней, но, оказывается, не доехал. Пушкарские срочно связались с моими родителями, озадачив ещё и их. Правда, я по пути в Новосибирск отстал от поезда в Татарске и заехал к родителям в Калачинск на 1 день, поэтому переполох угас.  

    Через 39 лет по инициативе старшего брата Дмитрия, родившегося в Петропавловке в 1931 году, мы совершили автопробег на историческую родину из Омска. Было это в июле 1997 года. Кроме Дмитрия в экипаж вошли я с сыном Виталием (в то время ему было 22 года), ехавшим в качестве подменного водителя, и младший брат Анатолий, родившийся в Краснозёрском в 1945 году. Выехав из Омска в 8 часов утра добрались через Павлодарскую область Казахстана  до Краснозёрского к 16 часам. Походили все по памятным для нас с Дмитрием местам, остальные двое не в счёт: Анатолию не было и двух лет, когда его увезли в Калачинск, а Виталий слышал об этих местах только из разговоров в семье. На месте нашей избушки на улице Чкалова, 29 стоял чей то солидный дом, а друг детства Вовка Коновалов, уже седой и изрядно потрёпанный жизнью, жил рядом, напротив через переулок, в доме Ращектаевых. Про нас, бывших его соседей, он уже не помнил ничего, но показал на домик, построенный на задах нашего бывшего огорода, сказав при этом, что хозяйка этого дома называет себя Бондаревой. Зайдя к ней и представившись, мы с помощью имеющейся при мне родословной выяснили, что хозяйка, Нина Митрофановна, приходится внучкой нашему двоюродному дяде, тому самому легендарному строителю в семье Гусаровых хромому Филиппу Петровичу. Её отец, Митрофан Филиппович, ровесник моего отца, они вместе призывались и служили 4 года в Первой Конной армии! Он приезжал в Калачинск навестить своего однополчанина, помню их боевые воспоминания далеко заполночь. Был он и у дяди Гриши в Омске. Нина Митрофановна приходилась нам, троим братьям, троюродной племянницей, а моему сыну Виталию - сестрой, хотя и была старше его на 50 лет. Только от нас она и узнала, что построила дом в огороде своего двоюродного деда!

    Переночевав у дочери калачинской соседки Дмитрия (у неё во дворе мы поставили машину), на следующее утро уже были в Петропавловке. Известных нам родственников там уже не было, хотя Бондаревых было несколько дворов. От бывшего большого и красивого села остались 3-4 улицы, каменный цоколь и красивая не по деревенски ограда церкви, построенной в 1904 году Филиппом Петровичем. В остатках церкви - закрытая на амбарный замок библиотека. Увы, но наше родовое село, с любовью спланированное и отстроенное нашим дедом Петром Ивановичем, повторило судьбу многих умирающих деревень России.

    Мы взяли землю с церковного двора, чтобы посыпать ею могилы наших родителей, сестры Нины, дяди Григория Петровича, родившихся в Петропавловке. А я взял горсть земли ещё и в огороде своего бывшего краснозёрского дома, спасшего нас от голодной смерти в военные годы.

    В посёлке Майском нашли дом Пушкарских, навестили невестку Александру Михайловну и внука Петра уже покойной тёти Настасьи Петровны, до которой я не доехал в 1958 году. На встречу и обед к Пушкарским пришла также Мария  Дмитриевна Бовт, дочь Анастасии Никифоровны Бовт, ответившей на письмо Якова Варфоломеевича и восстановившей тем самым связь бутырских и сибирских Бондаревых – Гусаровых. Мария Дмитриевна, как и её мать, всю жизнь учительствовала в Петропавловке. Поздно вечером мы вернулись в Омск.

                          Д Е Д   П Ё Т Р   М Л А Д Ш И Й

    Однако, вернёмся к нашим петропавловским предкам в 1904 год. К этому времени у моего деда Петра Ивановича в добавок к привезенным из Бутырок сыну Никифору и дочери Наталье уже в Петропавловке, а точнее, ещё в Солоновке, родились четверо детей от второй его жены Арины Дмитриевны, моей бабки. Старшая из петропавловских детей Хаврония (Хивря, как называла её моя мама) родилась в 1894 году. Её муж Тимофей Петрович умер от тифа в 1919 году, оставив Хивре полугодовалого сына Колю. Впоследствии Николай был призван на войну в 1941 году, где вскоре и погиб. Известно, что Хаврония вела затворнический образ жизни, была глубоко верующей в какой-то христианской секте, практически монашкой, но прожила почти 90 лет в Петропавловке.

    Уже не раз упоминавшаяся мной Анастасия Петровна, по мужу Пушкарская, но всю жизнь считавшая себя Бондаревой, до 1957 года жила в Петропавловке, потом в семье сына Владимира (1924-1990) в посёлке Майском до своей кончины в 1986 году. Её муж Василий Тимофеевич Пушкарский (1898-1948) в 1918 году дезертировал из колчаковской армии, где служил в конной разведке, узнав, что в Петропавловке карательный отряд той же самой армии расстрелял его старшего брата Петра. Стал одним из организаторов партизанского отряда в Петропавловке. А в партизанском отряде Громова  воевал до 1921 года. В 1921 году в семье Пушкарских за 2-3 часа от холеры умерла первая дочь тётки Насти Мария полутора лет, две её золовки 17 и 22 лет и свёкор Тимофей Фёдорович, деревенский кузнец. Сейчас в Майском остался только младший внук Анастасии Петровны Пётр Владимирович, а внук Геннадий и внучка Раиса живут в других местах.

    В 1901 году родился мой отец Феоктист Петрович, а в1905-м последний сын деда Петра Григорий, но о них – особый разговор.