Гусаровы дети. Страницы из моей семейной истории. Часть 7.

топ 100 блогов Сообщество «Русский мир.»22.11.2014

                                С Т У Д Е Н Ч Е С К И Е   Г О Д Ы

                                    В   Н О В О С И Б И Р С К Е

 

       Когда я окончил школу в 1958 году, ни в одном из омских ВУЗов радиотехнической специальности не было. Политехнический институт образовался на базе машиностроительного и открыл радиотехнический факультет только в начале 60-х годов. Сейчас это Технический университет. Омский транспортный институт, а ныне Университет путей сообщения с факультетом автоматики, телемеханики и связи переехал из Томска тогда, когда в Омске упразднили Управление Омской железной дороги и освободилось занимаемое им прекрасное здание. Это произошло ещё позже. Получалось, что реализовать мои притязания на получение редкой по тому времени специальности поближе к дому было невозможно. Ближе всего такая специальность была в Новосибирске. Пять лет назад в 1953 году там был создан Электротехнический институт связи, пятый по счёту после Московского, Ленинградского, Одесского и Куйбышевского, который  в 1959 году должен был сделать свой первый выпуск, в т. ч. и по специальности «Радиосвязь и радиовещание».

    Заявления и необходимые документы в приёмную комиссию этого института направили самые отчаянные из нашего круга единомышленников: Гена Петров, Толик Поляков и я из нашего 10-А класса, и Гена Ратушенко из параллельного 10-Б. В школьных аттестатах у всех было больше пятёрок, чем четвёрок, а у меня четвёрок было только две. В 20-х числах июля все четверо в один день получили вызовы на вступительные экзамены. Все мы далее Омска никуда не ездили. Родители собрали кое-какие деньги своим камикадзе и пожелали удачи. Мне выделили около 400 рублей. Мы начистили  мелом свои брезентовые тапочки (последний писк тогдашней деревенской моды) и – на вокзал. Билет в общем вагоне стоил 62 рубля 50 копеек. В Новосибирск приехали часов в 9 вечера, расспросили, как доехать до нужного нам института и на трамвае №13 довольно долго добирались до цели. Всё уже было закрыто, но на высоком крыльце института, на  огромной входной двери прочли информацию о том, сколько заявлений подано на каждую специальность. В 1958 году впервые, но надолго, конкурс поделили на две части: 75% мест предназначалось для демобилизованных из армии, или отработавших на производстве не менее 2-х лет, или выпускников техникумов по профилю обучения, а остальные 25% - для тех, кто только что закончил школу. Мы узнали, что для первой категории, к которой мы не принадлежали, конкурс уже 4,5 человека на место, а для нас – 10,5.

    Энтузиазма эта информация нам не добавила, но если уж приехали, будем биться. На трамвае же вернулись на вокзал, перекантовались в зале ожидания до утра и к началу рабочего дня заявились в приёмную комиссию. Получили экзаменационные листы, из которых узнали, что мы зачислены в 13(!) группу абитуриентов. Там же выдали и направления в общежитие, которое в занимаемом институтом квартале выходило на улицу Нижегородскую, 15-Б. Студенты, его главные жильцы, в это время были на каникулах. Пятиэтажное, буквой «П», из красного кирпича общежитие было сдано недавно и показалось нам, деревенским жителям, дворцом. Именно в нём я впервые в жизни увидел унитаз.

     Нужно было сдать 5 экзаменов: математику письменно и устно, физику, сочинение и иностранный язык (для нас – немецкий). Чистилищем назначили письменную математику на 1 августа.  В спортзале посадили за столы 300 «школьников», претендовавших на 25 мест в одной будущей учебной группе, и 450 «производственников», бившихся за 100 мест в 4-х группах. Вариантов  предложенных заданий было 12, но не на выбор, а по числу рядов. Институтская кафедра высшей математики предложила нам такое, об чём в нашем Калачинске никто и не догадывался. Про репетиторов в те поры ещё не слыхали, но всё же школы крупных городов имели возможность хотя бы ознакомить своих выпускников с программой чуть за пределами школьной. Наш Калачинск, хотя и стал городом в 1952 году, такой возможности, как оказалось, не имел, даже при том, что наша школа имела очень достойных учителей математики.

    Итог борьбы для нашей четвёрки был плачевным: кроме меня, получившего позорную тройку (такой оценки за все школьные годы у меня не было даже среди текущих), остальные более двух баллов не заработали и уже 2 августа забрали документы из приёмной комиссии. Два Гены, Петров и Ратушенко, уехали домой, а Толя Поляков решил устроиться на работу в Новосибирске на какую-нибудь стройку. Я остался в гордом, но тоскливом одиночестве. Правда, дальше дело пошло веселее и на оставшихся экзаменах, включая устную математику, я получил пятёрки, набрав 23 балла из 25 возможных. Проходной балл для нас, школьников, оказался как раз 23 балла, а с 22-мя приняли выборочно человека 2. Интересно, что 25 баллов, т.е. все пятёрки, получили только 2 девочки, выпускницы городских школ. Каждого зачисленного в студенты 5-го набора приёмная комиссия пригласила на своё заседание и поздравила с победой. Для меня это была, пожалуй, главная победа в моей жизни, а для нашей семьи я стал первым из 4-х её детей, поступивших в ВУЗ.

    Судьба моих одноклассников, не сдавших экзамены по письменной математике, сложилась так. Гена Петров, который как и я при выпуске из школы окончил ещё и автошколу, вернувшись в Калачинск стал работать водителем, вскоре его призвали в армию. В армии он тоже был водителем, а после демобилизации он по тому самому льготному конкурсу поступил на факультет ядерной физики Томского политехнического института. Пока он был студентом, мы с ним встречались в Калачинске, а когда начал работать по специальности сначала на Билибинской АЭС, а потом в Красноярске-26, то его засекреченность уже этого не позволяла. Гена Ратушенко год или два работал на одной из омских строек, я навещал его в общежитии. Потом закончил Омский сельхозинститут и работал в Киргизии, но, по дошедшей до меня информации, корреспондентом Киргизского радио. У Толика Полякова путь был сложнее. Когда он остался работать на стройке в Новосибирске, его поселили в общежитии на станции Обь. Сейчас это город Обь, где находится аэропорт Толмачёво. Из-за какого-то конфликта он так быстро покинул это общежитие и уехал домой в Калачинск, что не взял в отделе кадров свой паспорт. Где-то в ноябре 1958 года мне написала письмо его мама и попросила выручить этот паспорт и выслать его. Не без труда, но мне это удалось, а Толик всю зиму проболел. На следующий год он поступил в Омский автодорожный (теперь автотранспортный) техникум. В 1962 году после окончания техникума его направили на работу автомехаником в одно из Новосибирских автопредприятий. Я уже учился на последнем курсе и жил в знакомом для Толика общежитии, где он меня частенько навещал. Затем он окончил вечернее отделение Новосибирского электротехнического института (НЭТИ), по специальности «Самолётостроение» и стал работать в НИИ при Чкаловском авиазаводе. В годы перестройки ушёл в бизнес, а последний раз он заезжал ко мне в гости в 1984 году. Так что никто из моих коллег по тому эксперименту 1 августа 1958 года в жизни не потерялся и без образования не остался, а юношеская мечта реализовалась в другом воплощении.

    После зачисления в институт я на несколько дней съездил домой и в конце августа покинул Калачинск уже навсегда, сначала для учёбы, потом для работы и взрослой жизни. Учёба в техническом ВУЗе оказалась насколько трудной до предела человеческих возможностей, настолько и интересной. Планка требований к студентам была очень высока, особенно к нам, «школьникам». Это название так и прилипло к нам на все 5 лет обучения. До выпуска из 25 человек нашей школьной группы Р-85 дошли только 12, остальные «растерялись» от сессии к сессии, в основном, на 1-2 курсах.

    Общежитие для нас тогда было самым желанным после стипендии, но и самым недосягаемым благом. Четыре курса мы с моим верным другом Володей Горкиным из Владимирской области начинали учебный год с поисков частной квартиры, благо, что в те годы вокруг института было много домов частного сектора. Старались найти такую, чтобы была не дальше 2-3 остановок на автобусе, троллейбусе или трамвае. Платили все годы по 100, а с 1961 года, после Хрущёвской денежной реформы, по 10 рублей в месяц, четверть нашей стипендии. Общежитие мы получили только во втором семестре 4 курса, видимо наш деканат, наконец-то, понял, что эти настырные школьники намерены держаться до конца. Стипендия на нашем факультете как на самом сложном и, главное, важном для армии, была больше, чем на двух остальных, на 10 рублей, доплачивал какой-то армейский Ворошиловский фонд, а по сравнению с другими ВУЗами – в два раза (на 1 курсе 39,5 руб, а на 5-м 50 руб.).

   Денег, конечно, не хватало, поэтому искали возможность приработка в научно-исследовательских лабораториях при кафедрах, а ребята постарше и покрепче сколачивали бригады для разгрузки вагонов и барж, но нас, малолеток, брать с собой опасались. Во время летних каникул после третьего курса я уже работал по специальности дежурным техником Калачинского радиоузла, а в перерывах между дежурствами ещё и в радиомастерской брал в ремонт любой сложности любые радиоприёмники, в т.ч. и автомобильные. После четвёртого курса я ремонтировал сельские радиоузлы в мастерской дирекции радиотрансляционной сети в Омске, а жил при этом у Нины.

    Оказавшись на 5 лет в крупном городе с особенной культурной жизнью, грех было к этой культуре не приобщиться. Так же считали многие, но не все мои однокурсники. Я начал изживать из себя деревенщину с театра оперы и балета, который уже и тогда был одним из самых сильных в стране. В его репертуаре тогда была почти исключительно классика, а не как в нашем омском музыкальном театре всякие «Любины рощи», «Голландочки» и «Ну, волк, погоди». За годы обучения я просмотрел почти весь балетный репертуар и прослушал оперный. Программки спектаклей сохранились до сих пор. В 1959 году в Новосибирске в тогдашнем городском саду им. Сталина открылся и театр оперетты. Не столь часто, как в оперном, но там я тоже бывал. Года 3 я покупал очень недорогие студенческие абонементы на концерты симфонической музыки. Концертный зал располагался тогда над огромным фойе оперного театра. Спектакли и концерты проходили одновременно, не мешая друг другу. На абонементные концерты приглашались и знаменитые советские музыканты и певцы, приезжавшие в город. Там я услышал скрипачей Леонида Когана и Давида Ойстраха, пианистов Эмиля Гилельса и Святослава Рихтера, солистку Кишинёвской оперы Марию  Биешу. А билеты на объявленный концерт С. Я. Лемешева предложили вернуть в кассу, т. к. певец заболел, а кто хочет, пусть ждёт его выздоровления. Я ждал почти год и слушал легендарного тенора живьём, а теперь вспоминаю этот удивительный концерт 1961 года всякий раз, когда слышу запись его голоса по радио.

    Ещё одно наблюдение из тех лет. В общежитии, где поэтажно жили парни и девушки, частенько возникали по каким либо поводам застолья, когда на столе появлялась и бутылка чего-нибудь покрепче лимонада. Иногда в комнаты вежливо заглядывали и кураторы, и кто-нибудь из деканата, но никогда не было никаких разборок по поводу, например, обнаруженного застолья, да и сами эти междусобойчики заканчивались всегда мирно, без оргий заполночь и, тем более, без привычного сейчас в молодёжной среде мордобоя. Как и нередкие в то время вечера отдыха, проходившие в нашей просторной полукруглой столовой. Кроме того, от старших товарищей, отслуживших по 3 года в армии или по 4 на флоте, мы, вчерашние школьники, получали только поддержку, добрый совет, защиту, а не проявления солдафонской дедовщины и вымогательства, как это происходит сейчас во всех учебных заведениях, опыт работы в которых у меня 36 лет. И уж совсем невероятный пример из жизни 17-18- летних студентов нашего 1 курса в 1958 году на уборочной в родном для меня Краснозёрском районе. От института старшим над нами был Владимир Леонтьевич Тверской, доцент кафедры высшей математики, проводивший и тот вступительный письменный экзамен по математике, отсеявший сразу 75% страждущих стать студентами. В нашей группе в начале октября оказался именинник, Аркаша Холоменко, житель Новосибирска. В. Л. Тверской пришёл вечером в домишко, где мы жили, с поздравлением и подарком: двумя бутылками водки, купленной в сельпо по 21р. 20к., а на этикетке авторучкой написал: «Аркаше в день рождения»! Нетрудно представить, где был бы доцент Тверской, случись этот день рождения и этот подарок в наши дни. В.Л. Тверской на 1-м курсе с блеском читал нам  лекции по матанализу, а на весенней сессии Аркаша или Аркан, как мы его называли, так и не смог сдать ему экзамен и был отчислен за неуспеваемость.

    Все 5 лет я поддерживал тесную связь с семьёй моего двоюродного брата по матери Владимира Васильевича Обозенко, того самого архитектора, по стопам которого я хотел было пойти. Его семья состояла из жены Тамары Илларионовны и маленькой дочери Ирины, 1958 года рождения. В трудное время они могли меня поддержать, да и просто накормить домашним обедом, что тоже для меня значило немало. Почти все годы учёбы меня материально поддерживала, как могла, старшая сестра Нина.

    Времени нам тогда всегда было мало, ведь практически полный день был занят учёбой или библиотекой. Но единственный выходной день, воскресенье, тратили летом на пляж, там же и к экзаменам летней сессии готовились, иногда окунаясь и даже плавая в  холоднющей Оби. Зимой любили отдыхать на лыжных прогулках в Бугринской роще, катаясь с высоких берегов той же Оби. Все годы я занимался спортивной стрельбой из пистолета, меньше из винтовки и входил в сборную команду института. Тренироваться приходилось каждый вечер в тире, который был оборудован в подвале нашего общежития.

    Нам повезло ещё и в том, что при институте была военная кафедра, хорошо оснащённая и с порядочными офицерами. Присвоенное при выпуске офицерское звание уберегло многих парней из нашей группы, в которой никто до поступления в институт в армии не служил, от срочной службы в армии, хотя бы и на офицерских должностях, в. т.ч. и меня. Кстати, эта кафедра в числе тридцати сохранённых в российских ВУЗах работает и сейчас.

    В институте не жалели средств на практику своих студентов. Она проводилась в самых разных городах страны на предприятиях связи. Мне выпало после третьего курса пройти радиовещательную практику в радиодоме Иркутска, а после 4-го - практику на радиопередающем, радиоприёмном  центрах и на телецентре в Алма-Ате. Каждая практика длилась не меньше месяца, было время и отдохнуть, и узнать местные достопримечательности. В обоих городах было на что посмотреть, тем более, в разгар лета.

    Сейчас наш институт называется Сибирским Государственным техническим университетом телекоммуникаций и информатики и каждые 5 лет приглашает своих выпускников на встречу.

    В конце 5-го курса прошло распределение на работу. Впервые в истории института, а мы были 5-м выпуском, нас заказала Гражданская авиация, причём все 3 места были в Казахстане: по одному в Целиноград (теперь это их новая столица Астана), Актюбинск и Гурьев (теперь Атырау). Много мест было в предприятия Минсвязи на приёмные, передающие и телецентры, в КГБ  и различные НИИ и заводы. Мы с Володей Горкиным выбрали гражданскую авиацию, он Актюбинск, а я Гурьев. Трудные, голодные, но незабываемые студенческие годы пролетели как один день и закончились.

 

 

 

 

                        Н А Ч А Л О    В З Р О С Л О Й   Ж И З Н И

                                         В   К А З Х С Т А Н Е

 

 

    В школьные годы с 3 по 10 класс я тихо вздыхал по самой умной и красивой девочке в классе Эле Политаевой. Ответных вздохов, да и вообще хотя бы малого интереса к моей хилой персоне я не замечал: от нашей семейной нищеты я был едва ли не самым маленьким мальчиком в классе. По окончании школы не все, но многие из нашего 10-А решили поступать в институты. Университетов тогда было мало, и те относились к классическим, т.е. готовили кадры для науки, высшего образования, реже для школы. В Омске такой университет, который сейчас имени Ф. М. Достоевского, появился только в 70-х годах. Большинство из наших одноклассников выбрали Омские институты: машиностроительный, педагогический, медицинский, потому что ближе к дому учиться было попроще. Я уже объяснял, почему выбрал учёбу в Новосибирске. Эля Политаева, единственная медалистка в нашем классе, уехала поступать в Свердловский институт инженеров железнодорожного транспорта. И наверняка бы поступила, но не прошла медицинскую комиссию по зрению. Чтобы не потерять год, поступила в Омский сельскохозяйственный институт на землеустроительный факультет. С бывшими одноклассниками, ставшими студентами, мы встречались в Калачинске во время каникул, если они совпадали, а с некоторыми установилась переписка, в том числе и с Элей. К концу учёбы в своих институтах мы уже стали задумываться и о создании семьи, тем более, что за годы учёбы даже при скромном столовском питании я подрос почти на голову.

     Каждому из нас было выписано направление на работу, мне в Новосибирске, ей в Омске, но обоим в Казахстан. А города были разные: у меня Гурьев, у Эли – Целиноград. Вместе с направлениями выдали и подъёмные, по 125 рублей на нос. После вручения дипломов и прощания с однокурсниками несколько дней побыли в Новосибирске, т.к. Эля защитила свой дипломный проект чуть раньше меня и приехала навестить своих родственников и, возможно, меня. Вместе приехали в Калачинск, около месяца провели каждый в своём родительском доме и в начале августа 1963 года решили ехать в мой Гурьев как одна семья.

    Немного о семье Эльзы Григорьевны. Её отец, Григорий Фёдорович Политаев, 1886 года рождения, белорус в 1908 году вместе с семьёй отца переселился на жительство из Могилёвской губернии в Сибирь, в Каргатскую волость, что на 200 с небольшим километров севернее Петропавловки. До 1917 года он проработал продавцом или приказчиком у частных торговцев на станции Каргат. В своей автобиографии он пишет, что « в январе месяце 1917 года меня призвали в царскую армию, где прослужил рядовым солдатом по 20 января 1918 года, участвовал в боях 1-й Империалистической войны. 20 января 1918 года я демобилизовался из старой царской армии и уехал в Сибирь в село Петропавловское Каменского уезда к месту жительства моего семейства. … В апреле месяце 1918 года я поступил на работу секретарём 2-го Петропавловского сельского совета Петропавловской волости Каменского уезда Барнаульской губернии. В июне месяце 1918 года сельский совет, в связи с образованием Сибирского временного правительства, был преобразован в сельскую земскую управу, в которой я работал секретарём до ноября 1919 года, т.е. до прихода в Сибирь Красных войск и свержения правительства Колчака. В ноябре месяце 1919 года образовался сельревком, председателем которого назначен был я. В январе 1920 года я был отозван в Петропавловский волревком, где состоял членом ревкома и работал секретарём волревкома. В партию РКП(б)  вступил в марте месяце 1920 года в селе Петропавловском. В мае 1920 года я был избран членом Петропавловского волисполкома и работал в должности секретаря волревкома до июня 1923 года». Эти сведения из своей биографии Григорий Фёдорович записал в начале 1940 года. Я сопоставил их с воспоминаниями моего дяди Григория Петровича, который описывал события октября 1918 года с наказанием и расстрелом неблагонадёжных по инициативе сельской управы (см. стр. 19). Правда, моему дяде в 1918 году было только 13 лет и многих  кадровых премудростей он мог не знать, но в его воспоминаниях упоминаются сотни фамилий своих земляков, но нет фамилии Политаева  Г.Ф. Мои родители не раз вспоминали своего земляка по Петропавловке ещё до того, как он стал их сватом, дядя Гриша с тётей Полей тоже. Все они участвовали и в похоронах Григория Фёдоровича 10 мая 1967 года. Когда мой отец вернулся в Петропавловку после службы в 1-й Конной армии в 1924 году, Григорий Фёдорович там уже не работал, а встретились они в 1946 году в Калачинске, когда отец приехал туда накануне переезда семьи и устраивался на работу. Семья Политаевых осела в Калачинске на 10 лет раньше, с 1936 года. Григорий Фёдорович, как и мой дядя Григорий Петрович, входил в число тех безотказных руководителей-коммунистов среднего звена, которых советская власть всю их жизнь переставляла с одного места на другое, горящее, чаще всего в приказном порядке.

     Мама Эльзы Григорьевны Анна Ильинична, 1908 года рождения, украинка, была на 20 лет моложе своего мужа. Она работала учителем истории в нашей школе, но у нас в классе появлялась только в редких случаях болезни нашей учительницы. Анна Ильинична умерла очень рано, в 1955 году, в возрасте 47 лет. Кроме Эли, родившейся 24 июня 1941 года, в семье Политаевых есть её брат, Вадим Григорьевич, рождения 1930 года. После службы на флоте он избрал себе такую же дорогу, как и его отец: закончил в Новосибирске Совпартшколу и работал во многих местах директором хлебоприёмных пунктов, а перед выходом на пенсию – директором завода керамических изделий в районном рабочем посёлке Черлак Омской области.

    Однако, вернёмся к нашему с Элей решению: ехать к месту моего распределения в казахстанский город Гурьев. Никто из наших родственников и знакомых про этот город ничего не знал, поэтому добирались до него по карте с двумя пересадками: сначала в Челябинске, потом в Оренбурге. От Оренбурга до Гурьева ходил единственный пассажирский поезд, да и тот через день, но нам повезло и ночевать в Оренбурге не пришлось. По мере приближения к желанной цели нас охватывало смятение: куда мы едем? Более нищенской природы мне не приходилось видеть нигде и никогда. Наконец, железная дорога закончилась тупиком в безжизненной солончаковой степи рядом с неказистым домиком, оказавшимся вокзалом областного центра.

    Да, первое впечатление от нового места жительства было безрадостным. Доехали со своим чемоданом до аэропорта, чуть менее убогого, чем железнодорожный вокзал. Старшая смены службы перевозок аэровокзала, узнав с удивлением, что к ним приехал выпускник ВУЗа, выписала направление в гостиницу аэропорта – дом барачного типа в 100 метрах от аэровокзала. Утром 12 августа я предстал перед начальником штаба, он же и отдел кадров. Выяснилось, что выпускника из института связи заказали потому, что накануне решили заменить довоенный ручной телефонный коммутатор на АТС аж на 20 номеров! Кто же её введёт в строй и будет обслуживать, если не инженер – связист? Да, специалистов по телефонно-телеграфной связи наш институт готовил и я встречал их, например, в аэропорту Челябинска, где АТС на 5 тысяч номеров. Но я к телефонии не имел никакого отношения, и руководству аэропорта пришлось срочно искать выход. В штатном расписании службы связи аэропорта ни одной должности инженера не значилось, но её тут же учредили и назвали по записи в моём дипломе: инженер радиосвязи, с окладом 110 рублей, плюс 20% поясной надбавки за безводность (больше, чем в Омске за Сибирь!) - итого 132 рубля.

    Нас разместили в другом, поменьше, номере гостиницы, где мы и прожили почти полгода. Оплату за гостиницу с нас не требовали. Как только я приступил к работе (с 12 августа 1963 года), мне было поручено строительство нового передающего радиоцентра на 7 КВ-каналов в 5 км от аэропорта. Работы велись силами радиотехников старого, ещё довоенной постройки центра, а иногда привлекались люди и с других объектов. Все они приняли меня хорошо, хотя я и был моложе большинства из них. Чтобы не зависеть от штатного водителя, добился, чтобы путёвку на стартовый автомобиль-вездеход ГАЗ-63 выписывали на моё имя, пригодились мои водительские права  ещё со школьной подготовки. Мы вместе выполняли все монтажные работы, которые завершили только к июлю 1964 года. В моей трудовой книжке даже есть запись о том, что мне назначена премия аж в 20 рублей за «добросовестное и качественное выполнение монтажных работ в аэропорту Гурьев» (приказ №137-л от 8 июля 1964 года). Кстати, за эти 20 рублей тогда можно было доехать на поезде от Гурьева до Омска. 

    Проблемы с Элиным распределением в Целиноград помог решить наш замполит Валентин Михайлович Гришин, племянник того Гришина, который был в Москве крупным партийным начальником. Пришлось, правда, выслать в Целиноград, в организацию, у которой я выкрал молодого специалиста Элю, полученные ею подъёмные, 125 рублей. Зато вскоре жена нашла себе работу по специальности в проектном институте Гипроказнефть, где и проработала топографом всё время нашей гурьевской жизни.

    Мне в работе расслабиться не давали. Аэропорт имел 17 приписных аэропортов местных воздушных линий на огромной территории восточного и северного прикаспия, в каждом из которых то и дело возникали проблемы с радиооборудованием, много устанавливалось и нового, в том числе и в закрытом тогда городе, менявшем названия через полгода. Сначала это был Гурьев-20, по аналогии с Красноярском-26, только от самого Гурьева он был на 600 км южнее, на берегу Каспия. Потом он стал Актау, через полгода Шевченко, а сейчас это центр новой Мангышлакской области и опять зовётся Актау, т.е. Белая Гора. Он строился на голом месте московскими строителями и имел московское снабжение, которым мы с удовольствием пользовались, никого не приходилось долго упрашивать слетать в командировку в этот пришедший из будущего город. А я ещё застал время, когда даже пресную питьевую воду туда возили самолётами из Махачкалы, с противоположного берега Каспийского моря. Причина этого внезапного рая – урановый рудник рядом с городом. Но летать по аварийным вызовам приходилось не только в Шевченко, но и в гораздо более глухие и полудикие места огромной прикаспийской полупыстыни.

    В должности инженера я пробыл 4 месяца. В декабре 1963 года начались работы по строительству обзорного радиолокатора. Кроме меня инженеров в службе не было, меня и назначили старшим инженером нового объекта, оставив за мной же монтаж передающего центра. Через месяц уехал в Магнитогорск начальник узла связи Виктор Иванович Калиниченко, я занял его место. Проработал в этой должности довольно долго, 8 месяцев, как создали узел радионавигации, передвинув меня в его начальники. В этой должности я работал более года, вплоть до перевода в Омск. Работать мне было интересно, меня ценили как специалиста и первым видимым результатом этой оценки было предоставление мне однокомнатной квартиры в самом первом жилом доме аэропорта на главной в городе улице, конечно, Ленина, №136. Мы с Элей и, конечно, с кошкой (они у нас жили всю жизнь) переехали в новый дом из гостиницы в самом начале 1964 года. Это было первое в нашей семейной жизни благоустроенное жильё. Налаживающаяся жизнь несколько смягчала впечатления от грязного города и ужасного климата. Кроме того, это было самое рыбное место в стране, причём рыба была всякая, включая и осетровые породы. Сазаны, судаки, жерехи и сомы стоили копейки. Чёрную икру носили по подъездам по 3 рубля 50 копеек за килограмм. Вдоль реки Урал, где засолённую в других местах землю промывала река, местные жители, которые не казахи, выращивали и продавали прекрасные арбузы по 5 коп., дыни по 6 коп., огромные и вкуснейшие помидоры по 40 коп. за килограмм и даже виноград.

    Весной 1964 года, в мае месяце, к нам приехал Григорий Фёдорович как раз в тот день, когда мы с моим сослуживцем и хорошим другом Петром Петровичем Казаковым руками ловили в одной из проток Урала рядом со строящимся передающим центром сазанов весом по 5-7 килограммов. Домой я принёс столько их штук, сколько смог донести. Прибывший в моё отсутствие Григорий Фёдорович, увидев мой улов, опешил: от такого рыбного изобилия Сибирь уже давно отвыкла. Ведь именно о таких ловлях в реке Урал, но в зимнее время и чуть повыше в сторону Оренбурга, писал А.С. Пушкин в «Истории Пугачёвского бунта».

    В первый трудовой отпуск мы с Элей решили посмотреть Москву, тем более, что было кого оставить дома присматривать за кошкой. Григорий Фёдорович оказал нам материальную поддержку из своих пенсионных накоплений. Он получал персональную пенсию республиканского значения, хоть так его отблагодарило государство за преданность партии аж с 1920 года. Заказанные билеты в прицепном купейном вагоне до Москвы принесли домой. С собой в дорогу среди прочих продуктов мы захватили несколько литровых банок чёрной икры, чем произвели фурор среди соседей по купе, севших в поезд не в Гурьеве, а позже: выставляя на стол каждый свою снедь и угощая друг друга, мы в их глазах были явными буржуями. Нас приютила на неделю в своей крохотной комнате на улице Болотниковской дальняя родственница, вдова моего двоюродного брата, погибшего на фронте. При этом опять сработал эффект Маковецкой породы: я оказался похожим на её погибшего мужа, который был примерно в моём тогдашнем возрасте. Катерина Ивановна Запольская, так её звали, просто опешила, увидев меня на пороге, как шестью годами раньше в Петропавловке дочь кулака Резниченко. Адрес Запольской мне прислал двоюродный брат Владимир Обозенко, который тоже у неё останавливался и тоже наполовину Маковецкий, но лицом он в своего папу, дядю Васю.

    Как и что в то время смотрели люди в Москве, оказавшись в ней впервые? ВДНХ, Кремль, Ленинские горы, Мавзолей (чтобы в него попасть, надо было приехать в Александровский сад и занять очередь часов в шесть утра), проспект Калинина, ГУМ, ЦУМ, новый тогда универмаг «Москва» на Ленинском проспекте. Всё остальное – в зависимости от вкусов и потребностей. Кто-то ходил в Сандуновские бани, кто-то в ресторан «Арагви», а мы сходили на спектакли в Большой театр и в театр оперетты на ул. Пушкина. Москва нам понравилась. Отягощённые впечатлениями и кое-какими покупками поехали по домам. Элю я проводил в Гурьев в том же прицепном вагоне, ведь дома оставался её папа, как он там в гурьевском июльском пекле? Позвонить-то было некуда, домашние телефоны были большой редкостью, а про мобильные даже среди нас, связистов, никто и не слыхал. Сам я решил съездить на несколько дней в Омск и в Калачинск навестить родителей и братьев-сестёр.

    Прошёл первый год из обязательных для меня трёх лет отработки по распределению. Для себя мы решили, что оставаться более трёх лет в том климате - себе дороже. У меня вдруг обнаружилась гипертония в 24-то года, и наш доктор из санчасти аэропорта шепнул мне на ухо провокационный для руководства совет: надо возвращаться в привычные климатические условия. Кроме доктора мне шестое чувство подсказывало всё чаще, что русскому человеку надо уезжать отсюда, и не в какие-то тёплые места, как Узбекистан, Молдавия (нас звала туда Элина двоюродная сестра Надежда Александровна Карпенко) или Украина, а в Россию. И это при том, что на работе  и у меня, и у жены всё складывалось нормально, была возможность и профессионального, и служебного роста, а о национальных притеснениях со стороны коренного населения, тем более для технических специалистов, и намёков не было. Жалко было расставаться и с рыбой, и с арбузами-дынями-помидорами, а главное, с уже обжитой и такой привычной квартирой. Ведь её при переезде нельзя было ни продать, ни обменять, а только передать ключи, кому скажут, или жить самим хоть до смерти.

    Я стал через переписку подыскивать себе место работы в аэропортах Европейской части России или Урала, Сибирь оставил на крайний случай. Десятки ответов хранятся у меня до сих пор, но жилья, которое я выставлял как обязательное условие, не было почти нигде.

     Григорий Фёдорович прожил у нас полгода и уехал к своей племяннице в Сибирь, на станцию Каргат, недалеко к востоку от г. Барабинска. На следующее лето в отпуск я ездил один, мне выделили путёвку в Геленджик, в дом отдыха «Кавказ», а Эля уже ждала сына Женю. Я впервые узнал, что такое Чёрное море, в Каспийском-то на Шевченковском пляже с ледяной водой (там подводные ключи) я уже купался. В Гурьеве же, несмотря на то, что по карте он находится у впадения реки Урал в Каспийское море, этого моря никто не видел. На десятки километров от устья Урала простираются плавни с дикими кабанами и злющими комарами, которые и в городе-то нам жить не давали. Вернулся из отпуска, насмотревшись на кавказские красоты, с окончательным решением уезжать из Гурьева. Кстати, местные русские, чаще выходцы с Кубани, и не в первом поколении, любили говорить: кто отведал голову сазана, из Гурьева не уедет. А мне оставался только один год отработки, и мы считали оставшееся время, как солдаты до дембеля.

    В сентябре 1965 года меня командировали в Москву для получения на Лианозовском заводе радиолокатора П-35 «Сатурн» для той позиции, которую я построил ещё в начале 1964 года. Со мной было четверо вооружённых охранников, которые должны были сопровождать груз по железной дороге. Жили с ними в одной из гостиниц ВДНХ, где размещали командированных, была такая услуга в Москве, которая вскоре, увы, исчезла. Вагонов для отгрузки оборудования не было, т.к. было время уборочной, зато появилось время для спокойных прогулок по Москве. Я зашёл в управление кадров нашего Министерства Гражданской авиации. Начальник управления узнав, что я сибиряк, тут же снял трубку и через полминуты уже говорил с начальником Омского авиационного училища спецслужб ГА Львом Семёновичем Симкиным.             

    О том, что такое училище создано на базе расформированного военного авиаучилища лётчиков бомбардировочной авиации, я узнал, когда принимал на работу в Гурьеве выпускника 1 выпуска специальности «Радиооборудование аэропортов» в 1964 году, даже фамилию помню: Коля Малин. Я сообщил свой гурьевский адрес и согласился с предложением, тем более, что при министерской поддержке можно было рассчитывать  на отъезд и не дожидаясь окончания отработки.

    Получив, в конце концов, наш «Сатурн», а это 8 вагонов и платформ, я проинструктировал охрану и улетел в Гурьев. Сразу по прилёту жена мне вручила телеграмму из Омска: «Перевод возможен должность инженера одновременным преподаванием средний оклад 160 комнатой обеспечим течение года расходы переезда оплачиваем начальник училища Симкин». С помощью этой телеграммы я запустил механизм перевода, который выдал положительный результат только после согласия нашего Казахского управления гражданской авиации в Алма Ате. Они сначала предложили мне переезд в привычный климат в Целиноград, даже с предоставлением какого-то жилья (жил бы сейчас в столице соседнего суверенного государства!), но я стоял на своём. Вопрос решился в декабре 1965 года. А наш Женя к этому времени уже родился 21 октября и спал на двух стульях, приставленных к нашему дивану. Мы успели встретить с нашими гурьевскими сослуживцами и друзьями новый 1966 год у нас дома, 2 января загрузили вещи в контейнер, а 3-го вылетели рейсом в Куйбышев (теперь Самара) самолётом ИЛ-14. В комнате матери и ребёнка ждали рейс на Омск несколько часов и рано утром 4 января на самолёте АН-10 прибыли в Омск, где нас встретили мама и Нина, у которой нам и предстояло пожить до получения своего жилья.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Обычно по тэгу # celebrity style мы говорим о кинозвездах и других людях, для которых хорошо выглядеть - это часть работы. А сегодня мне хочется посвятить пост женщине, которой я давно тихо восхищаюсь, и образы которой для меня - аргумент к мысли, что красота и стиль - они все же ...
" Формально правильно, а по существу издевательство ". Владимир Ульянов-Ленин В материале " Собакам и неграм " казус с Оксаной Карай был разобран мною достаточно полно, однако, скажем так, с "общеполитической" стороны, без глубокого бурения. Думается, текст уважаемого  ...
«Пропалывают кассетами»: в Часов Яре ВСУ испытали на себе «сирийские штурмы» ВСУ совершили большую ошибку, из-за которой они сейчас с трудом удерживают позиции на нескольких участках. Упустив в свое время возможность выстроить мощные укрепрайоны, ВСУ после потери Авдеевки ...
вдруг поняла, что в детстве самым сильным фоновым чувством была виноватость. постоянная виноватость в чём-да-нибудь мне кажется, что хоть я и была хорошей девочкой, но во всю свою жизнь я так много не чувствовала себя провинившейся, как в ...
Все очень просто, они всегда выступают против интересов русского народа. Они большей частью состоят из не русских(хохлов, евреев, азербайжанцев и.т.д) Вот я не знаю ни одного видного русского оппозиционера и это логично, зачем русскому топить против интересов русского народа? Навальный, ...