Грамши, а не Ганди

Ганди сопротивлялся британцам с их британским же правом и представлениями о правах человека.

В этой логике выступить гандистом против убийц — означает проиграть сражение еще до его начала. Этот контекст, к слову, отсылает нас к классической для русской мысли заочной дискуссии Льва Толстого и Ивана Ильина.

Второй довод Пастухова касается социальной природы режима Лукашенко и других постсоветских диктатур. Наивно было бы думать, что политическая машина, построенная Александром Григорьевичем, остановится после его ухода. Ведь этой машиной кормится и живет белорусская «элита» — сотни семей, чье привилегированное положение зависит от коррупционной ренты. С точки зрения Пастухова, после четверти века кормления эти семьи образуют устойчивый социальный класс, который не сдаст своих позиций даже в том случае, если мирный протест победит и Лукашенко будет вынужден отдать власть. Оставляя за скобками вопрос о том, имеет ли смысл называть такую социальную группу классом и в какой из социологических традиций Пастухов заимствует этот термин, сам аргумент нужно признать убедительным. Собственность и ренту никто не отдаст добровольно, а мирный протест не сможет забрать украденное силой, после чего все повторится заново — но уже с новым Лукашенко.

И третья линия аргументации Пастухова. Она связана с пассивностью современной Европы, готовой защищать свои интересы на своей территории, но не предпринимать решительных шагов против диктатора. Мирный протест может победить, если он пользуется поддержкой мощного союзника, но белорусы предоставлены самим себе. В своем политическом одиночестве они сталкиваются не только со слабеющим режимом Лукашенко, но и с кровожадным «старшим братом», бряцающим оружием на границах.

Итак, опасения Владимира Пастухова справедливы, но я хотел бы поспорить с его выводами. Политическая история учит нас, как революции делались в прошлом, однако нет никаких гарантий, что эти уроки могут быть применены к современному миру.

Мы попрощались в последние десятилетия с индустриальным миром, и на улицах Минска это хорошо видно: протестуют не только люди, работающие на заводах или офисные клерки, но и бессчетное число айтишников, которые заняты в так называемых креативных индустриях, кто вместо одной постоянной работы реализует множество «проектов». Информацию белорусское общество черпает уже не из оппозиционных телеканалов, вещающих из-за рубежа, но из гениального проекта NEXTA, который создал 22-летний парень, и тысяч других источников.

История XX века ничем нам не поможет в этом отношении, ведь марксистская или постколониальная теории были ориентированы на восстание в массовом обществе: там, где существует большая группа угнетенных, которые осознали свои общие интересы. Новому обществу нужны новые формы протеста и революционных изменений. Об этом, кстати, хорошо знал Антонио Грамши, размышлявший в тюрьме режима Муссолини о причинах провала большевистской революции в странах Западной Европы вроде Венгрии и Германии.

Нынешний белорусский протест с его многообразием форм солидарности и отказа от насилия может стать историческим уроком для постсоветского пространства и одной из первых национальных революций в постиндустриальном мире.

Это рассуждение, впрочем, наталкивается на ключевое ограничение: бастующие, митингующие, увольняющиеся, марширующие и рисующие мемы белорусы смогут выбрать свою судьбу самостоятельно, если Кремль удержится от резких шагов. От граждан России, в свою очередь, зависит, насколько привлекательной такая опция покажется отечественным элитам.

Кирилл Мартынов
редактор отдела политики