Граф Гвидо, вскочивший на коня

топ 100 блогов donna-benta04.09.2016 Целый месяц провела в странных, смутных размышлениях о судьбе Валентина Катаева и, когда увидела пост в журнале Граф Гвидо, вскочивший на коня lobgott, внутренне ахнула. Прекрасная точка! Как будто услышала ироничный голос самого Валентина Петровича, от смуты не осталось и следа.

Оригинал взят у Граф Гвидо, вскочивший на коня lobgott в Война красных и белых спичек


Знакомилась в биографией Шаргунова очень медленно, выкраивая полчаса в день на очередную главу. И невольно задумалась о том, что жизнь скорее дискретна, чем линейна. Наверно, многим хотелось вычеркнуть из нее бесконечные собрания и голосования, всю подневольность. И когда наступили 50-е, Катаев сделал это решительнее многих. Нет, катаевская "Юность" не короткая главка в биографии, неразличимая среди других, столь же коротких, - целая эпоха.  А его поздняя проза - недостижимая для многих полная свобода. Как сказал в одном интервью Александр Нилин, сын писателя Павла Нилина: "Талант сам по себе протестен".

Ни в коем случае не берусь рецензировать достойную книгу Шаргунова, рассказавшего много нового о молодости Катаева. Но "образ Катаева" не стал четче. Или это недостижимо, писатель так и останется таинственной и закрытой фигурой русской литературы?..

Открою лучше неожиданно грустных "Растратчиков", нечитанных раньше, найду там "жгучую фразу" о графе Гвидо:

"Кроме чертовщинки авантюристического свойства, в характере Филиппа Степановича проявлялась иногда еще одна черта: легкая ирония, незаметное чувство превосходства над окружающими людьми и событиями, терпеливое и безобидное высокомерие. Очень возможно, что она родилась давным-давно, именно в ту минуту, когда Филипп Степанович, лежа на животе среди гаоляна в пикете под Чемульпо, прочел в походном великосветском романе следующую знаменательную строчку: «Граф Гвидо вскочил на коня…»
Сам великосветский роман года через два забылся, но жгучая фраза о графе навсегда запечатлелась в сердце Филиппа Степановича. И что бы он ни видел впоследствии удивительного, какие бы умные речи ни слышал, какие бы потрясающие ни совершались вокруг него события, Филипп Степанович только подмигивал своим почечным глазом и думал — даже, может быть, и не думал вовсе, а смутно чувствовал: «Эх вы, а все-таки далеко вам всем до графа Гвидо, который вскочил на коня, дале-ко!..» И, как знать, может быть, представлял самого себя этим великолепным и недоступным графом Гвидо".


Невольно видишь перед собой  молодого Катаева, лежащего на животе в пикете. Одного из офицеров Первой мировой, обреченного на пожизненное отступление, и все же вскочившего в последний момент на коня.

Дмитрий Быков объяснил поздний расцвет Катаева страхом смерти, проистекавшим от "небывало острого чувства жизни". Но не уходит ли сразу в прошлое любой миг, пережитый нами?
Как пронзителен долгий диалог с исчезнувшим, который ведет Катаев в огромном пространстве прошлого и настоящего, не имеющем границ. И продолжает этот диалог за других, своих вечных друзей...



"…Пройдя сквозь субтропический сад с померанцевыми деревьями, смоковницами, странными невиданными цветами, мы почувствовали сырую теплоту застоявшегося воздуха и очутились перед естественной каменной стеной необыкновенной высоты. Можно было подумать, что это навсегда окаменевший гладкий серый водопад, неподвижно свергающийся откуда-то с высот безоблачного сицилийского неба. В этот миг мне показалось, что я уже когда-то видел эту серую стену или, по крайней мере, слышал о ней…

Но где? Когда?

В стене сверху донизу темнела трещина, глубокая щель, естественный вход в некую пещеру – даже, может быть, сказочную, – откуда тянуло подземным холодом. Пол этого таинственного коридора, уводящего во мрак, был покрыт тонким неподвижным слоем бирюзовой воды, из которой росли какие-то странные, я бы даже сказал малокровные, растения декадентски изысканных форм, неестественно бледного болотно-бирюзового цвета. Цветы мифического подземного царства, откуда нет возврата…

…нет возврата!…

Этой картине должна была сопутствовать какая-то неземная, печальная музыка и какие-то слова, выпавшие из памяти.
Но какие?
Выпадение из памяти всегда мучительно. Вы слышите хорошо знакомую музыку, но как она называется – забыли. Идет хорошо вам знакомый человек, но его имя выпало из памяти. Распалась ассоциативная связь, которую так мучительно трудно наладить.
Я окаменел от усилия вернуть забытые, но некогда хорошо известные слова, вероятно даже стихи.
Вдруг все объяснилось. Наш гид произнес:
– Синьоры, внимание. Перед вами гротто Дионисо, грот Диониса,

…в тот же миг восстановилась ассоциативная связь. Молния озарила сознание. Да, конечно, передо мной была не трещина, не щель, а вход в пещеру – в грот Диониса. Я услышал задыхающийся астматический голос молодого птицелова – гимназиста, взывающего из балаганной дневной полутьмы летнего театра к античному богу:

«Дионис! Дионис! Дионис!»

«Там, где выступ холодный и серый водопадом свергается вниз, я кричу у безмолвной пещеры: Дионис, Дионис, Дионис!»
Теперь он был передо мной наяву, этот серый гладкий каменный водопад со входом в грот Диониса, откуда слышался тонкий запах выжатого винограда.
– Здесь, синьоры, – сказал гид в клетчатом летнем костюме, с нафабренными усами, – бог Дионис впервые выжал виноград и научил людей делать вино.
Ну да!

«Ты ушел в бирюзовые гроты выжимать золотой виноград».

Я не удивился, если бы вдруг тут сию минуту увидел Опыленный пурпуровый плащ выходящего из каменной щели кудрявого бога в венке из виноградных листьев, с убитой серной на плече, с колчаном и луком за спиной, с кубком молодого вина в руке – прекрасного и слегка во хмелю, как сама поэзия, которая его породила.

Но каким образом мог мальчик с Ремесленной улицы, никогда не уезжавший из родного города, проводивший большую часть своего времени на антресолях, куда надо было подниматься из кухни по крашеной деревянной лесенке и где он, изнемогая от приступов астматического кашля, рубашке и кальсонах, скрестив по-турецки ноги, сидел на засаленной перине и, наклонив лохматую нечесанную го лову, запоем читал Стивенсона, Эдгара По или любимый им рассказ Лескова «Шер-Амур», не говоря уж о Бодлере, Верлене, Артюре Рембо, Леконте де Лиле, Эредиа, и всех наших символистов, а потом акмеистов и футуристов, о которых я тогда еще не имел ни малейшего представления, – как он мог с такой точностью вообразить себе грот Диониса? Что это было: телепатия? ясновидение? Или о гроте Диониса рассказал ему какой-нибудь моряк торгового флота, совершавший рейсы Одесса – Сиракузы?
Не знаю. И никогда не узнаю, потому что птицелова давно нет на свете. Он первый из нас, левантинцев, ушел в ту страну, откуда нет возврата, нет возврата…

А может быть, есть?.."



Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Я уже писала об этих двух чудных созданиях. Маня - "женщина с трудной судьбой"  и Лосяш,  проходящий тогда под именем " 6 кг счастья " Тут некоторые беспокоились, нашел ли кот себе хозяев, пристроить тогда его не получилось, и это было даже к счастью для кота, моя подруга решил ...
Здесь еще парочка ее ...
А, сорри, про самолёт не написал же. Иногда летаю, да. Как авиацией крупной, так и мелкой тоже. И этаа... Вы заебали розжыгать. Чо только не прочитал уже про Казань, какие только видео не постили под видом "казанского". Йопт, как вам ваще не страшно на улицу выходить? Там же машины едзят ...
…но лилии ...
Здравствуйте, Яна! Спасибо Вам за записи в ЖЖ. Они удивительным образом пересекаются с жизнью: порой только задашься какой-то тягостной мыслью или проблемой, открываешь ваш ЖЖ - вуаля! - обсуждается что-то очень похожее, что позволяет взглянуть на ...