Глава 4. Дальний путь стелется

(Начало - здесь)
Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел, становился все
выше, все гуще, все глуше, кое-где ветви деревьев переплетались над
головой. То справа, то слева в чаще что-то шевелилось, шуршало,
топотало. Звенела мошкара, и Бахахи лопал ее прямо на ходу – они
шли уже достаточно долго, от завтрака давно остались лишь
воспоминания.
- Приношу свои извинения, - говорил каждый раз Бахахи, обирая с
морды крылышки и хитиновую шелуху. - Это очень вкусно, не мог
удержаться.
- Здесь вокруг много живого мяса, с голоду не пропадешь, -
язвительно отвечал Иван.
Влез в разговор и Железный Генрих, хвастая, в том числе, и успехами
в произношении:
- Я могу трое суток, не останавливаясь, гнать оленя через бурелом,
настигнуть и повалить на землю, схватив за рога. Голыми руками,
хитрость против хитрости, разум против инстинкта, сила против силы!
Так мы охотились с егерем Адольфом…
- Недурно было бы здесь заблудиться, - перебил его, чтоб не
заносился высоко, Иван. - Провести бы годик-другой, скитаясь. Завел
бы я себе приятеля - волка какого-нибудь, к примеру, ходили бы мы с
ним на охоту, беседовали бы...
- Надоело бы, в конце концов, - ревниво возразил Бахахи.
Шагах в двадцати впереди кто-то приземистый и темный, пригнувшись,
перебежал дорогу.
- С вёдрами, - огорчился Иван. – Дурная примета, дороги не
будет.
- Вроде, не баба, - опять возразил Бахахи. – И не с пустыми –
видел, как его скрючило-то?
Они остановились, прислушиваясь. Где-то в глубине чащи раздавался
монотонный глухой рокот. Почва под ногами начала вздрагивать. В
лесу стоял шум и треск.
Через минуту оно появилось - огромное, белое и совсем-совсем
горячее. Не мчалось, не катилось - перло, тупое и опасное, оставляя
за собой хвост раскаленной духоты.
- Задавит! – квакнул Бахахи в прыжке, сигая в кусты.
Генрих ломанулся за ним.
Один Иван застыл в изумлении посередь дороги, узнавая и не
веря.
И быть бы ему задавиму.
Но тут снова выметнулся на дорогу давешний, с ведрами, рванулся
наперерез, лихо выплеснул одно за другим прямо туда, в жар и
пламень, а сам упал, закрывая голову руками, с воплем:
- Вспышка прямо! Ложись, дурень!
Иван послушно шлёпнулся наземь, и в этот момент рвануло.
В грохоте и треске поднялся столб густого пара, с визгом пронеслись
по воздуху какие-то чугунки, рядом с Иваном воткнулся и закачался
ухват.
Когда все утихло, Иван встал, отряхнул золу и известку, как мог, и
пошел туда, где возле груды битого кирпича так же чистился и
отплевывался его спаситель.
- Гой ты еси, добрый молодец? – вежливо спросил Иван.
- Да и ты тоже, как я погляжу, - согласился тот.
- Иван, - представился Иван и протянул руку. – Царский сын.
- Умеля, - ответил тот пожатием. – Аналогично.
- Твоя была? – спросил Иван, кивнув на обломки.
- Не, - замотал головой Умеля. – Папина еще. Наследие старого
режима.
И с интересом посмотрел через плечо Ивана на подошедшего
Бахахи.
Иван оглянулся и поспешил объяснить:
- Это со мной, ты не удивляйся. Бахахи, король…
- Ишь ты! – не удивился Умеля. – Бывает.
И пожимая зеленую лапу, назвался:
- Умельян Емельянович, сын здешнего царя, ныне покойного Емельяна
Первого. Единственный, про причине неимоверной лени папаши.
- Так вы, выходит, сами царь, раз батюшка ваш теперь помер, -
вежливо поправил его Бахахи.
- Ага, - согласился Умеля. – Только царство-государство моё –
тю-тю!
И пнул с досады какой-то глиняный черепок.
- Можно склеить! – с осуждением сказал подоспевший Генрих и
подобрал черепок. – Будет снова горшок.
- А это Железный Генрих, - спохватился Иван. – Он у нас на все руки
умелец.
Польщенный Генрих церемонно поклонился, а Умеля, кивнув в ответ,
посмотрел на него с особым интересом.
- А что ж, все-таки, с царством твоим приключилось? –
поинтересовался Иван.
- Долго рассказывать, - махнул рукой Умеля.
- А мы не спешим, - заверил Иван. – Глава, считай, еще только
началась, рассказывай! Заодно и перекусить пора.
Железный Генрих уже привычно хлопотал, развязывая мешок со снедью и
сооружая из обломков кирпича очажок. Да и у Умели тоже, как
выяснилось, с собой было.
И поведал он за неспешной трапезой такую грустную историю падения
царства.
- Папаша мой сам-то был роду не царского, из простых, - рассказывал
Умеля, с аппетитом обгладывая косточку. – А царство – вместе с
рукой дочери прежнего царя, матушкой моей, стало быть, - получил в
награду за спасение отечества от иноземных захватчиков. Тогда на
нас войной лягушатники пошли…
Умеля покосился на разутые лапы отдыхавшего Бахахи и добавил:
- Я, конечно, извиняюсь, если что не так сказал…
- Ничего, ничего, - поспешил его заверить Бахахи. – Я не из этих,
сам их не люблю, проглотов.
Умеля удовлетворенно кивнул и продолжил:
- У принца ихнего причина была – он к матушке сватался, когда она в
царевнах ходила, да получил от ворот поворот. Затаил обиду, время
выждал, да и пришел с войском мстить. Уже тогда бы царству и конец
был, кабы не папаша – он, вишь ты, слово волшебное знал, вот и
применил боевую магию в патриотических, ну, и, конечно, в своих
личных целях…
- А я ведь, кажись, что-то такое читал… или видел…, - встрял
Иван.
- Да запросто, - согласился Умеля. - Про это много потом
насочиняли, как водится, добавили героизма. На самом-то деле, жизнь
– не кино: трах-тибидох! – и победа. Возможности у папани были не
безграничные, у каждого волшебства свои параграфы с
закорючками…
- Это верно! – завздыхал Бахахи.
Умеля помолчал, ожидая, не добавит ли он еще что-то. Но тот молчал,
и Умеля продолжил:
- Во-вторых, как я уж говорил, ленив папаша был, не охоч до
решительных действий. В общем, война долго шла, и разорение царству
было немалое. К зиме лягушатники даже столицу нашу заняли – папаша
потом, правда, говорил, что это была его специальная военная
хитрость такая. Может, и не врал. Потому как тут и настала
виктория!
- Зимой? – не поверил Иван.
- Именно что зимой – подтвердил Умеля. – Отец колданул – и все
печки из столицы ушли. А какая же в наших краях зима без печки!
Лягушатники пробовали кострами греться, да только весь стольный
град и спалили. И побрели восвояси. В самый лютый мороз. Вот в этом
самом лесу конец им и пришел…
- Заблудились? – догадался Иван.
- Которые заблудились и замерзли, а которых и печками задавило –
папаша их вдогонку послал.
- Какая ужасная кончина! Какая жестокость! – ахнул сентиментальный
Генрих.
- А не ходи к нам с мечом! – обиделся за папу Умеля, и Генрих
отрицательно замотал головой: ни за что, мол.
Помолчали. Иван не вытерпел первым:
- Все равно, не понял – а с царством-то что? Победили же!
- Пиррова победа, - непонятно ответил Умеля. – Хозяйство – в
руинах, а народ руками ничего делать не хочет – папаше в рот
глядят, чтоб слово волшебное сказал, а ему порой и это лень, не то,
чтоб пальцем шевельнуть заради государственных дел…
- Как еще тебя-то сделал! - не сдержался Иван.
- Меня – как надо, - сухо ответил Умеля. – И хорошо, что без
волшебного слова. Я сызмальства привык сам все делать. Еще и папины
грехи подчищаю.
- Это ты про печку? – опять догадался Иван.
- Про печки, - уточнил Умеля. – Эта, вроде, последняя была. Он ни
одной не демобилизовал, так и шлялись здесь с той войны. По
привычке сколько подавили - и наших и всяких калик перехожих –
страсть! Догонят – хрусть, пополам!..
- Я, конечно, извиняюсь, Умельян Емельяныч… - перебил Бахахи.
- Умеля, - разрешил тот. – Подданные разбежались, царство
развалилось, можете даже просто Умелькой кликать.
- Не подумайте, дорогой Умеля, - осторожно продолжил Бахахи. – Не
подумайте, что я с умыслом выпытать, но неужели ваш почтенный отец,
умирая, не передал вам волшебное слово по наследству?
- Бегал бы я тогда который год тут, боевые печки вручную гасил! –
воскликнул Умеля и вдруг залился злыми слезами:
- Помер, змей старый, так и не передал секрет, в могилу утащил,
жила рваная!
Генрих за такие слова посмотрел на него неодобрительно, Бахахи о
чем-то задумался, а Иван-младший сын, тоже обнесенный наследством,
понимающе обнял Умелю, притянул к груди и забормотал,
успокаивая:
- Ну, полно горевать! Хороший ты человек, Умеля, и без секрета. Вон
какое дело полезное людям сделал – ходи-не хочу теперь по лесу без
опаски! А пойдём вместе с нами! Мы будем ведьму искать, ты – печки
гасить. Или, наоборот, класть - как уж захочешь…
Умеля прислушался и утёр слезу.
- А на что вам ведьма? – заинтересованно спросил он.
Бахахи с Генрихом переглянулись и оба собрались что-то сказать, но
Иван не дал им, обрадовавшись, что понравившийся ему Умеля уже
готов согласиться:
- По дороге расскажем, - заторопил он его. – Путь нам
неблизкий.
- И всё пешком? – засомневался Умеля. – Эх, кабы нам…
- Лошадку, хоть одну? Хорошо бы, конечно, - согласился Иван.
- А пойдём-ка, покажу чего! – решительно сказал Умеля, загадочно
добавив: - Только оно не работает.
И потащил Ивана за руку на опушку леса.
- А позволено ли мне будет узнать, как здоровье вашей матушки,
вдовствующей царицы? – догнав их, поинтересовался Бахахи.
- А её змей унёс, - беспечно отвечал Умеля.
- Змей? Который папаша ваш? – не понял Бахахи.
- Нет, другой. Про папашу я фигурально выразился, - объяснил Умеля.
– А этот настоящий – Горыныч.
- А ты чего же? – вскричал Иван. – Её же спасать надо!
- Думаешь? – с сомнением переспросил Умеля. - Ну, заедем, коли так,
посмотрим на месте. Но, по-моему, ей там нравится. Горыныч – мужик
неплохой, работящий, в отличие от папани. Мы с ним иногда вместе
мастерим чего-нибудь, он по огненному делу мне много чего
советовал. Вот, глядите! Пришли.
Иван глянул и попятился назад в лес:
- Ещё одна, недобитая!
- Сейчас сбегаю к ручью, - засуетился, грохоча ведром, Железный
Генрих.
- Не надо! – засмеялся Умеля. – Это моя, ручной работы, никакой
магии.
И повёл всех вокруг огромной печки странной конструкции, объясняя и
показывая:
- Еще малолеткой мечтал: вырасту – сделаю ездовую печку без
волшебного слова, на одной технике. Вот, колеса приделал, сзади –
телега для дров, а внутре у ней.. – Умеля распахнул одну заслонку –
оттуда дохнуло раскаленным жаром, распахнул другую – за которой
нечто ходило ходуном, постукивая и полязгивая.
-…Трубу вот приделали с Горынычем, гудок со свистком я сам
придумал, - похвастал Умеля и дёрнул за веревочку.
У всех зазвенело в ушах, Бахахи подпрыгнул, а Иван присел, в лесу
посыпались сухие сучья с деревьев, взлетела целая стая ворон, рядом
с Генрихом с корнем вырвало дубовое дерево, и земля
покрылась трещинами.
- Да уж - свистнуто, так свистнуто! – уважительно сказал Иван,
выпрямляясь.
Умеля покраснел от гордости, но тут же вздохнул и развел
руками:
- Но не едет…
Железный Генрих, деловито разглядывая незадачливый механизм, еще
раз обошел вокруг, попинал зачем-то здоровенные железные колеса,
посмотрел, задрав голову, на высоченную красную трубу, пошевелил
губами, высчитывая что-то на пальцах… А потом решительно
вскарабкался по влазням, загрохотал там, отломал и сбросил вниз
раструб, еще какие-то железные коленца.
- Либер Умеля! – торжественно объявил он, спрыгнув и вытирая руки
тряпицей: - У вас вкралась в расчёты небольшая ошибка, и весь пар
уходил в свисток. Попробуйте теперь.
Умеля, глянув недоверчиво, залез сам, подергал вьюшку, навалился на
деревянную рукоятку, которую Иван поначалу принял за торчащий
ухват.
- Пшшш! – зашипела печь, пыхнула, дёрнулась…
- Ура! Заработало! – заорал Умеля. – Поехали!
И все, толкаясь локтями, полезли на полати.
***
Когда печь, дымя и посвистывая, скрылась за дальним косогором, из леса вышел Некто, посмотрел ей вслед и подумал: «Что-то слишком длинно получается… Может, вот так сделать: «...Они и не знали, что впереди их ждал скорый и счастливый конец. Конец.»?..»
|
</> |