формула и ритуал: два штриха

Ни для кого уже давно не новость, что миф относится к ритуалу так же, как текст драматургического произведения к его постановке: в первом случае мы имеем более-менее цельную вербализацию определенных идей, во втором - доскональное воспроизведение этого изложения в рамках принятой знаковой системы. Это положение очень удобно иллюстрировать на христианском материале, но я приведу более сложные и более близкие нам примеры: например, бесчисленные случаи использования погребального инвентаря как воспроизведения атрибутов эсхатологического мифа, где транспортное средство (конь, колесница, повозка) отражает представления о процессе перехода в иное состояние, элементы с брачной символикой указывают на посмертное единение с почитающимся божеством и даже такие незначительные на первый взгляд детали, как изображения определенных животных, при внимательном рассмотрении оказываются неот'емлемыми частями мифа (ср. гусей-лебедей Аполлона, о которых см. хотя бы работу Л. Л. Селивановой, и их настойчивое появление в причерноморских погребениях, описанное и интерпретированное И. Ю. Шаубом).
Индоевропейский ритуальный костюм как воспроизведение представлений об облике подобия бога - тема, мягко говоря, мало проработанная, хотя после открытия индоиранских (скифо-сакских) жреческих погребений в этой области делались неплохие попытки. Другое дело, что в основном интерпретировалась семантика украшений костюма - золотой пекторали из Толстой Могилы, калафов, сережек и браслетов жриц, и т.п. - но мало внимания уделялось функции самих этих об'ектов в контексте общего облика погребенного. Здесь стало своего рода прорывом открытие "Золотого человека", которого А. К. Акишев назвал "тенью бога Митры на земле", - и, в общем, его видение костюма и вооружения иссыкского вождя я считаю справедливым, хотя в формулировках можно многое добавить и уточнить.
Именно с этих позиций можно подойти к такому странному элементу эгео-анатолийского погребального обряда, как золотые накладки на глаза и губы, обнаруженные в Ольвии, Неаполе Скифском, на Кавказе, в Северной Греции и т.п., и их более дешевые имитации из неблагородных металлов. Генезис этой традиции как минимум сложно проследить, поскольку, с одной стороны, она граничит с традицией использования погребальной маски (и здесь уже нужно обращаться к крито-микенскому и месопотамскому материалу), а с другой, находит ряд аналогий в археологии и этнографии весьма отдаленных евразийских регионов, где для закрытия естественных отверстий на лице покойного использовались монеты (причем далеко не золотые) и разные другие предметы, вплоть до кусочков ткани. Иными словами, здесь не стоит искать прямого и буквального воспроизведения на уровне "золотоглазый бог - золотоглазый герой". Ситуация как минимум многослойнее, но точки соприкосновения между нашими накладками и индоевропейской поэтической формулой, кажется, все-таки есть.
А вот какие, я уж допишу завтра, если это кому-либо интересно.
.
.
|
</> |