Евтушенко и "Мадемуазель"

maria_amor — 07.07.2011 В тринадцать лет кавалеров мне вполне хватало, если в них зачислить всех мальчишек, которым я все то лето поливала в Коктебеле теннисный корт, но не было любви хорошей у меня, потому что неблагодарные и заносчивые теннисисты не обращали на свою усердную поклонницу ни малейшего внимания.

Но, в один прекрасный день, бреду я себе, тургеневская барышня, по парковой аллее Дома Творчества с томиком Руссо в охапке, а со мною вот что происходит...
Кстати, вы, может, думаете, Руссо здесь гипербола? Нисколько. В детстве мне почему-то было интересно читать совершенно неудобоваримые произведения, достаточно сказать, что тягомотная «Консуэло» до пятого класса лидировала в моем списке бестселлеров. Впрочем, вернемся к парковой аллее, потому что по ней ко мне как раз приближается мой папА в компании своего однокашника по Литературному институту, знаменитого на весь Коктебель поэта Евгения Евтушенко, который уже несколько дней шокирует публику взморья зарубежными полиэстровыми шортами и привлекает внимание курортных дам ярко-голубым перстнем и упорно циркулирующими слухами о доступности. Направляются они явно в пивной ларек, причем даже ребенку ясно, что это не первый заход.
Приближаясь ко мне, поэт громко говорит:
- Вот идет женщина, с которой я давно хочу познакомиться.
В тринадцать лет приятно выглядеть старше своих годов, поэтому слово «женщина» прозвучало музыкой в моих тщеславных ушах. Папа присмотрелся, и в восторге от приятного совпадения, воскликнул:
- Это же моя младшая дочь!
Евтушенко немедленно прибегнул к верному приему интеллектуалов впечатлять простых девушек, не гнушаясь тем, что способу столько лет, как самому еврейскому народу: презрительно взглянул на обложку моей книги, заявив:
- Зачем вы это читаете? Выбросьте Жан-Жака! Читайте мою «Интимную лирику» «100 лет одиночества»!
Дальше мы двинулись к ларьку все вместе, уже не за пивом, а за шампанским. Подозреваю, что до этого платил папа, но сейчас толстую пачку денег небрежно вытаскивает поэт. Заметив, что я взглянула на его перстень, он с вызовом бросает:
- Варварское любопытство.
Ах, так? Хотят ли русские войны? Её есть у меня!
- Варварское кольцо! - парирую я. Наконец-то я могу пустить в ход свой богатейший теоретический опыт борьбы полов, приобретенный многолетним, до сих пор абсолютно бесполезным штудированием Стендаля и Бальзака! Пора, пора начинать одерживать на этом фронте безоговорочные победы. Трудно превратиться в жестокую и недоступную сердцеедку, если местные теннисисты даже в кино не зовут.
Мы проходим мимо домика Евтушенко, он забегает в номер и возвращается с флаконом духов. Отвинчивает пробку, наливает полную горсть, протирает себе лицо, освежает волосы, завинчивает и торжественно презентует мне остатки «Мадемуазель» Шанель. Хотя до сего дня мне никто духов не дарил, я все же подозреваю, что что-то тут сделано неправильно, но готова закрыть глаза на несовершенства первого в моей жизни ухажера. В конце концов, поэт в России больше, чем поэт, можно простить ему отсутствие опыта и неуклюжесть.
Мы устраиваемся в чьем-то садике. По мере того, как мои спутники опустошают бутыль, все ближе парит Шагал, все неуемнее радуется посвящениям Апдайк, все назойливее маячит Фидель Кастро, яростнее спорит Пикассо, щедрее раздает картины Макс Эрнст...

После очередного стакана Женя наклоняется ко мне, и проникновенно, доверчиво вопрошает:
- Маша, скажите мне правду, мне это очень важно знать: кем лучше быть – хорошим человеком или поэтом?
Пока я раздумываю над этим неизбежным, роковым выбором, пока осознаю собственную ответственность перед российской поэзией, папа не выдерживает происходящей бредятины. Он спохватывается, смотрит на часы и кричит:
- Машка, да ты знаешь, который час? А ну марш домой! Мигом!

Уж будьте уверены, больше я этого бестактного папу с собой на свидания не брала.

- Маша! Маша! – взывал во след мне поэт, которому скучно было оставаться с одним моим папой, с папой Римским, Селинджером, да Маркесом, но я, оскорбленная, умчалась напролом через колючки пересеченной местности. Прихватив, однако, флакон.
На следующий день я обнаружила в библиотеке Дома Творчества «100 лет одиночества», и не вернулась больше к Руссо.
Еще несколько лет я благоухала неотразимым ароматом «Мадемуазель».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив