Движение последователей о. Александра Меня и ПСМБ о. Г. Кочеткова: сходства и отличия

pretre_philippe — 21.12.2016 Интересную попытку анализа делает Андрей Дударев, член ПСМБ, как он сам о себе пишет, с 2001 по 2015 годы. (А сейчас - уже нет?...)

Привожу фрагмент из его последней части публикации, которая обширна и состоит из нескольких частей. Окончание еще должно последовать.

"...Итак, в практике жизни последователей отца Александра Меня и отца Георгия Кочеткова есть много общего. Это миссия, катехизация, акцент на образовании, на углубленном, осмысленном вхождении в церковную традицию, содействие общей жизни.
И в общинах ПСМБ, и в малых группах новодеревенского прихода встречи на квартирах были центром жизни. Малые группы, общины и братства стали важными экклезиологическими образованиями. Для обоих духовных сообществ характерны христоцентризм, ориентация на общение с текстом Священного Писания, содействие литургической реформе, принципиальная аполитичность [хотя в последнее время некоторые прихожане храмов Космы и Дамиана и Успения стали активно высказывать свою политическую и церковнополитическую позицию не только в личных блогах, но также в статьях и выступлениях], умеренность, нежелание отделяться от РПЦ МП… У обоих духовных движений общие корни. Это «мечевцы», «катакомбники», репрессированные и гонимые в советское время, ищущие духовного обновления неравнодушные священники и миряне 60-80-х годов. В философско-богословской сфере – представители «парижской богословской школы» и русской религиозной философии. Оба движения привлекательны для научной и творческой интеллигенции. В обоих социопространствах существенен принцип атерриториальности: люди собираются не вокруг мест, а вокруг лидеров, готовых обеспечить надлежащее качество среды общения.
Но есть и отличия.

Обратимся сначала к тому, что принято называть «меневской» традицией. В каком-то смысле, кстати, и отец Георгий Кочетков есть выразитель «меневской» традиции, т.к. он входил в круг тех представителей клира, кого отец Александр приглашал к себе для разговоров и обсуждений. Но, конечно, под «меневской» традицией можно понимать и совсем другое, т.к. практика отца Георгия довольно существенно продвинулась и выделилась в некое самостоятельное явление. Строго говоря, разделение произвести необходимо.
Наверное, можно сказать, отец Александр Мень и его последователи делают акцент на личной и общинной открытости, на честном самостоятельном поиске. Отсюда смелость и готовность идти на риск в отношении исследования искусства, науки, других религий или духовных практик, диалогизм. Свобода мысли в данном случае становится важнее соборности и общей жизни. Изучение Писания также важнее общей жизни. Открытость как в сфере мысли, так и в человеческом плане. Отец Александр Мень был мастером личного общения. Он был совместим со всеми. И при этом границы общин и круга общения были размытые. Отсюда много ярких личностей-последователей, но зачастую эти личности разрознены, у них нет видимого общего дела и единства. Отцы Александр Борисов, Георгий Чистяков, Владимир Лапшин,.. но и Глеб Якунин, Николай Эшлиман, а также Яков Кротов; Лев Регельсон, Владимир Леви, Александр Галич, Лион Измайлов, Надежда Мандельштам, Фазиль Искандер, Тамара Жирмунская, Александр Зорин, Владимир Файнберг, Людмила Улицкая и проч. интеллигенты-одиночки – все эти и многие другие люди так или иначе попали под влияние отца Александра.

Его последователи и ученики очень непохожи друг на друга. Опыт отца Александра доказал, что большое многообразие форм церковной жизни может осуществляться не только в границах единой Церкви, но и в границах одного прихода, одного духовного движения… По воспоминаниям Михаила Завалова, общины и группы были очень разные, это «всегда был поиск, эксперимент… никакой попытки создать единый устав и тиражировать общинки не было» [Михаил Завалов. Крошки со стола].
Владимир Илюшенко говорит, что отец Александр не раз напоминал: «Отцы Церкви, как и русские религиозные мыслители, подчеркивали, что существуют две формы религиозности: «открытая», свободная, человечная, и «закрытая», мертвящая, унижающая человека. Вечным примером столкновения между ними является антитеза Евангелия и фарисейства». Открытое христианство основано на вере, любви и свободе, на Божественном откровении, учении пророков, оно ведет диалог с миром и человеком и способно к гибкой, адекватной реакции на всё, что в мире происходит. Оно терпимо и восприимчиво к иным традициям, уважительно к человеческой личности. В противовес этому существует т.н. закрытая модель христианства, которая основана на изоляционизме, конфронтации, идеализации прошлого, ксенофобии, обскурантизме, унижении личности. Такое христианство не принимает ничего нового, подозрительно относится к науке, искусству, общественной жизни…

Возможно, экклезиологические основания открытого христианства отец Александр почерпнул в трудах отца Сергия Булгакова, который видел Церковь, Невесту Агнца как живое многоединство, возглавляемое Христом и оживляемое Духом Святым. «После боговоплощения и Пятидесятницы Христос есть глава всего человечества и, следовательно, живет в нем. То же справедливо и по отношению к Духу Святому» [Булгаков Сергий, протоиерей. Невеста Агнца. Париж 1945. C. 280-283]. Во всяком случае, в письме Юлии Николаевне Рейтлингер отец Александр писал: «Он (отец Сергий (А.Д.)) был одинок среди обскурантов. И, наверно, мечтал о тех временах, когда его научатся понимать, когда будет складываться “модель открытого православия”. Увы, это время ещё не пришло. Но первые ласточки есть» [Умное небо. Переписка протоиерея Александра Меня с монахиней Иоанной (Ю.Н. Рейтлингер). М., «Жизнь с Богом», 2009 г., с. 273.]. Закрытое христианство (причем могут быть разные формы закрытости, в том числе вполне благовидные) охраняет своё, оно боится потерять устойчивость, открытая система более уязвима, но зато здесь легко дышится, т.к. во главу угла поставлена любовь.

Открытое христианство подразумевает в том числе открытость к разным формам благочестия и разным типам верующих. Стилистическая терпимость, определенная гибкость, конечно, содействуют выживанию (два храма в центре Москвы в любой момент могли бы отобрать), но, с другой стороны, вынужденный компромисс (в частности, отец Александр Борисов вынужден был принять назначение двух священников, не принадлежащих к «меневскому кругу») часто опасен тем, что может привести к потере идентичности, к потере чистоты, честности и самостоятельности собственного голоса.
В практике отца Георгия и его последователей другие акценты. Например, акцент на примате общей жизни. Духовное движение, общая жизнь, плотная среда общения важнее изучения Писания и традиции, хотя качественное образование – один из основных приоритетов братской жизни. Успешная совместная деятельность. Отец Георгий – уникальное явление в новейшей истории российской Церкви, человек с выдающимися организаторскими способностями. В ПСМБ успешно сочетаются сетевой и иерархический принципы. Однако при акценте на общей жизни с попыткой унификации единство становится важнее свободы, а единомыслие важнее разномыслия и конкуренции идей, соборность важнее личностности. Организованное братство, способное горы свернуть, но яркие личности почему-то во многом рядом с братством, а не в братстве (например, О.А. Седакова и А.И. Шмаина-Великанова не входят в ПСМБ). [Уникальна в этом смысле фигура С.С. Аверинцева, который говорил, что братство привлекает его в том числе и тем, что это не кружок по интересам. Впрочем, С.С. Аверинцев, как и отец Павел Адельгейм, никогда и не был братчиком в полном смысле этого слова.].

Жесткие границы общин и братств (статуса полного члена братства легко лишиться из-за пропусков встреч или несоблюдения ещё каких-либо правил). Во главу угла поставлены миссия и служение. Совместное дело важнее любви, готовой оставить «сто овец ради одной». Можно прийти практически в любую братскую общину и там будет то же, что в других общинах, те же темы обсуждения, те же нормы и правила жизни, те же приоритеты… При этом держание границ – важный принцип общинно-братской жизни. Отец Георгий любит повторять: «нет границ — нет ответственности». Открытость возможна на конференциях или каких-то общих мероприятиях на высоком уровне, но редко можно увидеть небратского гостя на простой общинной встрече или агапе. Братья и сестры в общинах в этом вопросе очень зажаты, они оглядываются на старших. А старшие больше озабочены трансляцией решений, принятых где-нибудь на Большом совете, а не рискованными самостоятельными инициативами. Конечно, есть ещё круги служений – возможность активным людям проявить себя, но руководят этими кругами всё те же старшие, часто не по дару личной харизмы, а по принципу личной лояльности к основателю движения.

Кстати, контрастом с назначением двух «неменевских» священников в храм Космы и Дамиана выглядит ситуация с историей назначения священника Михаила Дубовицкого в храм Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках. Конечно, это очень разные ситуации, как разные и сами назначенные священники. Но в первом случае, можно сказать, была некая интеграция двух священников в приходскую жизнь, во втором же случае, отец Михаил Дубовицкий не смог преодолеть резкое отторжение, а братчики не помогли ему сделать это, и точки соприкосновения не были найдены. Естественно, «казус Дубовицкого» заслуживает отдельного рассмотрения и остается за рамками нашего исследования.

Александр Агаджанян замечает, что отец Александр Мень и его последователи более «инклюзивны» и менее «селективны» в своей пастырской и огласительной практике. Принимают всех, кто приходит. Тогда как подход отца Георгия Кочеткова более «эксклюзивен» и более «селективен», он нацелен на «создание гомогенной церковной субкультуры». Кто не соответствует стилю и нормам жизни (или не хочет измениться соответствующим образом), вынужден уйти. При этом резкий поворот жизни, конверсию (обращение) и транзит (быстрое дальнейшее движение «вперед и вверх») для человека, желающего всё резко поменять или «начать с нуля» способно совершить именно ПСМБ. Автору известно много случаев, когда люди за сравнительно короткое время восстанавливали в себе человеческий образ, искаженный грехами и страстями, собирали свою разбитую жизнь (например, после развода или карьерного краха) и обретали новые смыслы бытия. В пастырском плане можно сказать, что отец Георгий как бы предлагает включиться в строительство братской жизни, т.е. уже начатого, не своего (предполагается, конечно, что братская жизнь станет своей). У отца Александра это своё остается и имеет неотчуждаемое значение. Например, Марианна Вехова говорит: «он искал нам не только друзей, невест и женихов, но и врачей, репетиторов, редакторов, издателей, юристов, консультантов, и не перечесть всех, – искал, как любящий отец, встревоженный проблемами и болезнями детей… Как только успевал?» [Марианна Вехова. Всеисцеляющее слово]. Т.е. обретение себя и своего, личное движение, духовный и интеллектуальный рост – всё это было очень существенно для отца Александра как пастыря.

Характерно, кстати, некоторое несовпадение отца Александра и отца Георгия по отношению к т.н. семейному вопросу, это видно и по личному выбору, и по словам, и по действиям. Отец Александр женат, отец Георгий – нет. Отмечают, что у отца Александра была «фантастическая семья» [в частности, Владимир Юликов так говорит] в том смысле, что мало где в семье удавалось наблюдать такие любовь, доверие, простоту отношений и взаимопонимание. При этом отец Александр часто содействовал созданию и укреплению других семей. Отец Георгий вдохновляет людей, прежде всего, на служение. Конечно, он не гнушается браком, но при этом говорит, что «семья не может быть до конца воцерковлена», явно отдавая предпочтение безбрачному пути (кстати, в Содружестве некоторые братчики принимают обеты безбрачия).
Андрей Еремин пишет, что у отца Александра можно наблюдать некий синтез, соединение двух оппонирующих традиций, двух типов духовности, которые «разошлись в Православной Церкви, что привело её к катастрофе. Это линия евангельского нестяжания и линия социального служения, узурпированная Иосифом Волоцким» [Андрей Еремин, с. 177]. То же можно отнести и к духовному движению, у истоков которого стоял отец Георгий Кочетков. В обоих движениях синтез активности, присущей западному христианству, и созерцания, характерного для христианства Востока. Но есть и некоторые детали, в которых Мень и Кочетков расходятся.
Отец Александр говорил, что христианство – это не профессия, очень важно христианам сохранять своё светское место, нужно понять христианский смысл профессий. Если этого смысла нет, возможна и смена профессии [Владимир Илюшенко, с. 265]. Можно сказать, что такое отношение к профессиональной деятельности вполне укладывается в парадигму открытого христианства. Отец Александр по воспоминаниям Андрея Еремина считал, что все сферы жизни могут и должны стать христианскими [Андрей Еремин, с. 176].

Для отца Георгия и его последователей акцент делается на служении. Христианское служение первично, а светская работа вторична, это то, что должно прикладываться, что не требует такой же степени духовного внимания. Например, Владимир Якунцев, один из ближайших помощников отца Георгия, катехизатор со стажем, говорил, что христианин должен не работать, а подрабатывать. Конечно, работы и профессии бывают разные. И духовное понимание отношения к работе восходит к первым главам книги Бытия. С одной стороны, это благословение, может быть, даже заповедь: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт.2:15) . А с другой – проклятие: «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3:19).
Возможно, точка зрения отца Александра была такой, что мы ответственны за эту землю, и отношение с землей (и с работой) – это отношения, в которых произошло прощение, освобождение от проклятия грехопадения. Христос открыл нам путь в потерянный рай, а, значит, открыл путь к творческому преображению профессиональной жизни. У отца Георгия, вероятно, такое же понимание, творческое преображение профессиональной жизни возможно, но для братчиков, как правило, только в границах братства. Поэтому профессиональный рост братчиков, а также служения на стороне (вне братства) находятся без пристального внимания и поддержки.

Можно заметить, что в ПСМБ всё четко централизовано. Общины, братства, институт, катехизация и т.д. как бы выступают единым фронтом. Любая инициатива должна быть встроена в общий формат, подогнанной под заданные рамки, должна «стать братской». Всё соединено со всем, но только внутри братства. Пространство вне братства часто отчуждено от духовного интереса. Братское хозяйство в чем-то напоминает монастырское хозяйство, где ничто никому не принадлежит, но все через послушания (что не исключает и оплат отдельных должностей) поддерживают это хозяйство в рабочем состоянии. Экономически ПСМБ сейчас представляет собой крупную корпорацию со своей корпоративной культурой, корпоративными нормами и внутрикорпоративными связями, своими бухгалтерами, юристами, завхозами, шоферами, поварами, уборщицами… Активно практикуются добровольные неоплачиваемые дежурства, которые вполне уместно сравнить с монастырскими послушаниями.
У последователей отца Александра Меня, словно наоборот, возникают различные, часто вполне обособленные проекты (такие, как Общедоступный Православный университет Александра Меня, центр «Встреча», колледж «Наследие», сайт www.predanie.ru (президент прихожанин храма Космы и Дамиана Владимир Берхин), дом трудолюбия «Ной», другие каритативные и просвещенческие инициативы). Однако из этих проектов складывается и нечто единое… Мы можем наблюдать как бы текучий процесс взаимного сближения индивидуальных интересов отдельных людей.

Из публикации: СМЕНА ЦЕРКОВНОЙ НОРМЫ? ПОПЫТКА СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА ДУХОВНЫХ ДВИЖЕНИЙ, У ИСТОКОВ КОТОРЫХ СТОЯЛИ СВЯЩЕННИКИ АЛЕКСАНДР МЕНЬ И ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ
Часть 1-я
Часть 2-я
Часть 3-я
Часть 4-я

От себя могу добавить то, что в последние годы немало встречал тех бывших братчиков, которые отошли от ПСМБ, будучи подчас серьезно травмированными этой усилившейся централизацией братства с его упором на общие мероприятия в ущерб личной и семейной жизни. Отошли от братства такие, например, его активные в прошлом члены, как упомянутые в публикации Виктор Котт и Семен Зайденберг. Критика руководства или как минимум недоуменные и неудобные вопросы в его адрес воспринимаются весьма болезненно оставшимися братчиками и их руководством, или же просто не замечаются. Хотя А. Дударев в одном месте отмечает, что братство по сути неклерикальное, но на самом деле о. Георгий выглядит во главе ПСМБ как настоящий епископ по сути, которому дана такая власть, такие полномочия, какие есть как раз у современного епархиального архиерея РПЦ.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив