Дон Хренаро

И действительно, на самом деле, в тексте романа было исправлено только одно слово — "шашка" вместо слова «шашлык», что не очень-то вяжется с его «казачьим происхождением», но, видимо у писателя просто не было времени вникать. И, кроме того — это ведь только одно слово… Как сказал в одном из интервью один известный писатель: «Я знаю много языков и не умею читать. Поэтому я не знаю, что такое «шашка», но понимаю всё остальное в литературе и искусстве. Я не могу объяснить, как это так получилось. Мне кажется, что в литературе нет ничего непонятного. А если это и непонятно, то не в этом дело. Ведь есть же люди, которые понимают всё. Но они не могут объяснить это никому. И это хорошо — потому что на самом деле не надо никому ничего объяснять. Поэтому не надо ничего говорить — просто нужно жить. Но как жить, если ничего не понятно? Я думаю — надо просто любить и верить. Шить для шпаргалок карманы из ситца. Вот я и шью. А если кто-то скажет, что так нельзя — значит он не знает того же самого о литературе. И если я не знаю, что такое «шашка», то как же тогда может знать кто-нибудь другой? Вот и всё».
Ошеломлённый Фурманов, конечно же не знал об этой истории — иначе бы он обязательно в ней участвовал. Но, как мы видим по его рассказам и интервью тех лет — он действительно не знал. Он был потрясён и растерян. Он не понимал, почему ему в руки попали такие страшные книги. Он понимал, что это — его судьба. Но он не знал, какая именно. Как-то раз он сказал, что не понимает смысла своего существования и своей судьбы. Но он и не думал, что это так уж плохо. Оторопев, он не мог понять, что это значит — жить с такими вещами. Но, с другой стороны — что же ему было делать? Как жить дальше в мире без этого ужаса?.. Фурманов, конечно же не знал. Но он знал другое — что это будет продолжаться вечно. И что в этом есть какой-то смысл. И он верил в то, что это — его судьба. Он хотел быть с этой судьбой вместе и не мог понять: зачем?
Оцепенев, его литературные критики и его друзья, и он сам — всё это было частью одного целого — он не мог этого объяснить, но понимал это — неоднократно. Но как объяснить это другим? Как понять, что ты есть в мире — и при этом не понимаешь этого сам?.. Он знал только одно — если это не объяснить другим, то никто этого никогда и никому больше объяснять уже просто-напросто НЕ БУДЕТ. Он был уверен, что его книга — это как раз такой роман. Но это не было похоже на правду. В этом он был уверен не просто так — в книге было нечто, что заставляло его поверить: она и правда такая. Но как можно объяснить то, чего нет? Как может кто-нибудь понять — что такое «шашка» или "сердце"? Или «башлык», или «поле»? И как объяснить, почему в романе "Поднятая целина" нет ни одного слова на украинском? В этом, наверное и состоит главная сложность — объяснить что-то другому. Но как можно сделать это так же понятно для другого?
Обескураженные критики в конце концов поняли. И даже стали понимать, что он сам не понимает того же самого. Но они не знали, как это объяснить. Но они понимали, что это и не нужно — потому как было непонятно, что же тогда делать. Поэтому они решили — пусть всё останется, как есть. А если это будет не так — они скажут, что в этом виноват сам Фурманов. А если не будет — то они скажут, что это он виноват.
Оторопение, господа мои, — это когда ты не понимаешь, как и почему. Очухивание, друзья мои, — это когда ты начинаешь понимать, как и почему. Оголтение — это когда ты уже понимаешь. Ошеломление — это когда ты объясняешь себе то, что не понимаешь сам. Оцепенение — это когда ты уже не понимаешь, что происходит. Окаменение — это когда ты понимаешь. Обалдение — это когда ты уже всё понял и не можешь объяснить. Но, как известно из «Записок о русской революции», Фурманов не был в восторге от своей книги. Это не удивительно. Я думаю, он и не был в восторге — потому что ему было непонятно. Но когда это станет понятным всем остальным? Петька — он ведь тоже не мог этого объяснить, когда понял. А если бы смог? И как же тогда жить дальше?.. В этом смысле его книга очень близка «Донскому казачеству», хотя и не имеет к нему никакого отношения — в ней нет ничего, кроме описаний процедур оторопения, очухивания и оголтения по таблицам. Но если это и есть «донское казачество» — то только в одном смысле. Потому что в «Донском казачестве» есть то, чего нет у Фурманова. И, что особенно важно — оно есть в книге «Поднятая целина», потому как она тоже является частью того же самого мартиролога. Когда в романе появляется человек по имени Петька, это значит — что Фурманов хочет сказать нам: вот он и есть этот самый донской казак Пётр Семёнович Пустовойдов-Исаев, который был в романе. Но что такое «он» и где это место в мире, которое должно его заменить? Ведь это не Петька, а Фурманов — он же тоже в романе, описан под именем Фурман Фурманович Фурманов. Но это не значит, что его нельзя заменить — просто он сам должен стать другим.
Другим; и измениться, оцепенеть, остолбенеть, окаменеть, забронзоветь, чтобы понять, каким он был и что с ним теперь происходит. Но если это невозможно — то зачем всё остальное? Нет, это всё-таки не он — а его имя. Но если Фурманов и есть Петька… И что тогда? Кто тогда Котовский? Кто Василий Иванович? Все они — тоже Фурманов? Нет. Нет. Но они все были, потому что он сам их создал. И он был их частью, и они были его частицей. Но если это не так — то кто мы такие тогда? Как нам наблюдать восход солнца, волны памяти и волны забвения, если мы не знаем самих себя? А это значит — ничего нельзя объяснить. Ничего нельзя объяснять. Вот что это значит. А вот что сказал Фурманов об этой своей книге: "Я не знаю, как это объяснить. Но я точно знаю, что это есть истинная марксистская правда о первой тайной истине марксизма, которая гласит: «Нет такой вещи, как человек. Если я — Петька, то и ты тоже Петькой будешь. Я не знаю, кто я. Но то же самое будет и с тобой»".
Петька — это он и есть, но его нет. Это значит, что Фурманов сам не знал — кто он такой. Но, с другой стороны — кто же тогда знал? Берия, что ли? Но это не вариант. Судоплатов? Абакумов? Штирлиц? И они не знали. А как тогда объяснить? Как вообще можно что-то объяснять, если это невозможно понять самому?.. В общем, Фурманов знал — и понимал. Но как это объяснить?
|
</> |