Дожди.

Думаю, что все разговоры, устные и письменные, порождаются шумом, являясь шумом сами и далее по нарастающей. В тишине как-то не выкрикивается твоё сокровенное, тем более под пение птиц – пускай это даже нынешний тренд и краш (или трэш и кэш?) про человековубийство – являющееся, главным образом, уже пережёванной кем-то жвачкой: чем более пережёванной, тем больше смердит.
Пускай вначале мы засунули Слово, так оставим молчание хоть в конце. Да, человека разрывает от желания выказать своё, наболевшее, но в то же время как-то не по себе, стыдно, что-ли, немного. Мне нравится Бердяев за какой-то романтизм, небрежение властью и бабками. (Кстати, полагаю враньём одновременное чтение Ильина и Бердяева: от одного в этом случае необходимо захочется сблевать, меня – от Ильина). Так вот, бердяевская мысль об объективации, грубо говоря, заключается в том, что творческий акт, превращённый в книгу, картину и т.д., то есть, в объект, сильно на том теряет.
Приобретая за то, продолжу себе, функцию жвачки. Это касается всех актов творчества, хотя деревья, реки и олени у Него, надо признаться, получились неплохо – остаётся лишь догадываться, каковы они в необъективированном мире.
И кажется мне, что всё это ежедневное чтение (скорее, перечитывание старых – простите, тренд и кэш) книг – всего лишь иссуплённая, наркотическая какая-то попытка выгадать за чередою образов первообразы, первомысль за мыслями и молчание за словами.
А дожди проходят, их поступь всё глуще.

|
</> |