дети

odry_hepbern — 06.06.2012 У меня сломаны ребра, разбита губа и температура тридцать девять. Перемещаясь по квартире только в случае крайней необходимости, сползаю с матраса-кровати с твердым намерением найти градусник, чтобы убедиться – «да, блять, точно температура» и продолжить лежать дальше. В тщетных попытках отыскать мерило моего жара, все же нахожу коробку, в которую мама когда-то сложила мне «лекарства первой необходимости» - аспирин, мезим… алка зельцер… Бедная мама, она до сих пор с содроганием вспоминает мое систематическое пьянство. Ага, вот и градусник. Но тут меня одолевает зевота, ребра пронзает острая боль, и вот я уже лежу на плитке рядом с кружащимися вокруг шариками ртути.

- Офигеть, ртуть действительно бегает - говорю в телефон своей домработнице Сулиме, - не поднимаясь с пола. – Ты не могла бы прийти ко мне и помочь, немного внепланово? А то у меня будто Т-1000 был в гостях и высморкался на ковер!
- Катя, с каких пор ты позволяешь мужчинам сморкаться на ковер? Да и нет у нас ковра нигде!.. И мужчины у нас тоже нет!
- Да нормально, Сули, это не мужик. Это враг терминатора из второй части, он был из жидкой стали!
- Я быстренько приеду! Не против, если с Рустамом?
- Да когда же я была против?
Сулима очень ко мне добра, относиться как к дочери и общается с моей мамой гораздо чаще моего. Жалуется, что я не ем ничего кроме творога и ночую на работе, клятвенно обещает не рассказывать о моих травмах, болезнях и плохом настроении. Но я уже давно знаю, что спустя десять минут после того, как Сулима закроет за собой дверь, мне начнет беспрерывно звонить обезумевшая от волнения Мама.
Она приехала с сыном – не с кем было оставить. Еще недавно я с пеной у рта говорила, что детей не люблю и избегаю, но сейчас категоричности поубавилось. Рустам меня любит, я отдаю ему все конфеты, которые так или иначе попадают в мой дом, покупаю игрушки, изредка забираю из школы и учу общаться с девчонками. Пока Сулима плачет по поводу моих ребер на кухне, собирая ртутные шарики, Рустам залазит на матрас и аккуратно обнимает, чтобы не сделать больно.
- Мама плачет из-за тебя. Она говорит, что ты очень хорошая и добрая, просто не все об этом знают. Я вот в школе всем рассказываю, что у меня есть подружка, которая режет людей!
- Ты им так и говоришь – режет? – мне больно смеяться.
- Ну они не понимают, что такое хирург! Они еще маленькие и глупые. Не то что я.
Он действительно смышленый и способный. Я рассказываю ему, что нужно много-много читать, чтобы знать ответы на все вопросы. Пойми, не стану же я ему объяснять, что ответов он никогда не найдет! Мне хочется верить, что он не попадет в дурную компанию и не станет очередным представителем серой массы.
- Катя, Алина сидит за одной партой с Лешкой, помнишь я тебе рассказывал, что она мне нравится!?
- И как Лешка?
- Да лох он!
- Точно лох?
- Точно.
- Ну тогда хорошо – мне больно дышать, но этот ребенок, сидящий на моем матрасе, – как раз то самое маленькое облако искренности, которого мне так не хватает.

И все же я не люблю детей. В общей массе – не люблю. Не люблю их мамаш-наседок, которые пихают им в рот тортики, глазированные сырки и сосиску целиком, а они съедают это все с хомячьим видом и, дыша раскрасневшимися поросячьими щеками, требуют «ещеее».
Однажды я оказалась за «детским» столом на свадьбе. Не спрашивай, я не помню точно, почему там сидела. Скорее всего меня доставал пьяный друг жениха, расшаркиваясь по-мудацки в угоду моему балетному прошлому, и паясничал - «Будьте так любезны, мадЕмуазель, подарите мне танец». Мне до сих пор стыдно за свое поведение, но свадьбы вводят меня в состояние гораздо большей печали, нежели похороны.
Я сижу в окружении десятка детей, в руке «коктейль» водка со льдом. Знаю, что напиваться нельзя, но пью. Дети рядом со мной жрут, скандально заявляют, что в салате «мало майонеза», а два пакетика сахара для чашки чая «совсем не сладко». Помню, что меня увели от стола с обалдевшими от моих рассказов детьми в тот момент, когда я уже заканчивала повествование о неминуемой третьей жировой войне и о том, что с таким рвением к майонезу они вырастут в достойную своих брюхатых потных отцов нацию жироебов. Конечно я надеюсь, что слово «жироебы» произнесла уже поодаль. Хотя давно нет никакой необходимости строго следовать фразе – «не ругайтесь матом при детях». Вот не так давно забирала Рустама из музыкальной школы, и на выходе вижу, как один мальчишка бьет другого скрипичным футляром с криками «Да ты даже Моцарта не выучил, пиздабол!»

Помнишь, мы с тобой оперировали Женю? Сосредоточенный мальчишка с прицелом на взрослое бесстрашие, без тени капризов и детского шантажа. Я тебя с новой стороны открыла, когда ты на пределе искренности воскликнул «Женька, ну какой же ты классный!», ведь малыш лишь изредка вздрагивал от звука работающего бора. Ты называл его человеком-пауком, но по секрету скажу, следующим утром Женя признался мне, что ты мало разбираешься в супергероях – «Только очень неопытный человек назовет спайдермена человеком-пауком!» И я вынуждена согласиться с Женей, хотя нам не в чем тебя винить, откуда тебе знать такие тонкости?

А еще когда-нибудь я перестану стыдиться своих неудач, и тогда никто мне не запретит содержать приют для собак, баловать чужих детей, сутками работать и отдавать свои деньги на лечение африканских сирот. Потому что когда-то я наконец освобожусь от боли несоответствия чужим ожиданиям и от своих ожиданий, которым не нашла соответствий.