Чудовищная тварь и немного зелья

za_eto — 18.09.2019 Что делает порядочная Лиса, увидев виноград? Оставьте дедушку Крылова, он был категорически не прав, Лиса, завидев виноград, таки придумывает, как его раздобыть. В моем случае, правда, было проще объявить его вечнозелёным, как ёлка. Но  не на ту Лису напали, эта скотина лёгких путей не ищет. Осмотрев созревший урожай, было бы грешно оставлять его на местах осмотра, надо стричь. Проблема была в том, что виноград вырос на клёне. Точнее, на кленовой лесополосе. Поднимаешь взгляд в небо, а там, на вершхушках деревьев бодро колосятся гроздья винограда. Нет, я не пьяная. Но к концу поста буду.

Я ищу слова, чтобы объяснить, как у поэтов, коротко, ясно и прекрасно, а получается как обычно.

Вдоль матушкиного забора много лет дико произрастали клёны, их просто никто не вырубал. Когда и как там подселился саженец винограда, неизвестно, но он таки разросся и весьма аппетитно возвис над забором. Прямо на клёнах. Красота - просто невозможная! Невозможная в смысле сбора всего этого богатства природного, проще повосхищаться снизу, да и плюнуть. Что в прежние годы и делалось систематически, мол, не вызревает в наших широтах. Зелен.

Но мой дитёныш, еще когда гостил у бабки и планировал побег, всё это природное богатство тоже увидел, и даже составил побробный план сбора урожая. "А вот если тут по кирпичам забраться на крышу сортира, то с крыши можно поставить лестницу...". Я очень хотела пойти по пути моей маменьки, сказать "ГАВ!!" и запретить напрочь. Но я помнила, как в его возрасте мы и не такие трюки выделывали, туда, где у меня гнездо было, мой дитёныш еще не залез! Итак,   залезай, зай, я тебе подам лестницу! У тебя будет хоть что-то из того, чего у меня в детстве не было!

Поросёнок набрал полных два ведра. 12 литров чистого, густого, кислого и тягучего северного виноградного сока. Тут нам не бургундая-нормандия, тут жаде не крым, забористее тутошнего винограда разве что мурманская конопля. И то и другое вырастает просто назло всему и вся, и людям и природе. Я в Питере выращивала, я видела, как растение приспосабливается к окружающей среде: вот этих вот классических, семилапых зубчатых листьев на кусте вырастало две пары  максимум. Или одна пара. Или сразу стебель рос в бутон, шишку, никаких опознаваемых листоьев. Вот и виноград наш вырос мелок, но зол. Зело зол. Я ему ручной массаж, а он мне  - аллергию до локтя! Раздутые красные хозяйственные перчатки вместо рук, красота!

Нет, я рученек не пожелела, отжала урожай и села ждать. Каждое утро процеживала через сито, каждый вечер - через марлю. На закате каждую пятницу раздавливала в каждую банку по семь слив и сливала остатки сусла в гнездо жаб. Как в учебнике домоводства написано. И пришла пора разливать это дело по бутылкам и укладывать на хранение, и стало мне интересно, какой же отравы я наварнакала. Я смотрела, как сдуваются и бледнет мои лапки, и жадала, и жаждала мометна дегустации, для чего же это всё затевалося? Коль у меня снаружи аллергия завелась, сейчас мы клином клин-то и и вырубим!

Тут от долгого стоянья зачесалася нога (с) прямо посреди бедра. Левого. Смотрю я на ляжку и вижу, что тут от собакен от моего привет, и что никакой дегустации мне не светит. А дегустировать мне антибиотик, какой дадут. Запрятала я десяток бутылочек неведомого зелья под диван, и прошла резаться, привет тебе, Цыган. Твоя метка. Я помню, за что.

Поезд приходил в городж на рассвете, и до дома марети всегда приходилось ехать самым первым трамваем. Я тут родилась, я знаю, как открыть запертую изнутри калитку, я знаю, где под карнизом крыльца лежит запасной ключь от входной двери. Я знаю, что на порожках дома, на полвичке, будет лежать Цыган, он всегда тут лежит, когда не загнан в свой персональный дом. По ночам он должен сторожи ть дом, как считают Смирновы, и к себе бедный собакен уйти не может. Он лежит на порожках дома хозяйского. И тут ему во плоти является самый страшный кошмар его собачьей жизни. я. И, главное, я уже давно забыла, я его как в мои десять, так и в мои двадцать пять продолжала любить и ценить как моего собакена, моего хорошего пёса, которого я всю жизнь...

Да, всю. Этого, черного как ночь, слепого, тощего и полудохлого, приволок братец. Приволок с мельницы, где раньше работал, значит, мне было не больше одиннадцати. Это было в самом начале осенних каникул, а к начау четверти было уже понятно, что щенок уже ходит, и смотрит, и точно будет жить. Но, Лиза, это не твоя собака, Витька вернется из командировки, и решит, что с собакой делать, а пока пусть живет в старой хате, не суйся, это не твоя собака.

Он жил в бывшем доме моих деда и бабки, целый пятистенок на одного целого собакена. Да плюс коровник, да плюс курятник, он было богатым домовладельцем, этот черный пёс. Но его не кормили, чтобы был злее. Чтобы лучше охранял хату. Я собирала жратвы и ночью высовывалась в форточку: Цыган, Цагын, на, лопай, лопай, собакенция моя, лопай! В частном доме окна низко, он стоит на задних лапах, ест из рук, и руки облизывает Но того, что ему давали нелегально, ему всегда было мало. И где-то он чего-то нажрался. Это был год, наверное, 86-й, тётка только в 87-м вышла на пенсию и стала совать свой нос во всё что её не касалось, а тогда мы были с умирающим собакеном вдвоём. Он перестал есть, перестал пить, я щупала горячий нос и понимала, что всё. Кобзда пёсости.

Старая хата - это бывший дом. Там была сломана печь, чтобы жить было нельзя, а прочие признаки жилья избушка сохраняла, хоть и не везде. На кирпичных одломках я разводила костер, и рядом укладывала собакена. Вот не помню кого: маму? докторта Лёлю? - кого-то допросила насчет лекарств. Кажется, это был тетрациклин. Я его пачками толкала в ступке и заливала в миски, откуда Цыган мог бы попить. Я брала клизменную грашу, набирала из этих мисок, и вливала в полудохлую, не сопротивляющуюся собаку. А потом я пришла из школы и вижу: он выходит через дверь, сам, на четырёх лапах, идет к водосточной трубе, и сам, жадно, захлёбываясь, безостановочно пьет. Я плюхнулась жопой в лужу рядом с ним, обняла за шею и мы стали друзьями.

А дальше была простая и незамысловатая история абьюза. Сначала мы дружили, и всё было охуеть как хорошо, я осваивала кулинарное искусство  и проверяла, надолго ли собаке блин, десяток блинов, пяток бисквиных коржей или раздербененная щука. Весь брак кулинарного производства скармливался собакену, все успешные произведения предъявляись общественности, так что Цыган был моим сообщником с кулинарных извращениях, и покрывал мои неудачи, честно их сжирая. А потом я испорила всё.

Я напрочь не понимала, что происходит. Я выходила во двор с тарелкой блинов, и Цыган нёсся ко мне, и был рад, и обнимался - почти как раньше. Я проводила эхксперемент, надолго ли собаке блин, два блина, двадцать шесть блинов.  И я проворнила, я вообще не понимала, не видела и не слышала, что происходит. Я мучила бедного своего пёса, даже не подозревая, что каждое моё действие  - страх, смерть и ужас для него.

Я же стала саксофонисткой, да. А через год - еще и вокалисткой. Ма-мэ-ми-мо-му - у-у-у-у... у-у-у - доносится из-под фундамента старой хаты. О, быть иль не быть!  - ношусь я с кирпичом по огороду, а собакен в это время максимально к сердцу принимает. У меня ля-блямоль-минор, а у него жизни конец приходит!  Впрочем, об этом я как-то не сразу догадалась.

Тридцать кабинетов на триста студентов как-то подразумевали, что большинство большинство учащихся будет упражняться где-то вне училища.  Я ходила в свою бывшую музыкальную школу, и Яков Абрамыч, чудесный мой директор и педагог, дал распоряжение на вахту, всегда давать мне свободный кабинет. В училище заниматься начинали часов в пять утра, и мы, местные, по большей части проигрывали по части захвата кабинетов, потому что общага почти рядом с училищем, а мой первый трамвай - в 6:10, и пока доеду, дуджет половин седьмого, вся общага уже сходила в уччилище, разобрала ключи, и кто-то занимается, а кто-то ушел обратно, зубы чистить, а заниматься все равно негде. Так что в теплое время года, а иногда и в холода, я занималась у себя во дворе. Никуда не надо бежать в пять часов утра, выходи, ставь пюпитр и дуди, сколько влезет.

А вот Цыгана это всё ужасало. Я уже потом поняла. Сразу-то я не заметила, что звуки, которые я могу производить, - что та иерихонская труба, повергают окружающих с прах и ужас. Даже без сакса, чисто своей глоткой, я производу такое, что страшно становится неразумному зверью.
Что мой пёс (нет, Лиза, это Витькина собака!) боится меня, до дрожи во всей собачьей тушке, я поняла. Я так и не поняла, вокал  или сакс вызвали эту безумную реакцию. Но одного пса я точно с ума свела. И это нихрена мне не плюс в карму.

Я играла гаммы, а собакен жопой вперед уползал в бывший курятник. Я наводила ужас на живое существо, и сам факт этого уже начинал наводит ужас на меня. Жутко, но вот тако получилось: мои профессии вызвали у моего собакена небический триггер.

А я уехала.  А я забыла. А я была обычным абьюзером, который нафиг не врубается, чего это от него шарахаются: меня же тут дохера сколько не было, я же в тебя, собачару, блинов позапихивала, что как только не порвало тебя, я же, тебя, скотину,  с того светы вытащила а ты...


зубами. в мясо моё белое.

прости. я не знала, что джаз - это так ужасно.

не надо было мне

не надо

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив