Что опровергает один, то утверждает другой...

Переписка между Виссарионом Белинским и Николаем Гоголем возникла в связи с появлением книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». Диалог сконструирован из отрывков писем, которые они написали друг другу.

ГОГОЛЬ-БЕЛИНСКОМУ: « Вы говорите, что спасение России в европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нудно уразуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаластерьен. И красный, и всякий, и все друг друга готовы съесть, и все носят такие разрушающее. Такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает недовольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак, который точно пока никто не видел, и еже ли пытались хватать ее руками, она рассыпается».
Неужели вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству. Постав его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, вы не знаете, что второе когда-то было чем-то, между тем как первое никогда ничем не было, кроме как слугой и робою светской власти; но неужели ли вы в самом деле не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника… Не есть ли поп на Руси. Для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-Вашему, русский народ – самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая себе задницу…Приглядитесь пристальнее, и Вы увидите. Что по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности… Религиозность не привилась в нем даже к духовенству; ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною аскетическою созерцательностию – ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами. Теологическим педантизмом да диким невежеством».
ГОГОЛЬ-БЕЛИНСКОМУ: «Отчего Вам показалось, что я спел тоже песнь нашему гнусному, как вы выражаетесь, духовенству?...Я очень много знал дурных попов и могу вам рассказать множество смешных про них анекдотов, может быть больше, нежели вы. Но встречал зато и таких, которых святости жизни и подвигам я дивился. И видел, что они - созданье нашей Восточной Церкви. А не Западной. Итак, я вовсе не думал воздавать песнь духовенству, опозорившему нашу Церковь, но духовенству возвысившему нашу Церковь. Вы отделяете Церковь и Её пастырей от Христианства, ту самую Церковь, тех самых пастырей, которые мученическою своею смертью запечатлели истину всякого слова Христова, которые тысячами гибли под ножами и мечами убийц, молясь о них, и наконец утомили самих палачей, так что победители упали к ногам побежденных, и весь мир исповедал Христа… Кто же, по-вашему, ближе и лучше может истолковать теперь Христа? Неужели нынешние коммунисты и социалисты, [объясняющие, что Христос по]велел отнимать имущества и грабить тех,[которые нажили себе состояние?]. Опомнитесь! Волтера называете оказавшим услугу Христианству…»
БЕЛИНСКИЙ - ГОГОЛЮ: «Не буду распространяться о Вашем дифирамбе любовной связи русского народа с его владыками… Что касается до меня лично, предоставляю Вашей совести упиваться созерцанием божественной красоты самодержавия (оно покойно, да, говорят, и выгодно для Вас); только продолжайте благоразумно созерцать ее из Вашего прекрасного далека: вблизи-то она не так красива и не так безопасна… Постигнет человека (даже порядочного) болезнь, известная у врачей-психиатров под именем religiosa mania, он тотчас же земному богу подкурит больше, чем небесному, да ещё так хватит через край, что тот и хотел бы наградить его за рабское усердие, да видит, что этим скомпрометировал бы себя в глазах общества…»
ГОГОЛЬ – БЕЛИНСКОМУ: «Вам показались ложью слова мои Государю, напоминающие ему о святости его званья и его высоких обязанностей. Вы называете их лестью. Нет, каждому из нас следует напоминать, что званье его свято, и тем более Государю. Пусть вспомнит, какой строгий ответ потребуется от него. Но если каждого из нас званье свято, то тем более званье того, кому достался трудный и страшный удел заботиться о миллионах. Зачем напоминать о святости званья? Да, мы должны даже друг другу напоминать о святости наших обязанностей и званья. Без этого человек погрязнет в материальных чувствах. Вы говорите, кстати, будто я спел похвальную песнь нашему правительству. Я нигде не пел. Я сказал только, что правительство состоит из нас же. Мы выслуживаемся и составляем правительство. Если же правительство – огромная шайка воров, или, вы думаете, этого никто не знает из русских? Рассмотрим пристально, отчего это? Не оттого ли эта сложность и чудовищное накопление прав, не оттого ли, что мы все кто в лес, кто по дрова. Один смотрит в Англию, другой в Пруссию, третий во Францию. Тот выезжает на одних началах, другой на других. Один сует Государю тот проект, другой иной, третий – опять иной. Что ни человек, то разные проекты и разные мысли, что ни город, то разные мысли и проекты… Как же не образоваться посреди такой разладицы ворам и всевозможным плутням и несправедливостям, когда всякий видит, что везде завелись препятствия, всякий думает только о себе и о том, как бы себе запасти потеплей квартирку? Будем отправлять по совести свое ремесло. Тогда все будет хорошо, и состоянье общества поправится само собою. В этом много значит Государь. Ему дана должность, которая важна и превыше всех. С Государя у нас все берут пример. Стоит только ему, не коверкая ничего, править хорошо, так и все пойдет само собою. Почему знать, может быть, придет ему мысль жить в остальное время от дел скромно, в уединении вдали от развращающего двора, от всего этого накопленья».
Гоголь так и не отправил Белинскому свое письмо, а написал другое, менее резкое, где признается: «Бог весть, может быть, и в ваших словах есть правды. Скажу вам только, что я получил около пятидесяти разных писем по поводу моей книги: ни одного из них не похоже на другое, нет двух человек, согласных во мненьях об одном и том же предмете, что опровергает один, то утверждает другой. И между тем на всякой стороне есть равно благородные и умные люди».
Виталий Дымарский