Читаю Паустовского

Читаю Паустовского.
Повесть о жизни.
Очень неожиданно оказалось, что Паустовский жил в Киеве, учился в
одной гимназии с Булгаковым.
Работал кондуктором.
В первую мировую был санитаром.
Молодым мальчишкой, принял роды, когда остальные испугались и
потихоньку «слились», как сейчас говорят.
Похоронил любимую девушку, умершую от черной оспы.
О первой мировой очень пронзительно.
Перекликается с Ремарком.
Только взгляд с другой стороны.
Приведу отрывок, который мог бы быть отдельным рассказом.
…
Я вышел на станционные пути к водокачке и долго мылся под краном
под сильной пенистой струей. Я мылся долго потому, что, очевидно,
дремал во время мытья. Мимолетный этот сон был полон запаха воды и
марсельского мыла. Потом я переоделся и вышел на станцию. Около
вокзала стенами стояла сирень. На клумбах склонялись какие-то цветы
в своих лиловых и белых ситцевых платьях. Я сел на деревянную
скамью, прислонился к спинке и, засыпая, смотрел на близкий город.
Он стоял на высоком зеленом холме, окруженный полями, умытый
утренним светом. В чистейшей синеве неба сверкало солнце. Звон
серебряных колоколов долетал из города. В тот день была Страстная
пятница. Я уснул. Солнечный свет бил мнев глаза, но я не чувствовал
этого, мое лицо было в тени от зонтика. Рядом со мной сел на
скамейку маленький старик в крахмальном пожелтевшем воротничке,
раскрыл зонтик и держал его так, чтобы защитить меня от света.
Сколько он так просидел, я не знал. Проснулся я, когда солнце
стояло уже довольно высоко. Старичок встал, приподнял котелок,
сказал по-польски «пше прашам» – «извините» – и ушел. Кто это был?
Старый учитель или железнодорожный кассир? Или костельный органист?
Но кто бы он ни был, я остался благодарен ему за то, что в дни
войны он не забыл о простой человеческой услуге. Он появился, как
добрый старенький дух из тенистых улиц Люблина. Из тех улиц, где
скудно и чисто жил отставной служилый люд, где последней радостью
человека осталась грядка настурций у забора и коробка из-под гильз
с папиросами, набитыми крымским душистым табаком. Потому что дети
уже разлетелись по свету, жена давно умерла, а все старые журналы –
и «Нива», и «Тыгодник иллюстрованы» – давно перечитаны по нескольку
раз. Все ушло. Осталась только молчаливая мудрость, дымок папиросы
да отдаленный колокольный звон из города, одинаковый и на
праздниках и на похоронах
….
А вы говорите природа, Бежин луг.
|
</> |