Читал в воскресенье на лит

Во-первых, миссия, как теперь выражаются, "культуртрегера" крайне сложна. Слегка попробовал это на своей шкуре.
Во-вторых, стихи. Большая часть была воспринята с прохвалой. Прохладненько так. Штампы увидели, поэзии - нет. Тут встает вопрос об адекватности при переводе более-менее современной поэзии. Существует, по-видимому, чрезвычайно тонкая грань в этой области, отделяющая оригинальное, почти великое - от штампов. Наверное - где-то эта граница была перейдена. Другое дело - что во многих местах задача перевода со славянского языка заключалась в сохранении просодии или передаче аромата этой просодии каким-то макаром материалом русского языка. Как мне думается, какие-то мотивчики более долгоиграющи в одном языке, в другом же они выщелачиваются, выбеливаются до словарных сочетаний. Возможно ли грезить о выводе языка из его истории, возможно ли увидеть новорождённый текст без родословной? Тексты Загаевского - атомарны в этом смысле. Они не имеют родословной, не имеют синтаксиса связной песни. Они очень современны и соотносимы с современной музыкой. Где-то прочел недавно, что соврменный композитор может создавать некую композицию только из статических кусков, условно - "статических" тем, такой слоистый звук; попытка пения, выстраивания мелодии, подвижной горизонтали ведет к пошлости или скуке. Пярт, Губайдуллина, Канчели и т.д - пишут блоками. Загаевский тоже пишет блоками, сериями. Командами к действительности? ну да, и так можно сказать. Вот например, из того, что читалось:
Spróbuj opiewać okaleczony świat
Spróbuj opiewać okaleczony świat.
Pamiętaj o długich dniach czerwca
i o poziomkach, kroplach wina rosé.
O pokrzywach, które metodycznie zarastały
opuszczone domostwa wygnanych.
Musisz opiewać okaleczony świat.
Patrzyłeś na eleganckie jachty i okręty;
jeden z nich miał przed sobą długą podróż,
na inny czekała tylko słona nicość.
Widziałeś uchodźców, którzy szli donikąd,
słyszałeś oprawców, którzy radośnie śpiewali.
Powinieneś opiewać okaleczony świat.
Pamiętaj o chwilach, kiedy byliście razem
w białym pokoju i firanka poruszyła się.
Wróć myślą do koncertu, kiedy wybuchła muzyka.
Jesienią zbierałeś żołędzie w parku
a liście wirowały nad bliznami ziemi.
Opiewaj okaleczony świat
i szare piórko, zgubione przez drozda,
i delikatne światło, które błądzi i znika
i powraca.
Попробуй воспеть искалеченный мир
Попробуй воспеть искалеченный мир,
Помни о длинных часах июньских
О землянике, как каплях розового вина,
О том, как зарастают методичной крапивою
Одинокие дома изгнанников.
Должен воспеть искалеченный мир.
Смотришь на элегантные яхты и корабли,
У одного из них впереди далёкий путь,
Перед носом другого ржавелое "ничего".
Видишь беженцев, в никуда бредущих
Слышишь палачей, радостно поющих.
Обязан воспеть искалеченный мир.
О минутах помни, когда вы были вместе
В белой комнате, и едва шевелилась занавесь.
Вспоминай мгновение, когда музыка разразилась.
А весною жёлуди собирал в парке,
И овевали листья шрамы земли.
Воспой искалеченный мир,
И серое пёрышко, утерянное дроздом,
И нежный свет, что бродит, и исчезает,
И - возвращается.
Мне вообще думается, что польская поэзия этого периода - во многом такое альтер-эго того, что творилось в СССР, точнее - то, чего здесь не сотворилось. Это восприятие кардинально иное - одинокое, сжатое, живущее на развалинах Европейского мифа и кормящееся им.
|
</> |