Чаки малыш - 14

“Пора”, — шепнул ему кто-то из бывшей темноты. Чаковцев открыл глаза и тут же зажмурился — яркое дневное солнце глядело на него через оконное стекло. Осторожно, со стоном, он принялся выправлять, разминать и растягивать своё слежавшееся, затёкшее тело в смятом костюме, отклеивать его по частям от дивана.

Сел наконец, огляделся по сторонам, припоминая события вчерашнего вечера и ночи, ту цепочку странностей, что привела его сюда, на этот диван, в этот пустой дом. “Пустой ли?” Чаковцев поднялся на ватные ноги и, прихрамывая, погулял по комнатам, пока не добрел до самого важного сейчас, до ванной. Обещанная Львом одежда нашлась здесь же, возвышалась на табурете аккуратной уставной стопкой. Чаковцев посмотрел на камуфляжный костюм и почувствовал себя престарелым новобранцем на призывном пункте: “Рядовой Чуковцев, это что такое на голове? Снять п***у, боец, надеть пилотку!”

Когда-то давно случайный знакомый рассказывал ему, что бывалый охотник, собираясь в засаду на зверя, накануне непременно оставляет одежду в сарае, чтобы ткань напиталась дровяным запахом, чтобы человеком не разила. Чаковцев поднёс пятнистую куртку к носу — от неё исходил аромат стираного белья, скучный гражданский запах. Ехидно улыбнувшись, он принялся одеваться и вскоре обнаружил, что чужая одежда не просто подошла ему по размеру, она, что называется, сидела на нём, не вызывая ни малейшего неудобства, словно так и проходил он полжизни в камуфляже, в высоких ботинках, с ружьем наперевес. Из зеркала на стене подмигнул ему входящий в роль обновленный Чаковцев, бравый, худой и даже слегка помолодевший. Он прошел на кухню, наскоро соорудил сэндвич из попавшего под руку, потом в мятой джезве сварил себе кофе и уселся с дымящейся чашкой перед окном, поглядывая на лес и на озеро. Происходящее начинало тяготить его — действие пьесы явно провисало. “Где же ты, где? — подумал Чаковцев с нарастающим нетерпением. — Давай, выходи, пауза затянулась”.

Словно в ответ ему, глухо хлопнула дверца машины, залаяла собака. Чаковцев заставил себя медленно дожевать, выпил оставшийся кофе, уже не чувствуя вкуса. С веранды донеслись звуки шагов и неясный голос, рычание и возня — судя по всему, с давешними псами. Потом входная дверь открылась, впуская холод. Чаковцев поднялся. “Геннадий Сергеевич?” — странно знакомым голосом спросил вошедший, но явно не Лев.

“Да”, — откликнулся Чаковцев и вышел из кухни навстречу. В дверном проёме напротив стоял человек, одетый в точно такой же камуфляжный костюм, и глядел на него.

“Что за чёрт?” — только и сказал Чаковцев. “Здорово, Ганнибал, — ответил вошедший с усмешкой, — вот мы и встретились”.

Когда ему полегчало, когда немного отпустило, тот, второй, сказал сочувственно, разглядывая лужу на полу — пережеванный хлеб и кофе:

— Мда. Я рассчитывал на драматизм, но это, пожалуй, слишком. Пойду, поищу тряпку.

— Не нужно, я сам, — отозвался Чаковцев виновато, — прошу меня извинить.

Он прошел в ванную, стараясь не смотреть на собеседника, не умея даже определить его словом, назвать, — потрясение было слишком сильным. Вернулся с тряпкой, затер то, что недавно было его поздним завтраком.

— Послушай, — сказал второй, — хватит отворачиваться, этого не избежать — ни тебе, ни мне.

— Ладно, — ответил Чаковцев, — я попробую.

Он поднял лицо и в упор уставился на сидящего напротив, на свою точную, абсолютную копию.

— Это невозможно, — сказал он снова, в третий, кажется, раз.

— О, да. Мне тоже было непросто. С год поверить не мог.

— Послушайте, — начал было Чаковцев.

Второй рассмеялся:

— Ганнибал, какого черта ты обращаешься на “вы” к самому себе?

Чаковцева снова затрясло.

— Это немыслимо, должно быть объяснение… разумное… какое-нибудь.

— Валяй, Ганнибал, твои версии…

Чаковцев вскочил, потом снова сел.

— Почему Ганнибал?

— Это я здорово придумал, да? Когда встречу нашу планировал, спросил себя — как доказать, чтобы коротко было и убедительно? Не хотелось, знаешь, допроса с пристрастием — всех этих “с кем и когда в первый раз”, ну, ты понял…

— Да.

— И чтобы не меряться сам знаешь чем…

— Родинками.

— Точно. Хотя, я так понимаю, и не избежать этого, но пусть потом будет, позже. Вот и вспомнил прозвище это детское, секретное, для внутреннего, так сказать, употребления, которое никогда и никому…

— Пятый класс, история Древнего мира. Элегантно. Но как, Гена, как? Или всё же шиза?

— Ага. Или близнец разлученный, да? А как насчет этого? — он пошарил в кармане куртки и протянул Чаковцеву часы — “Гене от папы”. Сам в кабинет сходишь?

Чаковцев молча поднялся и ушёл, вернулся со второй “Ракетой” в руке, потом долго рассматривал, сличал.

— Гравировка точь-в-точь, — признал он наконец с неохотой.

— И номер, Гена, и номер. Скажешь, подделка?

Чаковцев медленно покачал головой, он и впрямь начинал верить в это безумие.

Второй вдруг расхохотался, даже согнулся от смеха.

— Что такое? — не понял Чаковцев.

— Да ладно, ерунда. Мне тут в голову пришло: вся эта сцена — со стороны…

— Бред.

— Хуже. Вот ты, Гена, творческий человек, как бы ты описал нас в тексте, чтобы не запутаться? Сидят двое, неразличимые, оба в камуфляже…

— Ты это нарочно, камуфляж этот?

— Конечно, — широко улыбнулся один из Чаковцевых, — для пущей театральности. Ты ведь не против?

— Да вот не знаю, — ответил другой, всматриваясь в ожившее своё отражение — бравое, худое, но не так чтобы молодое. — У меня, Гена, пока лишь одни вопросы.

Он посидел молча, собираясь с мыслями. Противоположный Чаковцев не подгонял его, с любопытством изучал.

— Ты понимаешь, — сказал он наконец, — я ведь всё про тебя знаю…

Другой, задумчивый, поднял на него глаза.

—… а вот ты про меня — ничего.