Чацкий как помещик; бывший опекун против опекаемого.

wyradhe — 17.08.2014 Чацкий как помещик; бывший опекун против опекаемого.

Как следует из текста (и давно признается), Фамусов был опекуном Чацкого после смерти отца последнего, своего старинного друга, Андрея Ильича Чацкого - иначе Чацкий не воспитывался бы у него в доме вместе с его дочерью. По законам Российской империи того времени, введенным в 1785 году, до 14 лет продолжалось состояние опеки, с 14 до 21 года оно сменялось состоянием попечительства (попечителем был бывший опекун). При этом все время опеки и первые три года попечительства имением опекаемого-попекаемого управлял опекун/попечитель, а вот с 17 лет попекаемый имел право вступать в управление своим имением; однако он, пока оставался под попечительством, не мог продавать и заложить свое имение - это мог сделать только попечитель, но не своей единоличной волей, а только с разрешения Сената, который такие разрешения даже при согласии попекаемого давал скупо и с неохотой. В 21 год попечительство прекращалось и начиналась полная независимость и дееспособность былого попекаемого.

Как все это реализуется в случае с Чацким? За несколько лет до действия Горя, как упоминает с обидой 17-летняя Софья, он съехал из дома Фамусова и редко посещал его далее. Как видно, это произошло, как раз когда ему было 17 лет (в момент действия пьесы Чацкому 21 год), то есть при вступлении в возраст ограниченной дееспособности. То, что после поступления на службу он три года даже не писал Фамусовым (всю информацию о нем они имели через третьи руки, Фамусов при встрече спрашивает его: "Где был? Скитался столько лет! Откудова теперь?"), получает дополнительное звучание: он не писал попечителю, который все же имел некие права на контроль над ним - очевидно, ни Чацкому не хотелось что-то сообщать своему попечителю о себе (и подставляться лишний раз под этот контроль), ни попечителю не хотелось пытаться нарушить эту ситуацию, коли уж Чацкий повел себя так независимо. А это, надо сказать, весьма неординарный шаг - отбыть от попечителя так, что и вести о себе ему не подавать.
К моменту действия Горя как раз кончилось и попечительство - теперь Чацкому 21 год, он полностью дееспособен и может общаться с Фамусовым как вполне независимый от него человек.

(*) Кстати, из реплик Софьи и Лизы следует, что это молчание на годы до будущего возвращения Чацкого каким-то образом оговаривалось при отъезде Чацкого: Лиза: "Слезами обливался, Я помню, бедный он, как с вами расставался. - Что, сударь, плачете? живите-ка смеясь... А он в ответ: "Недаром, Лиза, плачу: Кому известно, что найду я воротясь? И сколько, может быть, утрачу!" Бедняжка будто знал, что года через три..." - говорится это Лизой с похвалой и в поддержку Чацкому, т.е. сама Лиза в разговоре с Софьей не находит ничего плохого и никакой вины Чацкого перед Софьей в том, что он ей и не писал. Сама Софья, прозрачно исчисляя в ответ обиды, понесенные ей от Чацкого, называет в числе этих обид сам отъезд Чацкого на годы - но не то, что он ей не писал!

Между тем при отъезде Чацкого обе стороны подразумевали, что они друг друга любят, и оговаривалось, что Чацкий вернется и будет просить руки Софьи, а та согласится - это не было жесткой клятвой (со стороны Софьи), но было декларацией о намерениях. 1) Это согласуется с вышецитированной репликой Лизы, где Чацкий, расставаясь с Софьей, обливается слезами и говорит, что он вернется, чтобы искать руки Софьи, но боится, что, быть может, к этому времени та к нему охладеет - "что найду я воротясь, и сколько, может быть, утрачу"; 2) это прямо следует из всей линии поведения Чацкого по отношения к Софье при приезде, а также из следующих слов Чацкого:

А вы! о Боже мой! кого себе избрали?
Когда подумаю, кого вы предпочли!
Зачем меня надеждой завлекли?
Зачем мне прямо не сказали,
Что все прошедшее вы обратили в смех?!
Что память даже вам постыла
Тех чувств, в обоих нас движений сердца тех,
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест.
Дышал, и ими жил, был занят беспрерывно!
Сказали бы, что вам внезапный мой приезд,
Мой вид, мои слова, поступки - все противно, -
Я с вами тотчас бы сношения пресек
И перед тем, как навсегда расстаться,
Не стал бы очень добираться,
Кто этот вам любезный человек?..

Стало быть, в былом имели место признаваемые обеими сторонами "движения чувств" (о том же говорит в начале и Лиза). Еще важнее оборот "надеждой завлекли". Строго говоря, Софья никакой надеждой его после приезда не завлекала, но сам Чацкий тут же разъясняет, что же он имеет в виду под словами "надеждой завлекли" - оказывается, сам тот факт, что Софья ему НЕ СКАЗАЛА, что она его не любит, а любит другого, и был в их обстоятельствах равносилен для него "завлечению надеждой". Но это мыслимо только в том случае, если при расставании три года назад стороны изъяснили друг другу взаимную любовь, - в этом случае, и только в этом случае само то, что Софья не дезавуировала теперь Чацкому это былое изъявление (на самом деле она как раз его дезавуировала, прозрачно изъяснив ему, что любит Молчалина, но он не понял), было бы равносильно поддержанию в нем надежд. Если бы с Софьей не было при отъезде каких-то предварительных взаимных деклараций, обвинять ее в том, что она его надеждой завлекла и не сообщила, что его не любит, было бы для Чацкого совершенно невозможно даже в его состоянии: заявиться к девушке, с которой ранее не было никаких объяснений, через три года после последней встречи с ней - и быть на нее в претензии за то, что она с порога (даже не получая от него предложения руки и сердца) НЕ СТАЛА ему объяснять, любит ли она его, или не любит, а если не любит, то кого же любит - и если не объясняет, то, значит, надеждой завлекает? Да по этой логике Чацкий мог бы считать, что его вообще любая женщина, которую он видел в жизни, завлекает надеждой - уже одним тем, что не предупреждает его, что он ей не мил, а мил ей такой-то. Это не Чацкий был бы, а какой-то поручик Ржевский: "Мадам, разрешите вам... Как - нет? Что ж вы меня надеждой завлекали, надо было заранее сказать, что не хотите!"

Все эти слова, как и все поведение Чацкого по отношению к Софье в этот день, мыслимы только в том случае, если между ними состоялось перед его отъездом какое-то объяснение о взаимной любви и соответствующих намерениях - такое объяснение, при котором никаких клятв Софья не давала (ни Чацкий, ни Лиза, упрекая ее за перемену к Чацкому, не упрекают ее при этом в нарушении какой-то подобной клятвы; сама она тоже на этот момент указывает: "Я очень ветрено, быть может, поступила, И знаю, и винюсь; но где же изменила? Кому? чтоб укорять неверностью могли"), но которое при этом установило некий байдефолт, по которому Софья будет считаться любящей Чацкого, пока не откажется от этого байдефолта (на что ей оставлено полное право); соответственно, Чацкий получает право полагаться и надеяться на этот байдефолт, пока она сама не известит его о том, что отказалась от оного. А поскольку она (по мнению Чацкого) его ни о чем таком во весь день действия Гоу не известила, то и выходит, что она поддерживала в нем означенные надежды - в чем он ее и упрекает.

Итак, между ним и Софьей при отъезде состоялось какое-то объяснение, по итогам которого Софья, в принципе, выразила ему свою благосклонность, "те движения сердца, которые..." и предварительное согласие его ждать и благосклонно отнестись к его будущему предложению - но без прямых _обещаний_ на этот счет (которых он с 13-летней девочки и не брал). В то же время Чацкий им три года не писал, и поскольку Софья его в этом не упрекает ни в лицо, ни за глаза, и не оправдывает этим свое охлаждение к нему, то выходит, что это молчание тоже было заранее оговорено при отъезде (иначе сам его факт был бы актом демонстративного пренебрежения Чацкого к Софье и перечеркивал бы сам по себе все вышеназванные байдефолты; после такого не оговоренного заранее трехлетнего молчания Чацкий никак не мог бы, влетев к Софье, как ни в чем не бывало начинать тут же влюбленно и бойко общаться с ней и обижаться, что ему не рады).

Но чем могло бы быть мотивировано такое заранее оговоренное молчание? Очевидно, только следующей романтической идеей: "Я уезжаю добывать честь и славу, которую сложу к твоим ногам; тебя все это время тревожить не буду, чтобы ты была полностью свободна в определении своих чувств - сохранишь нынешние свои чувства ко мне, прекрасно, нет - твоя свободная воля, я ее не ограничиваю и обещаний с тебя не беру". Это полностью согласуется с картиной, получающейся из реплик Чацкого и Софьи: никаких обещаний в его адрес она не нарушала, но некое соглашение о том, что отныне считается между ними за байдефолт (впредь до возможной отмены с ее стороны), аннулировала, на что и имела полное право - Чацкий упрекает ее лишь в том, что она не сообщила ему об этом сразу и тем самым поддерживала в нем надежду (т.е. ту мысль, что этот байдефолт еще действует).

Софья на все это при самом отъезде Чацкого согласилась, но, восчувствовав одиночество, на которое ее оставили, претерпела сильнейший душевный удар, окончательно ощутила себя брошенной Чацким, почти возненавидела его и задним числом окончательно переоценила все прошлое в том самом духе, в котором излагает его Лизе: "уж у нас ему казалось скучно... Потом опять прикинулся влюбленным... Вот об себе задумал он высоко... Охота странствовать напала на него, Ах! если любит кто кого, Зачем ума искать и ездить так далеко?"

***

Возвращаясь к опекунству, попечительству и имению. В ответ на вопрос Чацкого, что бы сказал ему Фамусов, посватайся он к Софье, Фамусов отвечает: "Сказал бы я, во-первых, не блажи, именьем, брат, не управляй оплошно..." - это для него тоже ключевое условие, как и возвращение Чацкого на службу. Итак, по мнению Фамусова Чацкий в силу некоей своей блажи управляет имением не так, как подобает - оплошно. И пока он не исправится, и речи не может быть о его браке с Софьей.

Что же имеется в виду? Кто вообще управлял этим именьем? До 17-летия Чацкого им управлял сам Фамусов. А после 17-летия Чацкий стал управлять этим именьем сам - через управляющего, естественно. Стало быть, Фамусов хочет сказать, что вот он сам, Фамусов, управлял как опекун и попечитель этим имением здраво, а когда Чацкий сам взял в руки бразды - то резко сменил управление на некое блажное и оплошное (по мнению Фамусова). Это оставляет нам всего две теоретические возможности: считать, что Чацкий стал разорять своих крестьян поборами, неумеренными даже и по мнению Фамусова, и тот в ужасе смотрит, как ради своих блажей Чацкий приводит в разорение свое же имение, - либо считать, что Чацкий, наоборот, резко снизил уровень эксплуатации (подобно тому, как Онегин "ярем барщины" сменил на оброк, да и не просто на оброк, а "оброк легкий"), что Фамусов и расценивает как блажь и оплошность. Совершенно очевидно, что Грибоедов имел в виду второй вариант.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив