Братья и сёстры

usersbritva- — 13.02.2025 יעקב ז״ל

Эти заметки задумывались довольно давно, несколько лет назад, да так ни во что и не сложились. Пусть будут такими же спонтанными, как жизнь.

Первый раз мы встретилиь ранней холодной весной 1972 года. Рядом стояла собака боксёр по кличке Трезор и пускала слюни на сосиску, которую мне вручили для близкого знакомства. Сосиска была тут же съедена а рука благодарно облизанна и мы подружились. С братом мы тоже быстро подружились, несмотря на то, что он ещё плохо ходил и не говорил в свои два года. Впрочем, мне кажется, он никогда так и не заговорил за всю свою недолгую жизнь, память полностью вычеркнула эти воспоминания.

Нас часто оставляли одних, пока родители посменно ходили на военный завод, куя ядерный щит бездушной к своим гражданам советской родине. Саманный дом, угольная печь, кирогаз и литровая стеклянная банка с немецким бессмертным кипятильником (отец его в сердцах сломал десять лет спустя, когда мама по забывчивости перегрела аквариум) - незамысловатый кухонный скраб того времени. В банке я кипятил воду и варил в ней сосиски. Из-за высокой жесткости артезианской воды на стекле была постоянно накипь, как и в огромном белом баке, постоянно стоявшем на печке, из которого зимой всегда можно было брать горячую воду. Холодная вода стояла в оцинкованном ведре, из которого мы с братом зачёрпывали железной эмалированной кружкой воду и жадно пили в жаркий летний полдень. За водой отец ходил с двумя огромными вёдрами, как он говорил для равновесия, в соседний квартал и там набирал артезианскую ледяную и летом и зимойиз воду из колонки. Вода с шумом и гулом наполняла вёдра а я стоял и с восоргом смотрел на бегущую воду, прислушиваясь к бющему из глубины неравномерно гулу.

Днём, когда нам совсем было нечего делать, я варил сосиски, расстилал плед и клал их на него, насыпая рядом печенье и устраивал, как я объяснял брату, из непонятно откуда взявшегося в моей голове выражению, пир на весь мир. Сосиски съедались вместе с печеньем, запивались водой и мы засыпали прямо на одеяле на кухонном полу возле печки. Так мы и спали, пока заглянувшее после обеда в окно солнце не начинало нас будить. Тогда я давал брату книжку с наказом никуда не уходить а сам выходил погулять с соседскими детьми в ближайший парк. В нашем переулке жил полный интернационал - евреи, потомственные терекские казаки, переселённые ещё при царе в киргизские степи, сосланные в войну поволжские немцы, высланные с Дальнего востока корейцы, потомки бежавших в 1930-х годах из Ленинграда и Москвы учёных и вдохновлённых десятилетием раньше переселенцев из Чехословакии, потерявших от болезней и холода в первую же зиму почти всех своих детей.

Брат потихоньку рос, я тоже и мне скоро надо было пойти в школу. Смотря на безвыходную ситуацию, меня а заодно и брата через год отправили обратно на Кавказ к бабушке. Там нас встретили старые знакомые соседи, поохали и приняли обратно в такую же разношёрстную (армяне, евреи, терекские и кубанские какаки, просто русские переселенцы) дворовую семью. С наступлением осени я пошёл в школу а брат стал доставать мои тетради и учебники и понемногу вырывать из них страницы. Я тихо плакал и ничего с этим поделать было нельзя. В конце концов бабушка, посовещавшись с социальным работником отправила брата на время в интернат, пока не наладится моя учёба. Учёба так не наладилась и меня отравили из школы домой до следующего учебного года а брат так и остался жить в интернате, видно бабушке было тяжело сразу с двумя непутёвыми внуками.

Последний раз я увидел брата лишь через год, он похудел, его красивые белые кудри остригли и он весь был покрыт зелёнкой. При этом он узна меня и обрадовался. Мы обнялись и ушли в сторону, подальше от взрослых. Брат был грустный и всё время смотрел на меня а я на него. Обратная грунтовая дорога петляла между пожелтевшими пологии горами и проходила через нищие чеченские сёла с глухими заборами и домами почти без окон. Бабушка и мама сидели рядом со мной и по очереди брали меня за руку.

Через несколько дней, в день своего восьмилетия я последний раз пошёл в местную школу, получил нагоняй от учительницы и на этом навсегда распростился со своей грозненской школой. На следующий день мы с мамой сели в самолёт и я навсегда покинул город, приезжая туда лишь летом, что бы навестить бабушку. Зимой родители получили телеграмму, что брат умер, не дожив недели до своих пяти лет. Отец в тот же день у летел и вернулся через несколько дней мрачнее тучи. Больше он никогда не рассказывал мне выдуманных им самим историй и не пел смешные песни перед сном - жили были зайцы, зайцы чебурайцы. Со временем прошлые воспоминания уменьшились и поблекли и ушли куда-то, лишь иногда всплвая и вызывая смутное беспокойство убегающим в никуда временем.

1969





1972

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив