Без названия
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
Сегодня об искусстве)))
1. За вчерашнюю запись получила много втыков(. И главный от подруги Ирки - сравнила ее со Стрейзанд.
Приношу глубочайшие извинения. Это раз. Два- не было злого умысла. Три- заслуживаю таки прощения.
Это Ирка, Ирина Иванна.
![](/images/main/-35f0f6.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/red_nadia/30193838/2964724/2964724_900.jpg)
![](/images/main/-5fc47e.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/red_nadia/30193838/2964894/2964894_900.jpg)
Не знаю, на что обиделась, та с самим Омаром Шарифом играла)
2. Неровно дышала я к этому актеру. Думаю, таковых было великое множество.
Увы, увы, ему могло б быть всего 75! А ушел в 52...
![](/images/main/-67142e.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/red_nadia/30193838/2965109/2965109_900.jpg)
Странно даже, что наше паскуднейшее ТВ о нем вспомнило.
3. Не к дате, но сюда воткну, в " искусство")
Конт.
![](/images/main/-044ad5.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/red_nadia/30193838/2965481/2965481_900.webp)
Название главного романа жизни В.П. Астафьева, его романа-завещания – своего рода загадка и для читателя, и для литературоведов: «Прокляты и убиты». Речь идёт о советских солдатах Великой отечественной, которые были убиты в боях. Но почему и кем они прокляты? Фашистами? Астафьевым? Фашистами и Астафьевым вместе взятыми? Очевидно, что Астафьев этих людей (своих сослуживцев, за спинами которых он в связистах, в блиндаже отсиживался) люто ненавидит. Это факт.
«Убиты?» - совершенно открыто спрашивает переродившийся советский лауреат всех мыслимых и немыслимых советских литературных премий. «Ну и правильно! Туда им и дорога! Они же сперва прокляты были, а только потом убиты!».
Согласитесь, не о ненавистном Сталине же написал Астафьев «проклят и сдох», а о рядовых мальчишках-солдатах, слово, которое учат с детства не произносить всуе: «прокляты»…
Последние годы жизни Астафьев страдал духовной онкологией удушливой ненависти к своей стране и своему народу, он исходил чёрным зловонным гноем этой ненависти, и этим же гноем помазал на царствие убийц своего народа (например, Ельцина). И в романе, и в жизни Астафьев корчился от бессильной в его преклонные годы злобы к землякам и соплеменникам, к родной земле: очень хотелось убивать, а сил и средств не было, и потому он старчески проклинал, проклинал… А убийц, таких, как Ельцин – благословлял между проклятиями…
Разгадка этих корч и спазмов Астафьева не сразу пришла ко мне. О том, что Астафьев – зеркало рецидивного людоедства, подобно тому, как Лев Толстой был назван зеркалом русской революции (1905 г.) – я понимал постепенно, изнуряемый ворохом интернет-историй об ужасах советизма и счастьи жизни при царе, при барине, при фабриканте.
По сути, эти бесконечные истории нелепы, потому что заставить вменяемого, психически адекватного человека быть слугой другого человека можно (силой, террором, шантажом) а УБЕДИТЬ прислуживать по доброй воле – нет. Всё упирается в один простенький вопрос, который сторонникам антисоветизма не объехать, не обойти:
- Ладно, мы договорились о благе частной собственности, и осталось решить, кому быть хозяином, а кому холопом. Предлагаю вам в холопы, а я в хозяева! Почему наоборот? Что вас не устраивает? Мы так славно договорились о благе частной собственности, а из-за вашего упрямства… Нет, я тоже не хочу в холопы… Да, тоже хочу в хозяева…
Поскольку ДОБРОВОЛЬНО в слуги и холопы никто и никогда не пойдёт, только террор решит, кому хозяйствовать, а кому холуйствовать при хозяине. Но на нас ушат за ушатом изливают помои ложной благости то 1913, то ещё какого-нибудь года и стращают пугалом «The GULAG»…
Томимый лентою Дзена, постоянно подсовывающей то один то другой такого рода высер, изрядно устав от тех, кто убеждает меня «от всей души», как славно мне, а главное, моим детям будет житься в роли двуногого скота и говорящего орудия, я вернулся мыслью к зловонию заживо гниющего астафьевского слова, и мозаика сложилась у меня в голове…
+++
Понимаете, людоед первичный, так сказать, «нормальный» - из первобытности, до цивилизации, культуры, законности и правового сознания – не нуждался в ненависти к своим жертвам. Он не проклинал их на манер Астафьева, как вы не проклинаете свиней за то, что кушаете поросёнка под хреном. Вам и в голову не придёт ненавидеть «род свиной» на том основании, что вы кушаете свинину, ветчину, сало.
Наоборот, любители отбивных используют слово «люблю». Люблю, говорят, свининку, а особенно бекон…
А давайте подумаем, из чего могла бы к поросятам ненависть проклюнутся?
Ну, наверное, если вы их кушать любите – а они против. И нашли способы эффективно вам мешать их забивать на мясо. И тогда любовь к свинине оборачивается ненавистью, ведь недаром говорят: «от любви до ненависти один шаг».
Вот и у Астафьева и его молодых коллег, «хейтеров Совка» то же самое, но только в отношении… человечины. Даже горячие поклонники его не могут не признавать (цитирую): «Виктор Петрович Астафьев нашел другие слова, которыми проводил погибших в Великую Отечественную войну: прокляты и убиты.
Имел ли он на это право? Порой кажется, что книга создана человеком, окончательно выведенным из терпения, поэтому он и выкрикивает, выкашливает натужно такие горькие слова, вспоминает всё, что было в жизни его и его народа дурного, злого… про дураков-командиров, и про бездарные приказы, и про бессмысленные потери… Ведь Астафьев и его однополчане... шли сражаться за Родину, а эта Родина про них забыла. Именно такая Родина, нарисованная в романе «Прокляты и убиты», очень похожа на себя».
У Астафьева и всей его гоп-компании была плохая Родина – с «уравниловкой», равными возможностями для каждого и плановой экономикой, преследовавшая воров. Эта плохая Родина не давала их нутру развернутся в зверином плясе. Пугала их «репрессиями» и заставляла хотя бы видимость справедливости поддерживать.
А они хотели другой Родины, хорошей: которая никак и ничем не препятствовала бы их куражу. Поймите, дорогой читатель: всякий, кто отрицает социализм, уже записал вас и ваших детей к себе в холопы и лакеи (или вы думаете, роль лакея при вас он себе уготовил?!).
Уже из самого отрицания «клятого Совка» следует, что он, отрицатель, видит себя ницшеанской «белокурой бестией», сверхчеловеком, а меня и вас (ибо он ведь к нам обращается) – зовёт состоять при нём безвольным и бесправным придатком: «без имени, и в общем, без судьбы».
Или думаете, не нас, а себя?! Да ладно...
И ладно бы только нас с вами, а то ведь и детей наших, на семь колен вперёд! Из трущоб, когда раз туда попал, как с Дона – «выдачи нет». Сын раба становится рабом автоматически; за него папа уже проголосовал (когда голосовал за Ельцина).
Нельзя призывать к вечному рабству ваших детей и внуков однозначнее и последовательнее, чем через отрицание социализма и восхваление его противников…
+++
Ненависть приходит к людоедам только тогда, когда их пища перестала быть только вкусной, стала лягаться, и даже им челюсть сломала. И тогда их простое, бесхитростное, детское желание покушать – оборачивается астафьевской истерикой в отношении сыновей своего народа: «убиты, и поделом, потому что вы прокляты!».
Людоед не хочет ненавидеть – но для того, чтобы этого добиться, жертва не должна сопротивляться ему. Вот как в мечтах Астафьева - не надрывается в сопротивлении гитлеровцам, а бодро сдаётся, как Франция. "И тогда ничего бы не было": ни надлома, ни перенапряжения всех сил, ни... конструктивно-покладистых людей, которых съели, аккуратно обглодав.
уменья нет, и привычки нет… Вот его горе, за которое он проклинает своих земляков. От всей души, не будем подозревать в старике корысть!
Он по природе своей – людоед и рабовладелец (кто не верит – почитайте истории об отношении Астафьева к его женщинам, имевшим несчастье удовлетворять его самцовый инстинкт). Но на протяжении всей жизни это в нём (как и в онанирующем на царизм Солженицыне) было сжато, сдавлено, искалечено и деформировано. Ну, не давала «Софья Власьевна» его садизму разгуляться – а так хотелось…
А может – думают такие бойкие старички, как Астафьев – хоть грядущим поколениям повезёт? Как пел Высоцкий – «… и мне захотелось – пусть будет вон тот// одетый во всё не по росту».
Если у первобытного каннибала не было гуманизма от слова совсем (он и слова такого не знал) – то у каннибала пост-цивилизационного рецидива гуманизм уже вбит гвоздём в голову. А гуманизм – это способность жалеть, сопереживать, разделять боль с другим человеком.
Но не с жертвой. Она – еда. А с кем тогда? Со «своими». Поэтому людоедский «гуманизм», хотя по терминологии и не отличается от нормального – строго кастовый и узко-локальный. Если «свой» - его надо много и бурно жалеть. Его большевики из дома выселили! Откуда, правда, у него трёхэтажный дом с колоннами – история умалчивает, ибо те, кого при возведении этих хором закопали – не люди, а расходный материал. Хрен бы с ними! А вот его – и только его! – жалко. Он красиво жил, и перестал жить. Он по Парижам и Венециям ездил – и загнулся в лагерном бараке, какая жесть!
Если же мужик загнулся в бараке, который не лагерный, а прирождённый дом его навсегда, до скотомогильника – то такой мужик ничего не видал, Парижа не вкусил – следовательно, сдохнув, ничего и не потерял. Ему на том свете даже лучше, чем на этом! Ну, зачем гуманисту это животное жалеть? Вот я понимаю – графа там, или князя, или юного наследника банкирского дома – те одних языков, поди, пять штук знают, не считай тонкостей галантного обхождения и столового этикета…
+++
Диффузия идей человечности, милосердия, правосознания – с неизжитым людоедством рождает Солженицыных и Астафьевых, и все их стоны-хрюки. Люди цивилизации, на беду себе, научили этих людоедов-рецидивистов словесам жалостливым и плаксивым формулам сострадания.
А людоеды стали эти формулы применять строго к своей касте, и решительно отвергая право низших каст на нечто подобное.
И когда они в очередной раз (уже бессчётный) начнут вам рассказывать, как жестоки были большевики и как прекрасно жить «в мире частной инициативы» - задайте им простой вопрос:
- Кто к кому в лакеи пойдёт в этом мире?
- Ты ко мне? Не верю.
-Я к тебе? Не хочу.
А значит, возьми свой фальшивый, однобокий гуманизм – и засунь его себе… ну сам знаешь, куда.
Мы не рабы. Рабы немы.
Именно немыми они нас и видят, оставляя в мире своей мечты право говорить только себе одним, в режиме монолога.
Тот, кто бессловесно умрёт за такой мир – не будет проклят Астафьевым. Правда, и помянут тоже не будет.
Разве вспомнишь, из кого колбасу вчера кушал – из Зорьки или Бурёнки?
Гнуснее того людоедства, от которого Робинзон спас Пятницу – только солженицынское, со слезой, с дрожью в голосе, с лицедейством липового сострадания к «невинным жертвам», назначать которых Солженицыны всегда хотят оставить право только за собой, любимыми. Мол, это вот жертва – а то – просто хрен с горы…
Юрий Алексеев, команда ЭиМ
Никогда его не любила. Помню, подруга восхищалась Царь- рыбой, а я скривила морду)
А уж когда он " пошел по рукам", ну, это было непристойно. Вроде известный, обласканный, облауреаченный и...Мотя Ганапольский с ним запанибрата. Не, не, паскудно было.
Вот честно : чувствовался перепрелый тяжелый сивый дух, он шел от него, я его чуяла. И не ошиблась.
__________________
Из моего окна.
![](/images/main/-82a560.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/red_nadia/30193838/2965548/2965548_900.jpg)
|
</> |