Без названия

отчего нынешняя оппозиционная волна не вызывает у меня, вопреки очевидной привлекательности лозунгов «За всё хорошее и против всего плохого!», ни приязни, ни сочувствия, ни понимания.
Дело тут, пожалуй, в моём личном травматическом опыте, уходящем прямиком во вторую половину 1980-х. Тогда я был, как и подавляющее большинство сограждан, оппозиционно и потому дерзко и смело атаковал Советское государство, полагая его абсолютно неуязвимым, совершенно всемогущим и невыносимо вечным.
Моё тогдашнее поведение было похоже на поведение капризного ребёнка, который, требуя, чтобы ему немедленно здесь и сейчас купили новую дорогую игрушку, дерзко объявляет матери: «Ты – плохая, я тебя не люблю!»
Ребёнок делает это спокойно, расчётливо и сознательно, справедливо полагая, что мать никуда не денется и рано или поздно уступит. Она, конечно, поломается, но, после таких слов, непременно сдастся.
Если не сдастся, можно будет упасть на пол и часто-часто забить руками и ногами, переходя на визг. Никакая мать, сколь бы ни была крепка её воля, не выдержит такой душераздирающей картины.
Нечто подобное я и мои сограждане испытывали на рубеже 90-х: Советский Союз вот-вот выполнит все наши требования, обеспечив каждого из нас полным набором благ, это огромное и невероятно богатое государство, у которого всё есть, надо лишь заставить поделиться.
Но Советский Союз повёл себя совершенно иначе, полностью сломав стереотипы. Никакой ребёнок, поднимая скандал, не ожидает, что мать, утомившись потоком претензий и слёз, просто скажет: «Хорошо, валяйся на грязном полу сколько хочешь – я ухожу».
И тут же исчезнет. Но не спрячется в другой комнате, чтобы разыграть обоюдно любимую сцену примирения, а действительно испарится, так что её не найдёшь ни в квартире, ни на лестнице, ни во дворе.
Пройдёт день, потом другой, потом третий. Станет ясно, что мать уже точно не придёт, а значит, надо как-то жить в этом незапланированном сиротстве. Советское государство исчезло точно так же – стремительно и бесповоротно.
С новым государством, которое заняло его место, капризничать и ныть было бесполезно. Нарисовавшаяся на пороге мачеха была лапидарна и честна: «Если ты мне откажешь, я просто умру!» – «Умирай: твоё существование не является для меня приоритетом».
Тот, кто прошёл через такое, поневоле становится осторожным ко всяким экспериментам: решительные перемены необязательно ведут к прогрессии блага, у истории вообще очень чёрное чувство юмора.
|
</> |