Бешеные бабки

sinyagusen — 02.08.2015 Про просто бабки и их бабки я уже выговорилась, но не дай вам астрал оказаться в одной очереди с бешеными бабками. Хотя, в таком казусе достаточно и одной. Попандос. Стою в гнилушный магазин в очереди за дешевыми (вру, относительно дешевыми, потому что дешевого тут в принципе нет) гнилушками. Как нелирическое отступление: моя личная бабулька не упускает никакой возможности глумануться с меня, когда я туда наведываюсь. "Хо-хо! Хе-хе! Гууууся, ты туда ходила? ТЫ? Ты, блюдущая свой ЖКТ так, будто он у тебя брыльянтовый? Ты, выбирающая самое лучшее и самое свежее, придирчиво осматривающая каждый плод и учащая меня, бабульку, как отличить здоровый овощ от безнадежно почившего? И ты шо, рылась в гнилушках? Чо, правда?" Ну рылась. И шо? Прижмет, так и не в такую гниль всунешься. А я и всего-то наковыряла кил уставших томатов на борщ и полкила печальных лимонов на чай. И уснувших апельсинов на джем. И все. Чесслово! Кабачок. Еще кабачок с семками на оладки. И точно всё.
Но не суть.
Очереди туда, как на посмотреть мертвого деда в саркофаге в его пик популярности. Не меньше. И почетный караул даже в виде юноша-привратника. "Один вышел — один вошел". Все правильно, шоп гнилушки по демпинговым ценам не поперли. И попала я в аккурат промеж многодетной в количестве трех особ цыганкой и бешеной бабкой. Каноническая такая цыганка в блестках и сопливых замурзышах и такая же каноническая бабка в понурополой шляпе, халате и морковной помаде. Бабка изначально бешеная пришла, а потом и вовсе осатанела. Молчала, дышала, набирала воздух в древние леготулечки, чтобы потом выдать тираду в сторону представителей дружественного табора. И, вроде бы как, не ей, но в затылок и достаточно громко, чтоб даже цыганский малыш проснулся и заелозился. И понеслось! Помела пурга из бабки, которая оказалась бешеной расисткой и ксенофобкой.
— Чойта? От чойта, я не пойму, бог иделаить одних белымя, а других чернымя. Сока живу, стока не понимаю. Почему мы белыя, а есть черныя. И желтыи. Негров вообще ненавижу. И китайцев. Они желтые. Странно, да? А мы белыи. Бог один, а налепил... вона... всякого. Пошто? Ути, хороший какой (в сторону цыганчонка). Тьху, срань. (чуть тише и в сторону от цыганчонка).
Бабка явно искала у очереди поддержки, одобрения, хотя бы кивания, но увы. Все притихли, прифигели, притаились, ожидая ответки от представителей ромов, которые, вроде бы, ни скромностью, ни молчаливостью не отличаются. Но это была какая-то неправильная цыганка. Она просто молча ждала, когда её наконец-то пустят за гнилушками, покачивая одного дитятю и потрепывая вторую. А бабка заводилась все более люто.
— И чойта? Чойта так? Или не бох иделаить черных? А я вона на стройке с узкоглазыми работала. Ну и нелюди! Желтыи! Воопче на нас не похожи, абизянки. Но чурки не лучше. Я их на комсомольсткой стройке перевидала.
Минуты летели, монолог не прекращался, очередь сначала молча разделилась на "за бабку" и "когда ж ты заткнешься", а потом начала робко гомонить. В "за бабку" попала еще только одна такая же, но не в шляпе, а в платке. Лихо и громко вставляла скрипучее "ДЫА!". А больше просто невозможно было ничего успеть вставить. Остальная весомая часть очереди бесшумно, пока шляпоносная ксенофобка увлеклась и не видит, тихонечко затолкала раздражающий фактор, цыганку с обеими дитёшками, в магазин. Но бешеная, подстегиваемая подакиваниями внезапной славы, угомониться уже не могла. Просто переключила канал с "почему те черныя, а мы белыя" на "о! как мы строили! не то, что теперь! а ка мы умели голодать!" Так что все прослушали тяжкий жизненный путь бешеной, начиная от голого детства и оканчивая не менее голой зрелостью. И про сатиновый сарафан, и про пьяницу мужа, который второй, а первый козел. И много чего еще бы из бабкиного бытия узнали, кабы из магазина не вышла цыганочка-джуниор с ревущим братом на руках. Бабка сделала стойку сеттера над токовищем, но увы, сама цыганка все не выходила и не выходила из гнилушника. Девочке же, хоть она и "черныя", остатки бабкиной совести не позволили втирать про несправедливости сотверения мира с присутствием "не такия, как мы — белыя". Или не остатки, а просто внутрибабковый мозговой постулат, что "цыганские дети вообще тупыя и ничо не смыслють в ивалюциях ентих, так и чо на их силы трачить". Девочка тетёшкала малого, малой ревел, шо та сирена, широко раскрыв рот и пуская потоки горьких слез по замурзанной мордахе. Я так подозреваю, что ревел он именно для бешеной. От бессилия сказать старой грымзе, что "черныя тоже люди, только чуть темнее кожей, чем ты, пыздота древняя". И тут случилось невероятное! Бабка, неутихая рассказами, вдруг полезла в свою пушапистую кошелку и, приговарвая про свое стоптанное детство и козла мужа, начала там рыться и ковырять. Ковыряла-ковыряла, да и выковыряла на свет не поверите что. Конфету. Шоколадную. И началась третья серия блокбастера "Бешеные бабки отаке. Голактека опасносте", посвященная впариванию конфеты младенцу. Я никогда не видела от цыган такого молчаливого отпора. Девчушка и отворачивалась, и отходила, и прикрывала орущего братца грязными ручонками, и очень тихо говорила "Не надо". Но бешеные не сдаются. Даже хоровое от очереди "Женщина! Отстаньте от ребенка!" не помогало. Даже "Малышам нельзя шоколад!" не угомонило.
— Нельзя? Чойта? Ну пущай погрызеть. Ну чуточку. Ротик, ротик иму намажь. Чуточек лизнуть дай. Пущай поисть. Ня-ня-ня. Масичик! Ня кетю! Чойта ты ни хатишь иму дасть? Дай! Точна? Точна ни дашь?
Точно не даст. Молодец, рома. Умница, девочка. Мала-малой, а понимает больше, чем бешеная бабка. И вы думаете, бабка отстала? Муа-ха-ха. Нет. Зыркнула злобно на возмущающуюся очередь из-под печальной шляпы, нарочито громко шурша развернула конфету и стала совать то малышу, то девочке прямо к лицу.
— На! На ишь, черный. Не? Ну ты, детка, ишь. А иму бамнажку аблизнуть дай.
И я не знаю, чем бы все могло окончиться. То ли побитием бешеной бабки уставшей от представления очередью, то ли выходом цыганочки из магазина с последующей склокой и бранью, но бидна чернява дивчына-дытына сказала "Спасибо", взяла проклятущую конфету и окончательно изолировалась от бабки внутренней стеной, сжав полуталую сладость в кулак.
Так что это еще бабушка надвое сказала, у кого больше внутренней силы и достоинства: у прожившей жизнь "белой" старухи или у маленькой "черной" цыганской девочки. А я, когда вырасту, стану старушкой. По крайней мере, я буду этому начинать учиться прямо сейчас, чтобы не вышло из меня потом этакой бабки, которую и пнуть бы с вертушки в нюню за черноротость, да воспитание не позволяет дубасить тупых бешеных струх.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив