Беседа с аспирантом

diak-kuraev — 04.02.2017 Дмитрий Кравцов: Кафедра государственно-конфессиональных отношений в рамках проекта, посвященного Всемирному дню религии и в рамках Всемирной недели гармонизации межрелигиозных отношений, проводит серию интервью. Хотелось бы, уважаемый отец Андрей, услышать Ваше мнение о проблемах и сложностях понимания религии и её роли в современном мире.
отец Андрей Кураев: Это для книжки какой-то?
Д.К.: Эти интервью публикуются на сайте Института государственной службы и управления Президентской Академии. Итак, о. Андрей, если позволите – первый вопрос.
Определение предметного поля является необходимым условием достижения истинных результатов исследований. За многовековую историю изучения религии и религиозного опыта сформировались несколько подходов к определению «религии». Все они основаны на выделении сущностных характеристик религии как социального, политического, психологического, богословского, антропологического феноменов. Какое бы Вы дали определение «религия», какие сущностные характеристики, на Ваш взгляд, важны для её понимания?
о.А.К.: Религия – это действия человека, убеждённого в наличии над-человеческого духовного мира, и направленные на установление связи с. (В этом определении нет понятия «Бог», потому что есть и нетеистические религии.) Речь идёт не просто об убеждении в существовании этого мира, как это бывает в философии или художественной литературе и поэзии, а именно о действии, направленном на установление контакта, что и происходит в любом религиозном обряде. Один из чаемых итогов этого контакта – обеспечение определённого образа своего посмертия.
Если давать функциональное определение религии, то я согласен с Марксом, что одна из социально-психологических функций религии –«опиум народа». Но я об этом скажу иначе: задача религии – помочь человеку остаться человеком в бесчеловечной ситуации посредством наделения её смыслом.
Д.К.: В условиях мультикультурного мира и межконфессионального, межрелигиозного взаимодействия, формирование новой системы международных отношений, в том числе о чем вы с коллегами сегодня дискутировали и о чем шла речь недавно в РАНХиГС, при анализе политических и социальных системах всё больше внимания уделяется религиозному фактору. Как видим, тезис «смерти Бога и религии» не работает – религия не только не стала рудиментом, пережитком истории, но и, наоборот, всё больше расширяет границы своего влияния. Какой Вам видится роль религии в современном мире, какое место ей будет отведено или она займет / сохранит?
о.А.К.: Моё личное переживание религии – оно совершенно из другой вселенной.
Один из участников дискуссии – доц. В.Куренной – говорил, что он видит большой приток интеллигенции в ряды церковнослужителей, и его это радует. Это действительно феномен 80-х годов – начала 90-х: в нашей Церкви тогда встретилось два потока людей – богоискатели и патриоты (назовём их так условно).
Искатели – это те люди, которые искали смысл: смысл жизни, смысл смерти, а затем, обретя его во Христе, в Евангелии, в православии, эти люди понимали, что не с них началась история и они не первые, кто это осознал, не первые, кому Бог открылся. Так происходило их приобщение к истории, традиции. Себя я тоже отношу к этой группе – мы искали небо, а в итоге нашли землю…
Есть другая группа людей, которые искали землю – т.е. это люди, травмированные распадом СССР, для которых встал вопрос «кто мы? когда началась наша история и Родина»? – Ясно ведь, что не с 91 года и не с 17-го. И в поисках своей идентичности эти люди обретали православие: кто-то из них, в результате, находил в том числе и небо.
Там, где это происходило, там, я полагаю, сбывалась дивная формула Константина Кинчева из его хита «Трасса Е-95»: «Я иду по своей земле, к небу, которым живу». Вот это, мне кажется, очень точно и красиво…
Но, к сожалению, в реальности победила партия ультрапатриотов, которые просто спекулируют на религиозной символике. Эти люди очень активны в политике – это демагоги, которые обожают вещать высокие речи о православии, духовности и величии России, но при этом, если всерьёз с них шкурку содрать и позолоту, там не будет ни религиозной веры, ни каких бы то ни было ограничений, которые бы они на себя налагали во имя декларируемой ими веры. Критерий личной религиозности именно в этом – какие табу ты на себя наложил во имя твоей веры. Ещё Фрейд говорил, что культура – это система табу, а религия – тем паче.
Ключевой вопрос любой религии, нерв любой религии – это жертвоприношение. То есть отказ от чего-то хорошего, что бы я сам с удовольствием съел, использовал, «потребил» но от этого я отказываюсь ради Бога. Треба вместо потребления. Этот вопрос очень важен, например, для современных неоязычников. Я иногда у них спрашиваю: что вам запрещает ваша религия? От какой вкусняшки ты отказался ради Одина или Даждьбога, или ещё чего-то?! Т.е. они с легкостью могут «жида» принести в жертву, или кота и собаку. Но от чего, своего, по настоящему ценимого ты можешь отказаться с религиозным мотивом?.
Вот это же касается и наших газетных православных. Ведь на деле никакой жертвы/жертвенности у них не наблюдается. Это банальная утилизация Православия. Возможно, это печалаьная судьба социализации любой религии. Буддизм или христианство – это, скорее, религии одинокого странника, который уходит от своего родства и становится «париком». Вы знаете, на Украине есть такое слово «парафия» – приход (это от греч. – бездомный, бомж). Прихожане – это прЕхожане. Ведь «не имеем здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем» (это из послания к евреям ап. Павла). Соответственно, христиане – некие странники.
Д.К.: Да – «пришлец аз есмь на земли», как говорит Царь Давид в псалмах.
о.А.К.: Именно: «Не штык – так клык, так сугроб, так шквал, – В Бессмертье что час – то поезд! Пришла и знала одно: вокзал. Раскладываться не стоит». Это очень религиозное переживание Цветаевой. Изначальное ощущение себя как путника, странника. Но потом в истории, не только сейчас, религия обретает массовидность, институциализируется и прирастает геморроем в виде борьбы за недвижимость, корпоративные и национальные интересы. Эта политизация – неизбежный путь любой религии при ее серьезном распространении. Но считать ли это нормой, восхищаться ли этим – для меня большой вопрос.
Д.К.: Многие учёные считают, что сегодня мы находимся в постсекулярном мире – в условиях, когда религия, действительно, увеличивает своё влияние на социальные и политические процессы не только в России – повсеместно. Но нам памятны и примеры срастания Церкви и государства, в частности, которое закончилось незаурядным событием 100-летней давности. Об этом, как Вы заметили, часто говорит Патриарх, не говоря о необходимом – о причинах того, почему это событие произошло. Уважаемый отец Андрей, с Вашей точки зрения, какие основные причины Революции 1917 г. и всего, что в итоге происходило – того тяжёлого «безбожного» периода, вернее – периода, в котором в системе общественных отношений религия была подавлена политико-правовыми и идеологическими средствами?
о.А.К.: У Честертона была замечательная формула: «Мир полон христианских добродетелей, сошедших с ума». Один из парадоксов мировой истории – то, что очень часто вполне христианские ценности утверждались жизнью и руками ненавистников и врагов церкви. Это я, в том числе о просветителях и масонах… Просто вопрос: кто отменил рабство? – Увы, отнюдь, не собор епископов, И это - исторический позор Церкви.
Так вот, что касается нашей истории – истории ХХ века – я исхожу из следующей мещанской мысли: по тому, какое место перебинтовано у человека, можно догадаться, что у него болит. Если повязка на левой ноге, то вряд ли проблема с правой рукой. Так вот, Господь – это я как верующий человек скажу – в ХХ в. прижигал нас, обрушив на нас гонения со стороны государства за инаковерие по отношению к государству. Значит, именно это и было нашим еще ранее больным местом – наши предыдущие отношения с государством: т.е. эти гонения были не за то, что какой-то ленивый алтарник медленно кадило подавал. За это не надо сотни тысяч людей стирать в порошок и лагерную пыль. А вот слёзы русских староверов обернулись нам уже нашими слезами. Это была плата за избыточную лояльность государству, за готовность оправдывать любые его войны и репрессии…
Поэтому всё-таки думаю, что эта избыточная и многовековая заземлённость церковной жизни привела к тому, что эти земные связи и корни решительно были выполоты. Однако, к сожалению, выводов из этого не было сделано – и мы снова врастаем туда же. И здесь одно из двух – или Господь отчается в нас, махнёт на нас рукой и скажет: «Ну ладно, хотите быть «Голландией» – будьте», или Он всё-таки захочет, чтоб мы были хоть чем-то похожи на «Святую Русь», и тогда ещё более страшные врачебные средства могут быть нам прописаны…
Д.К.: Отец Андрей, тогда позвольте уточняющий вопрос. В современных условиях государственного строительства, включая опыты конструирования государственной идеологии – «путинизма», о чем обществоведам ещё сказать почти нечего и только предстоит осмыслить, Религия институциализируется как элемент политической системы – религиозные организации приобретают черты все более политических субъектов. Глядя на эти процессы и опираясь на политико-дипломатический опыт истории, какую бы Вы систему государственно-конфессиональных отношений считали наиболее оптимальной, т.е. такой, при которой, с одной стороны, люди (верущие) способны удовлетворять свои религиозные потребности, а с другой – государство способно обеспечивать свой суверенитет – отстаивать интересы и сохранять устойчивость?
о.А.К.: Это серьёзные вопросы – не для формата минутного интервью.
Если кратко, мне нравится северо-европейская модель – германская прежде всего, финская, но с важным исключением-оговоркой: в Скандинавии церкви официально государственные, что даёт государству основания вторгаться в вопросы церковной жизни – этики, кадровой политики и вероучения, например, навязывать венчание гомосексуальных браков.
Я не считаю уникальной и единственно возможной американскую модель – полной дистанцированности.
Государство может учитывать религиозную идентичность своих граждан. Если государство выделяет огромные деньги на какой-то стадион «Зенит», то спрашивается, почему же государство не может направлять пусть и не такие существенные, пусть меньшие, но все же средства на поддержку проектов в религиозной сфере? Поэтому сама по себе идея нового союза Церкви и Государства не заставляет меня краснеть; меня заставляют краснеть некоторые формы этого союза. – Велика цена за это.
В том, что происходит сегодня, возможно, есть и моя вина, поскольку я не просто сельский дьякон – я был спикером Церкви, спичрайтером Патриарха Алексия II, в чём-то его политическим советником, причём во время, когда всё бурлило и менялось… И я не решился Патриарху внятно какие-то вещи объяснить… Но все же я постоянно озвучивал ему один и тот же тезис – опереться можно только на то, что сопротивляется.
Вспоминается один сюжет: когда был приём по поводу избрания Патриарха Кирилла – это февраль 2009 г., – не годовщина, а само избрание, ко мне подошёл глава Избиркома Чуров. (Там был шведский стол, поэтому было такое свободное перемещение «свободных радикалов».) Подошёл и решил «наехать»: «Я тут видел Ваше интервью на днях по телевидению…». А в этом интервью по телевидению я сказал, что Патриарх Кирилл – это кошмар для Кремля, потому что это умный умелый собеседник, переговорщик – он будет отстаивать интересы Церкви, он умеет их отстаивать, – и это будет непростой партнёр для Кремля. Сказал, думаю, что Кремль всё равно согласится с этим решением нашего Собора, потому что мы живем в условиях финансового кризиса, который имеет все шансы перерасти в кризис экономический, а затем и в социальный, и в таких условиях Кремлю важно искать союзников. Если у Патриарха будет репутация какой-то «пристяжной лошадки», то он никого из оппонентов власти в трудную минуту не переубедит … И только если у Патриарха будет репутация самостоятельного политика и игрока, в этом случае его слово, сказанное в кризис в поддержку действующей власти и стабильности, может сильно помочь, предотвратить какой-нибудь назревающий срыв…
Вот это я сказал на телевидении буквально за день до интронизации (а не избрания) Патриарха; и Чуров мне говорит: «Как Вы могли такое сказать?». На это я ему совершенно спокойно, не выпуская бокала шампанского из рук, ответил: «Что думал, то и сказал». Было очевидно, что его «наезд» не прошел, и Чуров продолжил: «Знаете, я был очень возмущён, а потом подумал, кто это сказал, когда и на каком канале, и в какой программе. И понял – так надо».
Так вот – Патриарх Кирилл решил эту программу не исполнять. Имеет право, конечно. Но я всё-таки полагаю, что в стратегическом смысле это обернётся и уже оборачивается против него.
Д.К.: Да, спасибо, о. Андрей, – помню этот сюжет – Вы как-то писали об этом на своей странице. В контексте сказанного возникает закономерный вопрос – а в современной России может ли религия в какой-то степени стать средством идеологизации общества – инструментом для создания единой государственной идеологии либо некой огосударствлённой идеологии? Глядя на контекст современных процессов, видно, как сближаются политические и религиозные факторы, как «срастаются» деятели от политики и религии. В итоге, тенденция обслуживания Церковью частных интересов некоторых политических групп на разных уровнях может вырасти в клерикализацию.
о.А.К.: В мире современных коммуникаций поводом для идеологических кампаний и промывки мозгов может стать всё что угодно. Как вариант – защита украинских снегирей от бандеровцев. Если помните, несколько лет назад была тема, будто на Украине запретили снегирей. Что уж – Церкви этой участи не избежать. Вопрос в другом.
Вот есть девушка – она красивая, замечательная. Есть множество нахалов, которые «хотят её танцевать». Но понимаете, нахалы нахалами, а у девушки должно быть некое чувство собственной ценности, значимости. Самооценка должна быть. В конце концов, это – вопрос её собственной гигиены. Так вот, я полагаю, что главный вопрос – вопрос гигиены наших епископов: какого рода «манипуляторов» вы хотите вокруг себя собрать. И если вы вполне определенные феромоны вокруг себя распыляете, то потом не жалуйтесь, что вас разлюбили…
Знаете, я горжусь тем, что когда-то ещё патриарху Алексию рассказал про кардинала Сина – это был католический кардинал в Юго-Восточной Азии: «Церковь не заключает политические браки, чтобы в следующем поколении не оказаться вдовой». Патриарх Алексий это услышал и некоторое время повторял. Патриарх Кирилл этого не слышит. –
Насколько серьёзен этот вопрос, показывают событиями на Юго-Востоке Украины, когда в одной и той же епархии (скажем, Луганской или Донецкой, поскольку линия конфликта разделила эти области по сёлам и по рекам) наше духовенство и даже епископы, проезжая одну и ту же территорию, вынуждены в одном городе говорить с одной интонацией, в другом – с другой. То есть когда митрополит Иларион в Донецке, для него законная власть – местные, когда он в Мариуполе или, тем более, Киеве, он благословляет ветеранов АТО и т.д. И я не могу осудить такое поведение, потому что это старая традиция православия: власть – это та банда, которая правит на твоей территории. Правомерным будет в такой ситуации вопрос – можно ли как-то изменить ситуацию?
Д.К.: Однако, если допустить, что процесс, о которых Вы говорите, – это процессы огосударствления религии или религизация (клерикализация) государственной системы, то мы можем ожидать нового 1917 года?
о.А.К.: Знаете, есть промежуточный итог – всё изменится, когда социологи, обслуживающие Кремль, скажут, что привязка к Патриарху Кириллу тянет рейтинг Первого лица вниз. Вот этот вариант мне видится более вероятным. Тогда всё может поменяться.
Патриарх Кирилл – умнейший человек, но почему-то у него нет харизмы, которая была присуща, например, Святейшему Патриарху Алексию II или, скажем, Святейшему Патриарху Алексию I. Вот и у Патриарха Пимена тоже не было особой харизмы – да, бывают такие люди и даже такие священники. Но и это не повод для отказа от независимого курса…
Д.К.: Уважаемый отец Андрей, благодарю Вас за возможность встречи и обсуждение этих не только актуальных, но во многом и острых проблем.
о.А.К.: А я, пользуясь случаем, всё-таки ещё раз поясню свою позицию: я не в восторге от политики участия России и РПЦ в этом украинском конфликте именно потому, что я русский националист и православный человек. Для меня это важные святые вещи, и я считаю, что их нельзя осквернять грязными методами, в частности, с помощью фейков – пусть фейки останутся украинской стороне: нам ни к чему все эти «распятые мальчики» и т.д. Правды, которая есть, достаточно, чтоб понять, что проблема расколотого и не всегда равноправного «русского мира» существует, и проблема серьёзная.
Д.К.: Вы говорите об информационных операциях?
о.А.К.: Совершенно верно, не говоря уже об операциях Стрелкова-Гиркина, когда конфликт сознательно эскалировался к пролитию первой крови. Я против такого рода вещей – везде нужна честность.
Считаю, что если в Православии всё правда, то не надо врать – не надо каких-то хитроизобретений наподобие «Константинова дара», каких полно в истории каждой страны и Церкви. Это касается и политики России. Если Россия претендует на то, чтоб быть моральным авторитетом в мире, тогда ее действия аргументы должны быть безукоризненны и нарочито бескорыстны. Иначе она лишается права на моральный аргумент. Нельзя совмещать эту претензию на моральное лидерство с постоянными капризами в стиле : «Они первые начали… « «А у них тоже двойные стандарты…», «А мусульмане на нашем месте вообще бы…».

http://igsu.ranepa.ru/news/p39827/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив