BERGHAIN

dmitrypastushok — 25.05.2011 Дописал главу про Бергхайн, еще, примерно, десять тысяч знаков. Думал не выкладывать, но потом подумал, что раз уж первую часть вы уже читали, то зацените и окончание. Итак, целиком про Бергхайн, глава под катом, который под картинкой.



BERGHAIN

Я прыгаю в вагон S-BAHN на станции Хакешер Маркт и просто охуеваю от количества молодежи внутри. Вагон почти битком. Все бухают и орут.
Это Берлин, суббота, два часа ночи.
Спиной прислоняюсь к дверям в том месте, где прислоняться запрещено, и глотаю ледяной бекс. Напротив чувак в дредах закуривает сигарету. Я бы тоже покурил, но ебаный совок внутри меня не позволяет делать это в метро. Стайка молодых немок с избытком косметики на лицах решительно напитывается от ходящей по кругу бутылки мартини. В проходе танцуют два негра. Мимо меня идет чувак в шляпе и вязаном свитере с красным укуренным оленем в районе грудной клетки. Чувак держит в руке кружку с пивом. Поезд качает на повороте, он спотыкается и проливает пол-кружки мне под ноги.
- Sheisse!
Ну, в смысле, - "Блядь, дерьмо!"
Потом смотрит на меня, ржет и извиняется. Я тоже ржу и глотаю бекс.
На Александерплац вагон забивается под завязку. В берлинском метро час пик в субботу ночью. Все бухают и орут.
Дико круто.
На Остбанхоф меня выносит на платформу мощным потоком тусовщиков, вагон пустеет наполовину, остальные едут на Варшауэр, чтобы растечься пьяной массой по барам Фридрихсхайна.
Выхожу на улицу Парижской Коммуны, цепляю бутылку бекса и сворачиваю направо. В переулке темно, фонари разбиты. Иду вперед, ориентируясь на огни такси, лампочкой Ильича указывающие путь. Немецкие ругательства, как пули, отскакивают от стен домов. Пахнет шмалью и карри.
Очередь растянулась метров на триста. В ней сотни человек, а, может, и тысячи. Немцы, турки, бритосы, голландцы, итальянцы, испанцы, бразильцы, кого тут только нет. В очереди в Бергхайн говорят на всех языках мира. Круто потусоваться можно уже здесь, но попасть внутрь, конечно, несравнимо круче. Вариантов несколько - честно простоять часа три, пропитаться интернационалом, убиться в говно и с малой вероятностью пройти в клуб или занять место, как в районной поликлинике, и уехать на пару часов на Симон-Дах-Штрассе с целью уделаться в Астробаре, потом вернуться и с той же малой вероятность попасть на дэнс. Есть еще тема рвануть вперед с кирпичным ебалом и на дерзких щщах попытать удачи. Я выбираю последнее. Авось пизды не получу, все-таки Европа.

Стометровку прохожу как Усэйн Болт, в смысле, абсолютно без сопротивления. Внимания никто не обращает, все бухают, смеются, тихо семенят пингвиньим шагом и раскуриваются. На второй сотне поджидают мелкие проблемы.
- Эй, ты!
- Эээ, чувак...
- Слышь, мы тут стояли.
Про себя посылаю всех нахуй, изо всех сил сохраняю невозмутимое ебало и пру вперед с уверенностью Т-34. Бекс заканчивается.
До финиша, то есть до заветных дверей, остается уже метров пятьдесят, и кто-то сбоку крепко хватает меня за локоть.
- Hey, Arschloch, hasste was verloren?
Хуевое начало. Оборачиваюсь, прожектор с Бергхайна высвечивает моего героя, как балерину на сцене Большого Театра. Два метра в вышину, метр в ширину.
Пиздеть не буду, Рэмбо во второй части возился с таким минут двадцать, а я даже и пробовать не буду.
- Слышь, нахуй, че за расклады? - От страха выпаливаю я по-русски.
Он непонимающе ведет жалом и слава яйцам не вырубает меня сразу.
- Слышь, вон мои друзья, - я тычу вперед в незнакомых чуваков, - я с ними, релаксни, мэн.
Он бормочет извинения. Все-таки это Европа. Пронесло.
Я протискиваюсь вперед на несколько метров и, притворяясь невидимым, встаю рядом с моими мнимыми друзьями. Лезть дальше уже невозможно, остается ждать очередь, но отсюда теперь не долго. Минут двадцать.

Фейс в Бергхайне - адский ад. Мужик, который решает, пройдешь ты или нет, легенда. Счетчик крутости татуировок при наведении на него шкалит на уровне "Тимати покуривает", стрелка пирсингометра упирается в максимальное деление "мечта вэдэвэшника". Если снять все девайсы с его лица и сдать в металлолом, можно обогатиться. Его дрэды демоничны, его голос суров и непреклонен. Он здесь судья и господь Бог, который приказывает, кого осчастливить, а кого раздавить. По бокам его верные цепные псы, огромные амбалы с бритыми шрамированными затылками, крепкими бицепсами и непроницаемыми лицами.
Поворот головы, быстрый взгляд сверху-вниз, приговор.
- Не проходите!
Три чувака передо мной понуро съебывают в местечко попроще.
Следующий - я.
Гордо вскидываю жбан и легким служебноромановским движением от бедра делаю шаг навстречу судьбе.
Я В БЕРГХАЙНЕ!
Хуй там.
- Чувак, ты не проходишь!
Для таких случаев у меня есть заготовка, что я прилетел из Москвы специально на эту тусу и завтра мой самолет обратно.
Суетливо проталкиваю тему.
Судья Дрэд кивает псам, которые уже рвут поводки в моем направлении. Повинуясь инстинкту самосохранения, отхожу в сторону и, прикуривая сигарету, смотрю, как два здоровых педика проходят внутрь. В очереди сотни, а, может, и тысячи. И все они приехали а Берлин специально на эту тусу.
Блядь, дерьмо! Ну, в смысле, Sheisse!
Если я сегодня не попаду в Бергхайн и не услышу Пола Калкбреннера, то можно пойти и убить себя о Берлинскую стену, в том месте, где Брежнев целуется с Хонеккером, хуже не будет.
- Че, не пустили? - Интересуется отрицательный персонаж из второй части Рэмбо. Его очередь подойдет минут через пятнадцать.
- Как видишь.
- Дерьмо.
- Согласен.
- Сигаретой угостишь?
- Могу.
Протягиваю ему пачку лаки-страйк.
- Попробуй еще раз, может, повезет.
Других вариантов нет, пропускать тусу никак нельзя, поэтому я снова влезаю в очередь. Рядом со мной стоит двухметровый негр в красном пальто. Он даже не смотрит по сторонам, его взгляд устремлен в одну точку, туда, где в больших окнах здания бывшей электростанции ошалело мечутся огни Панорама-Бара.

Через пятнадцать минут толпа выплевывает меня на фейс.
- Твою мать, чувак, я же тебе сказал, что ты не проходишь, - Дрэд явно меня запомнил.
- Если я не прохожу, то я сейчас пойду и убью себя.
- Мне все равно.
Чувак кивает амбалам.
- Блядь, я не шучу! - Выкладываю я свой последний козырь.
Дрэд задумчиво щупает забитый подбородок.
- Ладно, проходи.

Я стою у бетонной стены, в одной руке водка с энергетиком, во второй сигарета, футболка липнет к телу, пот стекает со лба. Вокруг меня мощный дэнс, толпа танцующих людей, живое море, забывшей обо всем человеческой массы. Я только что оттуда, мне нужно передохнуть. Калкбреннер сводит треки и сотни рук взлетают вверх. Делаю глоток водки, затягиваюсь сигаретой. Музыка взрывает меня, сносит башню. В данный момент я покорил личный пик Коммунизма, достиг максимума своей функции, где производная жизни равняется нулю, прошел точку невозврата. Прямая существования сломалась и двумя лучами расколола всё на ДО и ПОСЛЕ. В прошлом остаются мутные московские будни, злые колючие лица, промозглая осенняя безысходность, грязью налипшая на бывшие когда-то белыми сникерсы. Отвратительная окутывающая меня реальность распадается. Всё это там, в старой полуплоскости. ДО. Что будет ПОСЛЕ, я не знаю. Лазер указывает дорогу, я расставляю руки в стороны и неуверенно иду. Наощупь. Не важно, где окажусь в итоге, важно просто идти. Двигаться. Что я и делаю. Сначала медленно, потом чуть быстрее, еще быстрее, еще... И вот я уже танцую, а вокруг сотни людей. И мы танцуем все вместе в едином порыве, а Калкбреннер рвет саундом, и жизнь стягивается в точку. Перестаешь вспоминать прошлое и задумываться о будущем. Я - здесь и сейчас! В эту секунду!

Рядом дэнсит техновикинг, он снял футболку и остался в черных кожаных штанах и мрачных пугающих сапогах. За его спину и плечи свастикой цепляются татуировки. В паре метров заходится в экстазе чувак, ему под пятьдесят. Из одежды на нем только черные кожаные трусы, высокие армейские ботинки и металлические цепи. Британские фрики в сдвинутых на затылок шляпах и пиджаках с закатанными рукавами выжигают танцпол. Немцев плющит под музло, турки сходят с ума, бразильцев убивает. Музыка взрывает земную кору и сдвигает континенты, страны соединяются, образуя единое государство - Бергхайн. Мы все его жители, и наш гимн берлинское техно.

Я поднимаюсь по лестнице, настойчивый бас лучшей в мире акустики Funktion One бьет в самый центр черепной коробки, я чувствую, как под ногами вибрируют железные ступени. Прохожу по коридору и попадаю в Панорама-Бар. Справа от входа дэнсят геи, не те смазливые гомосеки, которых так любил Уильям Берроуз, а настоящие матерые пидорасы, закованные в кожу и железо. Иду к стойке, огромная барменша с бритой башкой мешает коктейли.
- Чего тебе?
- Водка-рэд-булл.
Мощной рукой она хватает бутылку русского стандарта и ввинчивает содержимое в стакан со льдом, добивая до верха энергетиком. Не удивлюсь, если в свободное время она разделывает говяжьи туши на рынке в виде хобби.
Цепляю бухло и уминаюсь в танцпол.

Обессиленный выдавливаю себя на лестницу. Я опустошен. Выжат, как тюбик зубной пасты. Подпираю насквозь исписанную стену, роюсь в мятой пачке и с трудом выуживаю последнюю сигарету. Закуриваю с третьей попытки, трясет руки. Откуда-то сбоку выныривает бойкая девчонка в свободных хопперских штанах и защитного цвета футбе.
- Дай прикурить.
Щелкаю зажигалкой, она тычется тонким косяком в пламя, жадно вдыхает. Пахнет ганджубасом.
- Сам откуда?
- Из России.
Она делает еще напас, протягивает мне косяк. Я мотаю головой.
- Неохота.
- А я из Канады.
- Круто.
- Здесь охуенно.
- Ага.
- Ты первый раз?
- Не, третий.
- Супер.
- Ага.
Она роняет окурок на бетонный пол и давит его старым покоцаным адидасовским кроссовком.
- Че то ты какой-то вялый.
Согласно киваю.
- Я все. Больше не могу.
Она внимательно смотрит на меня и неожиданно по-взрослому произносит:
- Ты ошибаешься!
Мы молчим некоторое время, потом она бросает на прощанье:
- Я танцевать, - поворачивается и уходит.
Я съезжаю на пол и смотрю в одну точку. Внутренние ресурсы исчерпаны.

В городишке моего детства был один приличный клуб. Приличный, потому за все время существования там вроде бы никого не убили. Шли девяностые, я учился в десятом классе, смешная электронная музыка медленно проникала в российскую глубинку. В приличный клуб однажды приехал диджей Санчес, скорее всего тот самый, который сейчас шпилит по четвергам в Пропаганде. Что он забыл в нашей дыре было загадкой. В клуб ломились многие. Как я прошел, мне сейчас непонятно. На всю мелочь, которую скопил мой карман, купил себе стакан самого дешевого пива и с этой драгоценной ношей вписался на танцпол. Санчес рубил, что надо. В разгар вечеринки какой-то мудак вскрыл баллон "черемухи", в моем городке такое было в порядке вещей. Посетители разочарованно, но без паники, эвакуировались, а я остался и еще десять минут, натянув на нос водолазку, давал дэнса в этой газовой камере. Потом пришел охранник и сказал, чтобы я тоже валил. Тон его сообщения и недовольный вид дополняли мессэдж негласным "...а то получишь пизды".

Я сижу на лестнице в Бергхайне и вспоминаю этот случай, лицо само собой расплывается в улыбке. И я понимаю, что, действительно, ошибаюсь. Иду в туалет, мою рожу под холодной водой и врезаюсь в пульсирующую толпу. Время замирает.

В шесть утра выхожу из Бергхайна. Утро бьет наотмашь по ебалу и норовит вмазать по почкам. Струей свежего воздуха перешибает дыхание, ноги подкашиваются и немного кружит голову.
- До скорого, - бросаю я охраннику.
- Давай, пока, - улыбается он и сипает кофе из пластикового стаканчика.
Добираюсь до такси и валюсь на заднее сиденье.
- Куда едем? - Спрашивает водитель-турок.
- В Вомбатс.
Вомбатс - это мой хостел.
Чувак интересуется, хорошее ли было диско, одновременно вдавливая педаль в пол. Я отвечаю, что диско было охуительное и открываю окно. Мы выезжаем на Франкфуртер аллее и едем по пустому проспекту, я высовываю голову и глотаю Берлин.

В хостеле душно и воняет носками. Толстяк из Бразилии, протусовавшийся вчера весь вечер в своем фейсбуке, храпит и дугой выгибает верхнюю полку кровати. Около окна аккуратно посапывают две взбалмошные австралийские крошки. За ночь моего отсутствия подселили то ли японца, то ли корейца, компактно сложившегося в позе лотоса на кровати у двери. Рядом спит его ноутбук, бессознательно подмигивающий красным. Я ставлю бутылку минералки у изголовья кровати и, забывая раздеться, перехожу в спящий режим.

Перезагружаюсь за шесть часов. Открываю глаза, резкость наводится на бутылке виттэль. Делаю жадный глоток. За столом уже вовсю фейсбучит бразилец, австралийские крошки делят душ, азиат в глухом проебе.
- Доброе утро, - не отрывая взгляда от пляжных фото каких-то сучек, говорит мне толстяк.
- Хэллоу, бля.
Крошки шумно выписываются из ванной.
- О, привет!
- Где был?
Вопросы, как дротики с отравленными наконечниками, втыкаются в мой воспаленный мозг.
Они что-то типа сестер, но вроде не сестры, я не совсем понял эту тему. Одной девятнадцать лет, а второй, кажется, двадцать.
- Да так, дэнсил.
- Мы не видели, когда ты пришел...
- Да. Когда ты пришел?
Хватаю белое хостельное полотенце и прячусь от них в душе.

Выхожу более чистым. Бразилец злостно фейсбучит, азиат в глухом проебе, крошки уткнулись в путеводитель.
- Эй, крошки, вы кофе уже пили?
- Неа.
- Тогда пошли, здесь недалеко.

Мы идем в Coffein Bar на Neue Schoenhauser, он совсем пустой, крошки заказывают латте и сэндвичи, а я кофе с молоком и круассан. Потом мы выходим на улицу и садимся на подушки, разбросанные на скамейке под окном. Крошки пьют латте и уминают сэндвичи, я курю через кофе и превращаюсь в человека. Мимо проходит короткостриженная берлинка с проколотой губой, в дырявых черных джинсах и с несуразной собакой. Собака смотрит на меня и улыбается. Крошки копаются в путеводителе и о чем-то спорят, я не успеваю понимать. Интересуюсь в чем траблы, говорят, что не могут решить, куда сегодня пойти. Спрашиваю, сколько времени.
Полвторого.
Щелчком отправляю окурок на проезжую часть и допиваю кофе.
ТЕХНОВИКИНГ СНОВА В СТРОЮ!
КРОШКИ, ВЫ ХОТИТЕ УВИДЕТЬ НАСТОЯЩИЙ БЕРЛИН?
LET'S DANCE!

В два часа выходим на Остбанхоф. Жарко. Я прикладываю ко лбу ледышку бекса. Сворачиваем с Парижской Коммуны направо, крошки любопытно озираются, с обоих сторон безлюдную улицу сдавливают огромные здания заводских цехов, стены покрыты граффити, стекла разбиты, кое-где сыпется штукатурка.
- Куда мы идем?
- В музей.
Краем уха улавливаю мрачное дыхание Бергхайна, темный монстр тянет ко мне свои щупальца, пускает яд прямо в барабанные перепонки.
- Что за музей?
- Музей Берлина.

Без проблем проходим и оказываемся внутри бетонного саркофага, геи на релаксе жмутся друг к другу. Я чувствую острую необходимость упростить мыслительный процесс и держу курс на бар, крошки, распахнув глаза, семенят следом и обмениваются впечатлениями.
- Что-то не похоже на музей.
- Точно.
- Но все-равно прикольно.
- Ага.
На стойке свечу десять евро и получаю три бекса в пластике и пачку лаки страйк. Мы прячемся в полутонах у стены, на танцполе ни души.
- По ходу, рано пришли.
- Да, пошли погуляем, а вечером вернемся, может, и людей будет больше.
- Тс! - Я прикладываю палец к губам, факин Аршавин-стайл, - слушайте!
Обрывки техно, с трудом просачиваясь сквозь толстые бетонные стены, пляшут кругами на поверхности моего пива. Я вливаю в себя этот странный коктейль, улыбаюсь и достаю сигарету.
- Идем, крошки, сейчас с вами будет говорить город.
Я веду их лестницей вниз, ногой толкаю тяжелую стальную дверь. Солнце снова бьет по ебалу наотмашь, но нас уже не остановить.

DIESE STADT IST AUFGEKAUFT!
Этот город продан!
Его купили странные и больные ублюдки, неудачники и говно, чудом ускользнувшие от смертельного захвата удавки галстука. Мусор, паразитирующий на толерантности. Бесславные ублюдки, скинувшие кандалы наручных часов. Вонючий гной, не пойми откуда взявшийся в стерильно чистом обществе потребления. Панки, геи, фрики, инди киды, рокабилы, свингеры, готы, дерьмо и отстой миллионами сточных канав стекающиеся со всего мира. Вайт трэш, блэк трэш, еллоу трэш. Этот город язвой разрывает тело Европы, вулканом техно изливаясь на поверхность.
Этот город продан, а купили его - мы!
На гребаное, блядь, пособие по безработице!
Убирайтесь из Берлина подальше, вам здесь просто нехуй делать!

Двор Бергхайна размером со стандартные шесть соток, может, чуть больше. Дачный участок эпохи сраного совка забит людьми. Они танцуют, как ненормальные, как совершенно обезумевшие от любви, лета, молодости и свободы. Их распирает. Кинетическая энергия телодвижений, подчиняясь законам физики, превращается во внутреннюю, и вокруг все закипает. За пультом Бен Клок закидывает очередной снаряд в свой техномет и к ебеням разносит это воскресное утро, тысячей разноцветных осколков осыпающееся мне под ноги.

Я снимаю футболку, одеваю темные очки и сходу врубаюсь в жесткий дэнс. Крошки мечутся рядом, выпустив наружу маленьких австралийских техновикингов. Бергхайн крепко хватает меня за шею и с головой утаскивает в бурлящий водоворот, вырваться из этих объятий невозможно.
А дальше город начинает рассказывать мне свою историю.
Я слышу его хриплый голос, прерываемый стонами разрушенных зданий, шепотом катакомб, скрежетом колес железнодорожных составов. Я слышу хохот промышленных складов, тихий плач брошенных квартир, пьяную ругань круглосуточных ларьков. Кашель ноябрьских туманов и звон пустых бутылок. Шелест аллей и крики платформ.

Когда история заканчивается, крошки отключают моего техновикинга и тащат обратно в здание. Мы проходим через первый этаж и выходим на улицу с другой стороны. На таких же шести сотках бар и неряшливо раскиданные вокруг него старые раздроченные диваны и кресла. Мы набираем пивас в пластике, сэндвичи и падаем на свободные места. Напротив сосутся два чувака под пятьдесят. Они одинаково одеты - белые футболки, обтягивающие солидные животы, короткие джинсовые шорты, туфли и длинные фиолетовые носки. Парни гладят друг другу седые затылки и засовывают языки еще глубже.

Через двенадцать часов я буду в Москве. Сойду по трапу люфтганзовского боинга, окунувшись в прохладную августовскую ночь, уткнусь в хмурое заспанное лицо пограничника. Он без интереса повертит в руках мой мятый паспорт. Я вызову такси и буду полчаса прятаться в аэропорту от стремных чурок, мечтающих отвезти меня домой. Потом отрублюсь на заднем сиденье, сказав водиле, что просто очень заебался. Проснусь дома часов в двенадцать, одену новую футболку, старые кеды и выйду на улицу. Куплю стаканчик кофе, который обожжет руку через тонкий картон и газету спорт-экспресс, воткну плеер и отправлюсь гулять. Потому что, если и есть в этом городе что-то хорошее, то это утро понедельника. От Чистых Прудов я пойду дворами бывшей Хитровки, выйду к Солянке и оттуда до Яузы, в плеере заиграет Калкбреннер или Эллен Аллиен или какой-нибудь хуй с БэПитч Контрол. Перед глазами у меня будут ночные огни Фридрихсхайна и ветер, гоняющий мусор по безлюдной платформе Осткройц, уделанные панки с Варшауэр и стены, покрытые лохмотьями старых афиш.
Мне станет грустно.

- Эй, крошки, let's dance!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив