Белые крылья

filibuster60 — 07.09.2011        В каждом военно-морском училище, конечно же, был офицер Особого отдела. Понятно почему: враг и в нынешние времена не дремлет, а уж в начале восьмидесятых… По мере возможности бойцы невидимого фронта выявляли врагов где только можно, а в перерывах между тайными боями на своём фронте без линии фронта занимались оформлением допусков к военной тайне. Ну и, конечно, стукачей курировали, как же без них.
       Нашего училищного контрразведчика звали Мохнатое Ухо. Молва утверждала, что это такой общий для всех для них оперативный псевдоним с нашей, некагэбэшной стороны. То есть каждый особист – это Мохнатое Ухо. Это были времена кухонных анекдотов шёпотом – про Брежнева, Бжезинского и Джеральда Форда. Шутки типа «за что на нарах чалюсь? а за лень: сидели с соседом и травили правительственные анекдоты; сосед сбегал в КГБ, а я поленился» были не такими уж и шутками. Поэтому при приближении Мохнатого Уха всякие разговоры мгновенно стихали, и каждый норовил торопливо скрыться за линией видимого горизонта или сыграть срочное погружение.
       Я пришёл на первый курс, а он был кап-два. Через пять лет я произвёлся в офицеры… ой, пардон, в лейтенанты! – а он так и был кап-два. Он был до нас, он был после, он был вечен, холоден сердцем и незыблем. А что – Севастополь, училище, поди-ка найди себе местечко получше.
       Гвозди из него делать не вышло бы: рыхлая туша, семь подбородков, средненький рост, рыже-седо-лысая голова, красная рожа с малюсенькими немигающими глазками цинкового цвета. Самая неброская внешность, находка как для разведки, так и для контр-.
       Его кабинет был на третьем этаже учебного корпуса номер один, там же, где и наш класс (и не только наш, конечно). И он ходил по этажу, сцепив руки сзади. Ходил и смотрел. Ходил и слушал. Зыркал глазёнками и поворачивал голову так, чтобы лучше слышать. Мохнатое Ухо, и только. Я даже фамилию не могу вспомнить – вот такой идеальный «смертьшпионам». Я ни разу не был в его кабинете, но уверен, что там строгий письменный стол, два стула и настольная лампа в лицо. Ну и тиски, конечно – чтоб вытягивать правду методом сжатия сами знаете чего.
       И я ни разу не слышал его голоса. Ни разу. За все пять лет. Кроме одного-единственного случая.
       Пятый курс. Вот-вот сдача дипломного проекта. Класс. Сампо. Сампо – это самоподготовка. Сидишь и занимаешься: сам себе учащийся, сам себе преподаватель. «Вдоль по речке Лимпопо – на курсантское сампо».
       Жара. Затылки дымятся. Окна настежь, но толку – ноль. Без пяти минут лейтенанты сидят полуголые, потому что невозможно просто. На четвёртом курсе можно было хоть форменный синий воротник линялый (который ещё неправильно гюйсом зовут) водой намочить и на башку привязать. На пятом курсе мы ходили по форме номер два, в беленьком, а там гюйсы не съёмные… Поэтому применялись носовые платочки. Зрелище то ещё.
       На каждом столе разложены секретные тетрадки, учебники, руководства, техописания, альбомы рисунков… И ватманы: все что-то рисуют. Я в тот момент малевал свою КПУГ – корабельную поисково-ударную группу: два сторожевика 1135-х и между ними «букарь», БПК проекта 1134б. На меня налетали две волны голодных «интрудеров», ещё две – «корсаров», в меня пуляли «гарпунами», «буллпапами» и «томагавками», а эти три смелых кораблика с помощью моих расчётов всё это лихо сбивали своими «штормами», «осами», пушками АК-630 и АК-726, и даже (кто в теме, тот не удивится) реактивными глубинными бомбами из РБУ-1000 и РБУ-6000. Всё это в условиях сложного и напряжённого радиоэлектронного противодействия. Рисовать я, слава Богу и спасибо маме с папой, умею, и картинка получалась что надо. Трафальгарская битва и рядом не валялась. А свою неимоверную пусковую установку, изобретённую для зенитного ракетного комплекса «Оса-МА», я к тому времени уже начертил, и она торчала свёрнутая в тубусе. Мой руководитель диплома, когда впервые увидал это четырёхракетное железное пугало, вжался в кресло и сказал только: «Ню-ню».
       Примерно тем же самым занимался каждый, кто торчал в классе. А торчали не все: народ бегал по кафедрам, по консультациям, в курсантское кафе «Фрегат» к тёте Фросе и просто в самоходы среди бела дня – благо к концу выпускного курса контроль был ослаблен. В классе было человек шесть или семь, а среди них – Виталик Низиенко про прозвищу Лысый.
       Виталик стоял в позе Тамерлана, нависшего над картой Фермопил, и с упоением вычерчивал разрез крылатой ракеты «Малахит», вид слева. Самым главным было не наставить клякс и не разлить тушь: рабочий лист ватмана секретный, потом замучаешься перерегистрировать на чистый и начинать всё заново. Впрочем, в каждом классе были свои спецы, которые умели без проблем срезать тушь бритвенным лезвием «Нева». Кстати, впоследствии, уже на Камчатке, был у нас секретчиком старший мичман Володя Храпко, который умел срезать кляксы и помарки даже с кальки и папиросной бумаги…
       Чтоб чертить было веселее, опупевший от жары Виталик напевал:

Белые кры-ылья!.. Белые кры-ылья!
Белые кры-ы-ылья – простор голубо-ой!
Мы ведь люби-или! Мы ведь люби-и-и-или!
Мы ведь люби-или друг друга-а с тобо-ой!

       Голос у него был препротивный и скрипучий – самое то для командования крейсером, но совершенно не подходящий к упражнениям в послеобеденном вокализе. Остальные молча терпели – привыкли за пять лет, чего уж там. Впрочем, на первом курсе Виталик вполне себе выл в училищном хоре, но туда загребали всех карасей поголовно.
       Он в очередной раз обмакнул в тушь ученическое перо, аккуратно ввёл его в промежность раздвинутых на нужную ширину лапок рейсфейдера (а ну, кто скажет, что это такое?), придвинул линейку и, не переставая «петь», уже приготовился было провести чёткую жирную линию, как вдруг…
       О, это сакральное «вдруг»!!!
       …как вдруг дверь тихо приоткрылась, и в аудиторию неслышно вплыла голова Мохнатого Уха без фуражки. Всё остальное осталось в коридоре – мы видели только бесформенный красный череп с пегими волосёнками и потной лысиной. Он смотрел прямо на Виталика немигающими бесцветными глазками и одновременно нацелился на него своим левым ухом. Вы скажете – «невозможно». А вот возможно. Я и сам чуть тубус не уронил. Кстати, в ухе том густо росли седые волосы.
       Взгляд Мохнатого Уха пронзил Виталика, как пронзает нейтрино вчерашнюю какашку носорога-альбиноса.
       – Какие-какие крылья, товарищ Низиенко?
       От этого голоса можно было схватить инфаркт. Тихий, без примеси басов, вкрадчивый, такой же бесцветный, как и глаза.
       – Б… беб… б-белые… – выдавил распрямившийся Виталик, отчаянно потея.
       Двое или трое «без пяти офицеров» украдкой стянули с голов влажные носовые платочки и пригнулись, стремясь сойти за одинокие кнехты.
       – Белые? – премерзким тоном хмыкнул Мохнатое Ухо. – Ну-ну. Да-да, товарищ Низиенко, ну-ну.
       И голова всё так же неслышно скрылась, задраив за собой дверь.
       Рейсфейдер выпал из Виталькиных пальцев, брызнув двумя кляксами по разрезу крылатой ракеты «Малахит» (вид слева).
       – А что такого, мужики? – растерянно спросил Виталька. – А?.. Что такого?.. Ну, белые… это ж такая песня, ну! Кто её там поёт… Вот же ж дурак, а? – к кому относилось «дурак», было не совсем понятно. – Блин… Ну на фига вот так?
       – Кобздец тебе, Лысый, – сказал Серёга Ковалевский по прозвищу Ковальчик. – Поедешь служить на Аральское море.
       И он вытащил половинку лезвия «Нева».
       – С меня мороженое, – грустно сказал Виталька, подбирая рейсфейдер с ватмана.
       – Два, – флегматично уточнил Ковальчик. – По одному за каждую кляксу.
       …Виталя попал служить куда-то на Севера. Ковальчик – на Балтику, на ракетный катер. Я – сначала во Владивосток, потом на Камчатку.
       «Вдоль по речке Лимпопо – на курсантское сампо»…

© 2011

из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»
  

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив