Баюн при исполнении

Даже удивительно, что за столько лет знакомства с Лукоморьем и его неутомимым стражем я ни разу не видела его при исполнении непосредственных служебных обязанностей.
Он, если вы еще, следя за его выходками и причудами, не забыли, был сторожем одной из многочисленных границ тридесятого, отделявших волшебное царство от реальности, то есть, от обыденности.
И вот сегодня рано утром, когда я проснулась с мыслью:
— Вот и солнцестояние! — поняла, что долее ни минуточки поспать мне не удастся, натянула джинсы, футболку и кофту (никто ведь не знает, какая погода сейчас на Лукоморьи, может, так же холодно, как в Сестрорецке) и нырнула... Э! Не поймаете! Не скажу, куда нырнула. А сами вы вжизнь не догадаетесь.
На Лукоморьи, конечно, было славно: тёплый бриз слегка колыхал листья зеленого дуба, с ветвей которого, словно гигантские шишки, там и сям свешивались хвосты позевывающих русалок. Розовые лучи восходящего солнца освещали не только прелестных морских дев, как всегда, простодушных и миленьких, но и кота Баюна, деловито точившего когти о кору. Немного в стороне валялся тюк чёрных тряпок, из которого торчали щегольские белые сникерсы и взлохмаченная, но со следами тщательной укладки голова.
Я невольно ойкнула. Я сразу вообразила, что кот не точит когти, а очищает их от плоти несчастного... Но вокруг не было видно ни брызг крови, ни ошметков мяса. К тому же Баюн уже заметил меня, неторопливо втянул когти и деловито сказал:
— Вот именно, что «ой». — Потом повел лапу и торжественно, словно представлял кого-то английской леди, сказал: — Добрый молодец!
— Думаешь? А по-моему, это просто тинейджер.
— Ты по наружности судишь. А я в суть гляжу!
— И какая ж у него суть?
— Удаль молодецкая. — Кот подпружинил на лапах и всей своей фигурой представил молодца. — Ну, а по-нашему, по-тридесятски — дурь несусветная. Только такие к нам и попадают.
— В последнее время?
— Да во все времена. Посуди сама, кто ж по своей воле Кощея искать вздумает. Ну, — тут кот принялся загибать пальцы. Делал он это, растопырив лапу и по очереди вбирая в себя острющие длиннющие когти. — Ну, политики. Ну, сказочники. И вот эти... Добры молодцы.
— И что с ним будет?
— А что? Самому с ним разговаривать не о чем. Да он и говорить-то, как следует не имеет, бормочет что-то — половину слов не разобрать. Закинем его обратно, домой, на диван. Проспится, да и позабудет все.
— А если не забудет?
— Если не забудет?.. По-разному бывает. Кто политиком заделается. Кто сказочником. Кто просто пьяницей. Но самые вредные, те стихи писать начинают. — Кот приосанился, откашлялся и задекламировал бессмертное. Что? Да, конечно, это:
— У Лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том,
И днём, и ночью...
Читал красивым баритоном, с выражением, устремив взгляд вдаль и совершенно позабыв и обо мне, и о добром молодце.
|
</> |