Баланс уравнения – 1

miguel_kud — 17.04.2024 /Продолжение. Начало здесь./

В продолжение предыдущей записи хотелось бы подробнее остановиться на тезисе об отсутствии только одного сценария всемирной бойни, которую готовят современные американские дирижёры, и заранее фиксированного распределения ролей. Ключевым является общий коридор и результат движения – максимально истощающий конфликт сравнимых сил и коалиций, который сделает невозможным ведение участниками в обозримом будущем самостоятельной политики и неизбежным восстановление американской гегемонии. Также, по всем признакам, планируется сделать радикальный шаг в направлении сокращения населения, прежде всего белого – необязательно напрямую через резню, а, возможно, через кратное сокращение нескольких поколений детей, которые просто не будут рождаться в ходе рассчитанной на десятилетия турбулентности.

В первой части мы расписали «напрашивающийся» состав двух противостоящих коалиций, сделав оговорку, что во власти внешних манипуляторов внезапно направить какие-то из затронутых сил в совершенно другой лагерь, чтобы сохранить баланс и затянуть неразрешимый конфликт. Особенно если где-то во внешнем управлении произошёл сбой и надо компенсировать отклонение от плана из-за полного или частичного выхода из-под контроля какой-то страны.

Для того чтобы проиллюстрировать эту возможность и заодно вывести наше мышление из тоннеля, задаваемого только одним сценарием, я приведу другой вариант формирования коалиций, который таит в себе даже больше опасностей и не менее вероятен, хотя на первый взгляд и покажется нелепым. Однако чтобы прийти к нему, нам придётся продолжить исторический экскурс в события, развернувшиеся вокруг двух «сливных» войн России – «зимней войны» 1939-1940 гг. и Крымской войны 1853-56 гг.

1. За что в ПЧА полюбили Маннергейма?

Цели финской войны со стороны Советского Союза в оценке популярных историков колеблются между отодвиганием границы от Ленинграда на безопасное для города расстояние до присоединения Финляндии к СССР или её превращения в формально независимую, но полностью подконтрольную во внешнеполитическом поведении и оборонной политике республику типа тогдашней Монголии или послевоенных народных демократий Центральной Европы. К сожалению, за спорами об истинных мотивах сталинского руководства отошёл в тень даже более важный вопрос об адекватности так поставленных целей в условиях развернувшейся мировой бойни.

Дело в том, что сама по себе цель «отодвигания границы» для повышения безопасности критически важного пункта может иметь смысл. Даже когда речь идёт о совершенно недружественном соседе, идеологически несовместимом, испытывающем к тебе расовое презрение и мечтающем отхватить значительные части твоей территории. (А межвоенная Финляндия была, наверное, передовицей информационной подготовки к будущей войне с Советским Союзом через прививание населению русофобии и экспансионистских устремлений.) Однако не всякое «отодвигание границы», что называется, полезно. Если оно достигнуто путём переговоров как более или менее взаимоприемлемое решение, снимающее антагонизм и открывающее путь к добрососедству, это одно дело. В этом плане советские попытки укрепить безопасность Ленинграда на основе обмена территориями и дополнительных денежных компенсаций выглядят осмысленными и рациональными, если не в конкретике исполнения, то хотя бы в целеполагании. Если же сосед уступает территорию уже по результатам войны, просто как временное решение с целью спасти себя от полного разгрома здесь и сейчас, рассчитывая при первой же возможности присоединиться к любому твоему врагу, который поможет ему вернуть потерянное с довеском и отомстить по полной (несмотря на клятвенные гарантии последующего нейтралитета, закреплённые на бумаге), то зачем такое отодвигание границ? Результаты зимней войны не спасли Советский Союз ни от выступления Финляндии на стороне первой же враждебной СССР коалиции, с открытием дополнительного фронта, ни от блокады Ленинграда с сотнями тысяч жертв, – только способствовали дополнительному ужесточению Финляндии.

Поэтому, если война СССР и имела целью пресловутое «отодвигание границ», то верно сказать, что в ней наша страна потерпела сокрушительное поражение уже на этапе постановки цели войны политическим руководством. Когда современные пропагандисты, отвечая на недоумённые вопросы по зимней войне, начинают бодро рапортовать, что СССР-де достиг неплохих/приемлемых результатов и даже победы, потому что реализовал свои запросные позиции на довоенных переговорах, это выглядит как оправдание аналогичных «странностей» в сегодняшнем стратегическом целеполагании РФ, например, попыток замириться с Украиной после аншлюса Крыма и вернуть ей ОРДЛО по минскому сговору или нынешних предложений о фиксации новой границы на основе «реалий на земле», читай, сложившейся линии фронта или даже бывшей административной границы четырёх регионов, с параллельными обязательствами нейтралитета, ограничениями в вооружении и прочими «железобетонными гарантиями». Результаты той «победы» – на Пискарёвском кладбище. Такой же результат будет у любого «замирения» с украинским государством.

Другое дело – полная оккупация Финляндии с включением её в состав СССР или образованием контролируемого государства «народной демократии». Хотя последствия такой победы в периоде нескольких десятков лет могли быть неоднозначными и снова привести к потере завоёванных территорий при демонтаже СССР, всё же на годы Второй мировой оккупация Финляндии обеспечила бы СССР безопасность на северо-западном направлении, независимо от того, какая коалиция (прогерманская или англо-французская) угрожала бы со стороны Скандинавии. Северные районы Финляндии являются малонаселённой и трудно проходимой для наступления местностью, в которой было бы удобно малыми силами удерживать оборону от наступления со стороны Швеции и Норвегии, и даже в случае неудачной обороны и отступления это не задело бы жизненно важных центров Советского Союза. Балтийское побережье Финляндии также вполне поддавалось обороне от возможных десантов, благо, дороги от Ленинграда туда были настроены ещё при царе. Успешный захват Финляндии, таким образом, позволял встретить вступление в мировую войну с неплохими стартовыми позициями, а то и вообще отсидеться в стороне, поскольку с Советским Союзом, успешно воюющим хотя бы в пределах логистической доступности от своих ключевых центров, не захотели бы связываться.

Очевидно, что так сформулированная цель «зимней войны» со стороны СССР достигнута не была, даже если преследовалась: результат получился обратным должному. Уместно говорить о поражении Советского Союза в войне 1939-40 гг. с Финляндией, только до конца неизвестно, произошло ли поражение на этапе постановки невменяемой цели или при провале в достижении цели здравой.

* * *

Сам ход войны создаёт усиленное впечатление, что вменяемая цель взятия под контроль всей Финляндии вообще не преследовалась. Имея под носом образец успешного блицкрига в виде завоевания Германией Польши, Советский Союз затеял неторопливую возню силами одного только Ленинградского военного округа с имитацией стремления захватить всю Финляндию. Уткнувшись в «линию Маннергейма» на Карельском перешейке, советские войска попробовали перейти в наступление сразу в нескольких местах севернее Ладоги, но относительного успеха добились только на побережье Баренцева моря в районе Мурманска, а повсюду в Карелии колонны РККА расстреливались с флангов финскими лыжниками, попадали в окружение и, в лучшем случае, прорывались обратно с большими потерями. Одновременно советская авиация развернула бессмысленные, не привязанные к собственно военным задачам бомбардировки гражданских объектов в Хельсинки фугасными и зажигательными бомбами, что усилило возмущение зарубежных стран и ускорило исключение СССР из Лиги Наций, а также международную военную помощь Финляндии в виде поставок вооружения и прибытия многих тысяч добровольцев. Провалы декабрьского наступления побудили СССР подтянуть к фронту дополнительные силы из других округов, доведя численность личного состава до 760 тыс. человек (вместо 425 тыс. на начало войны), навести элементарный порядок во взаимодействии и снабжении. В февральском наступлении 1940 г., последовавшем после январского затишья, РККА сосредоточила наступательные действия на Карельском перешейке, медленно прорвала «линию Маннергейма» и штурмовала Выборг. Считается, что выход советских войск на оперативный простор и невозможность дальнейшей обороны вынудили Финляндию поскорее принять советские требования об уступках и подписать мирный договор. Также считается, что СССР согласился на замирение на ограниченном результате, потому что боялся прямого вступления в войну Великобритании и Франции, которое не ограничилось бы простым столкновением на финском театре военных действий, но и потребовало бы от Москвы вступления во Вторую мировую на стороне Оси. Либо, что ещё хуже, вмешательство Великобритании и Франции стало бы удобным поводом для замирения их с Германией и выступления единым фронтом против СССР.

Баланс уравнения – 1

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/40/Winterwaroverview.JPG
https://ru.wikipedia.org/wiki/Советско-финляндская_война_(1939—1940)

В этом общеизвестном изложении остаётся целый ряд загадочных несуразностей, заставляющих задуматься о реальных целях советского руководства. Ну хорошо, допустим, что оно (непреднамеренно) переоценило боеспособность собственной армии и финскую решимость к сопротивлению, поэтому начало войну недостаточными силами. И наученное на горьком опыте, к февралю обеспечило достаточную концентрацию войск на Карельском перешейке, чтобы без лишних изысков продавить финскую оборону. Почему скорректированный план войны не учитывал фактор времени, во весь рост вставший в свете международной помощи Финляндии? СССР было жизненно важно оккупировать Финляндию до того, как какие-то западные страны вмешаются в конфликт, либо почти оккупировать, чтобы сделать ситуацию бесповоротной. Даже если изначальной целью войны было малой кровью «уломать» Финляндию на уступку Карельского перешейка и островов Финского залива, всё равно в свете кровопролития случившихся масштабов эта цель должна была быть скорректирована на полную оккупацию Финляндии, потому что разожжённая ненависть финнов не оставляла другого варианта поведения в мировой войне, кроме присоединения к противнику СССР. Решало ли эту задачу наступление на «линию Маннергейма»? Нет, не решало, потому что её прорыв затянулся на целый месяц при минимальном продвижении вглубь страны, и за этот месяц стратегическая ситуация могла бы до неузнаваемости измениться в худшую сторону, например, из-за вступления в войну западных стран. И поскольку быстрого радикального улучшения боеспособности РККА за январское затишье было добиться невозможно, то оставалось другое очевидное решение – кратно увеличить задействованные против Финляндии силы, чтобы, параллельно с прорывом «линии Маннергейма» добиться радикального изменения на других участках фронта. В конце концов, СССР мог без малейших внутриполитических проблем собрать армию, превосходящую всё население Финляндии, он же довёл к концу войны превосходство в численности войск с двукратного до троекратного, так кто же ему мешал мобилизовать дополнительный миллион или два миллиона солдат, чтобы превосходство стало семикратным или десятикратным? Очевидно и направление другого удара – повторное наступление из района Кандалакши или южнее для быстрого выхода к Ботническому заливу и отрезания Финляндии от сухопутной связи с внешним миром. Тем более что для снабжения этого удара использовалась бы железная дорога, идущая через Карелию восточнее Ладожского озера, от которой шло несколько веток к финской границе, и ограничивать снабжение ленинградской группировки не пришлось бы. Вместо этого был выбран вариант неспешного «перемалывания» финской армии на Карельском перешейке с сохранением управляемости и связности Финляндии, а также её зарубежного снабжения, который никак не подрывал возможности воевать на этом фронте сначала финской армии, а по мере её перемалывания – какой-нибудь другой.

Дальше – больше. Едва прорвав «линию Маннергейма» и выйдя на оперативный простор, СССР не стал продолжать наступление, которое теперь пошло бы высокими темпами и согласился на мирный договор на основе «реалий на земле», без постановки Финляндии под контроль. Якобы (если исходить из версии максималистских изначальных целей войны), СССР боялся прямого выступления Великобритании и Франции на стороне Финляндии. Не говоря уже о том, что вероятность такого развития событий была не стопроцентной (зачем англичанам и французам дополнительный мощный враг в условиях уже идущей войны с Германией?), так ли уж это было бы страшно? Перебросить в Финляндию значительные силы Великобритания и Франция не могли бы сразу по двум причинам: они не могли оголять западный фронт против Германии и не имели бы достаточных маршрутов для доставки войск. Морской маршрут до Турку через Балтийское море повлёк бы большие потери флота, а одна ветка железной дороги через север Швеции уступала бы советским возможностям снабжения наступающих войск из Ленинграда. Где ещё Великобритания и Франция, не граничившие с СССР даже своими непосредственными колониями, могли бы достать до Советского Союза? Опять захватить Петропавловск-Камчатский (и что бы это дало?) или нанести символический удар по Бакинским нефтепромыслам?

Современные историки пишут, что прямое ввязывание Великобритании и Франции в войну привело бы к союзу СССР с гитлеровской Германией, и это был бы ужас-ужас. Не говоря уже об отсутствии такого автоматизма, складывается впечатление, что даже выступление СССР на стороне Оси было бы менее катастрофическим с точки зрения русского народа, чем реализованный де-факто сценарий войны СССР и Германии. СССР оставался бы, в основном, тыловой ресурсной базой Оси, подсобляя ей в малыми силами к югу от своих границ, основной удар англо-американских союзников приняла бы на себя Германия, и даже в случае её поражения СССР бы смог выйти из войны на приемлемых условиях, как другие гитлеровские сателлиты. Конечно, лучше было вообще увернуться от участия в мировой войне, но если это было невозможно, то лучше было воевать, в основном номинально, против географически далёких Англии и Франции, чем против географически близкой Германии.

Наконец, совместное выступление Англии-Франции с Германией против Советского Союза на том этапе было невозможно не только потому, что этому бы воспротивились «стоявшие над схваткой» Соединённые Штаты, которым не нужно было формирование целостного евразийского блока по результатам поражения СССР, но и потому что сами Великобритания и Франция не захотели бы рисковать тем, что предоставляют Германии неограниченную ресурсную базу в виде наиболее развитых западных территорий Советского Союза. (Сами бы они в сценарии такой войны «откусили» бы, разве что, незначительные участки на флангах.) Наверное, до сентября 1939 г. было гипотетически возможно совместное выступление Германии и Польши против СССР, с выжидающими Лондоном и Парижем, которые затем помогли бы более слабой стороне, но и эта опция ушла с нападением Гитлера на Польшу. (А если верны наши предположения о решающем влиянии США на европейские кулуары, включая безумное поведение Польши, то и этой опции не было с самого начала.) В конце концов, «реалистские» соображения баланса сил занимали тогда умы западных политиков куда больше, чем теперь, они были не чужды и Сталину, поэтому смоделировать невозможность коалиции Лондона, Парижа и Берлина в 1940 г. советское руководство вполне могло и должно было. Боязнь объединения анло-французов с немцами по состоянию на 1940 г. – ложный предлог, в реальности соображения советского руководства почти наверняка были другими.

Заключение в марте 1940 года мирного договора с Финляндией вместо добивания и оккупации противника, пусть даже ценой какого угодно дополнительного обострения и дополнительных потерь, было абсолютно катастрофическим решением советского руководства с точки зрения национальных интересов Советского Союза.

* * *

Большим недостатком отечественной историографии является недостаточное моделирование позиции противника, отказ от «продумывания» ситуации с его позиций. По этой причине истинные мотивы его решений остаются непонятыми либо им придаются карикатурные элементы. В случае с Гитлером ситуация усугубляется тем, что этот политик стал для России и русских исчадием ада, а из этого следует отказ ему в рациональности при описании его решений. В то же время, следует учесть, что значительная доля рациональности в его поведении была (иначе откуда реальные успехи гитлеровских армий?), а исчадием ада Гитлер стал только с началом Великой Отечественной. До июня 1941 года это был обычный по тогдашним меркам агрессор-империалист, подавлявший политических оппонентов и этнические меньшинства внутри страны, а методы ведения им войны были даже не слишком кровавыми благодаря типично немецкой ориентации на блицкриг, а не «перемалывание». Основные ужасы, связанные с немецким нацизмом, стартовали с реализацией плана «Барбаросса». А что заставило Гитлера принять этот план? Почему бы не посмотреть на отношения со Сталиным единственным гитлеровским глазом?

Желая добиться реванша за Первую мировую, Гитлер ориентировался на расширение в Европе и передел англо-французских колониальных богатств. Понимая необходимость избежать войны на два фронта, он выторговал у Сталина гарантии нейтралитета, согласовав линию раздела в Центральной Европе. Однако с сентября 1939 г. поведение СССР не отвечало ни букве, ни духу достигнутых договорённостей. Во-первых, вступившие в Польшу советские войска, вместо согласованной демаркационной линии по рр. Нарев-Висла-Сан, дошли только до западнорусской этнической границы, определённой линией Керзона. Во-вторых, СССР захватил у Румынии не только (восточную) Молдавию, но и северную Буковину, не входившую до того в российское государство. В-третьих, СССР не смог самостоятельно взять под контроль Финляндию, несмотря на тотальное превосходство, отсутствие прямого вмешательства англо-французов и фактическое содействие Германии, замещавшей Советскому Союзу выпадающие из-за санкций американские поставки. В-четвёртых, когда немцы взяли «непокорённую» Финляндию под своё крыло, Москва стала назойливо канючить в переговорах, чтобы Берлин передал ей Финляндию, хотя свой шанс сама же и упустила, а теперь это была «законная» немецкая добыча, к тому же, нужная для стабильности поставок шведской железной руды в Германию и затруднения возможных взаимных поставок Советского Союза и Англии через Баренцево море. В-пятых, помимо Финляндии, СССР расширил свои запросики до базы на Босфоре, а затем и размечтался об Ираке, хотя у него была и своя нефть. Всем своим поведением СССР давал понять, что из него не просто союзник, как из говна пуля, но даже добросовестный нейтрал – никакой. Требования передать в СССР Финляндию и Босфор после 1940 года были равносильны открытой декларации намерений перебежать на сторону Великобритании и нанести Германии удар в спину, как минимум, нарушая снабжение немецкой промышленности шведской рудой и гитлеровских войск на Ближнем Востоке. Самое наглое – что Сталин панически боялся вступления в финскую войну Великобритании с Францией, которое легко было отбить и которое не несло экзистенциальной угрозы Советскому Союзу, но, как следует из его поведения с самого прихода Гитлера к власти, готов был вступить в войну с Германией, что при любом развитии событий обернулось бы огромными потерями и национальной катастрофой для самих русских.

С точки зрения Гитлера СССР не просто был ненадёжным союзником или готовящимся ударить в спину фальшивым нейтралом. СССР в глазах гитлеровского руководства представал абсолютно невменяемым ублюдком, не способным ни преследовать, ни даже осознать собственные жизненные интересы, истеричным и слабым, но опасным из-за полной неадекватности психопатом, добить которого требовалось «для его же блага». Ибо СССР, насколько могли интерпретировать его поведение нацистские бонзы, ударил бы в спину Германии даже ценою самоубийства, не потому что это было для него выгодно, а в силу внешнего управления англосаксами. Все демонстративные манёвры сталинского руководства до июня 1941 года с неизбежностью вели к разработке и реализации плана «Барбаросса», то есть к тому, чтобы Германия в максимально вероломной форме и как бы беспричинно напала на Советский Союз. И это нападение осуществилось, реализовав все страхи Гитлера относительно войны на два фронта. Затеянная же против Финляндии «агрессия» СССР стала ключевым звеном, позволившим перевести мировую войну в обречённый для Германии формат. Вроде бы, СССР стал изгоем и показал максимальную немощь, но стоило на него напасть уже Гитлеру – и вышел максимальный ответ, с формированием полноценной антигитлеровской коалиции, в которой британцы и американцы сочли за честь максимально помочь «агрессивному» СССР.

(Тут следует подчеркнуть и поворотное значение Великой Отечественной для укрепления внешнего управления СССР американцами. До середины 1941 года СССР мог сколько угодно лавировать между центрами силы, но после 22 июня ему ничего не оставалось, кроме как идти на поклон к США ради военной помощи и принимать их условия послевоенного миропорядка. Тем самым уже существовавшая к тому времени агентурная и когнитивная зависимость, направившая СССР в антигитлеровскую коалицию, «железобетонно» закреплялась абсолютным геополитическим императивом, следовавшим из состояния экзистенциальной войны с Германией.)

* * *

Была ли у Гитлера альтернативная линия в отношении СССР? Скорее всего, нет, потому что очень трудно добиться приемлемого для тебя поведения от партнёра, который заведомо не способен осознать собственные интересы и действует себе во вред из-за применения к нему каких-то неведомых тебе рычагов третьими силами. А переубедить кого-то в советском руководстве Германия не могла ввиду разгрома германской агентурной сети и прогерманской фракции в СССР. Наверное, невозможно было переубедить и Сталина. Из последующего поведения того же сталинского руководства в отношениях с США, Британией и Францией видно, что оно вполне было способно учитывать интересы партнёров и добросовестно выполнять союзнические обязательства, не демонстрировало неадекватности и невменяемости. Скорее всего, оно намеренно притворялось ублюдком в отношениях с гитлеровской Германией, чтобы довести Германию до нападения. Дальнейший ход Второй мировой уже оставался в русле столкновения и взаимного истребления сравнимых сил с приходом под конец всесильного заокеанского шерифа, который порешил конфликт в свою пользу.

Впрочем, в наших соображениях о рациональном Гитлере остаётся невыясненным вопрос о том, насколько самостоятельно было само гитлеровское руководство, не управлялось ли оно извне во внешних интересах. Кто знает, может быть, действительно самостоятельное руководство Германии с самого начала смогло бы разработать более здравую стратегию, прежде всего, не создавать непреодолимого идеологического антагонизма с Россией (под чьей бы властью она тогда ни была), помочь ей понять и преследовать собственные интересы, предложить альянс. В любом случае, это не было реализовано, но «просчитать» альтернативные пути для тогдашней Германии было бы интересно в свете похожих проблем сегодняшнего дня.

В завершение темы финской войны уместно спросить: а была ли альтернативная линия поведения у Финляндии? В общепринятом на Западе и, наверное, в самой Финляндии нарративе принято говорить, как героически финны сражались за свою свободу и избежали благодаря этому попадания в социалистический лагерь, но если глубоко задуматься, то хвастаться им абсолютно нечем: ценность свободы от России так же преувеличена, как и возможные бедствия от советского завоевания. Главное – что финны дали себя использовать для впутывания Советского Союза в мировую войну, понеся огромные потери в двух войнах и утратив важные территории, стали инструментом в руках англосаксов для поворота Второй мировой в русло, выгодное англосаксам. Это и есть главный результат политики Финляндии за первую половину XX века, а вовсе не эфемерная «свобода»: как мы можем убедиться по современной политике Финляндии, в рамках приобретённой «свободы» эта страна при первой же возможности сломя голову ринулась в новую антироссийскую коалицию. А почитаемый ими мясник Маннергейм был финским Залужным – якобы выдающимся военачальником, успешно сдерживавшим наступление «восточных орд» валами финского пушечного мяса… только вот никто не говорит, что его «успехи» зиждились на дирижируемом извне характере идущей войны – на том, что противник Финляндии всячески старался не победить. А при угрозе выхода противника за рамки этого ограничения в 1944 г. сам же Маннергейм возглавил капитуляцию.

Баланс уравнения – 1

Альтернативной линией поведения для Финляндии стал бы отказ от выстраивания своей идентичности на антирусской основе в межвоенный период – это позволило бы республике выбирать из более широкого спектра стратегий в конце 30-х. Отвергать территориальные предложения СССР, даже максимально смягчённые к концу переговоров, было самоубийственным для Финляндии. Наконец, сопротивляться советскому вторжению было трагической ошибкой. Финны могли отсидеться в стороне от мировой войны, но полезли в самое её пекло.

/Продолжение следует./

Сохранено