Архипелаг Африка, или Русь, которую мы прос​***и. Часть 2. Продолжение.

naivny_chukcha — 20.06.2021

Продолжение. Начало здесь


На Кавказе всегда жили бедно, потому там не могло не быть и проституции — она не просто была там всегда, но и активно существует поныне даже в таких тоталитарных республиках как Чечня. Просто проституция там... как бы это сказать... халяльная! Поскольку с одной стороны сынам Аллаха нельзя ходить к проститукам, а с другой — девушка должна блюсти честь, проблема справления половых нужд очень просто решилась введением норм «временного брака». Так у входа в дом наслаждений (квартиру, комнату, сарай, палатку) обычно сидит мулла и совершает над сыном Аллаха и жрицей любви обряд бракосочетания. Когда довольный сын Аллаха покидает свою даму (как и положено уплатив за невесту калым), то мулла совершает обряд развода. И это не шутка. Воистину все гениальное простое! Причем, поскольку общество это особо высокоморальное, то девушку находят, как правило, по связям, т.е. ее сами родители/братья и сдают в аренду точно так же, как в дореволюционной Руси сдавали приложением к жилью за отдельную плату. Иногда, конечно, как на Кавказе, так и в прочих исламских странах, устраивают показательные казни жриц любви, но это происходит исключительно в тех случаях, когда о нелегкой профессии девушки стало известно публично — надо же показать, как мы нравственны и публично наказать. Недаром же говорят, что самые ярые морализаторы — бывшие проститутки. Совесть проебли — одна мораль осталась. В той же Чечне проституция сегодня вполне себе развита, а чтоб во внешнем мире никто не узнал - девочек находят по знакомствам. И если учесть, что там каждый кому-то брат-сват и прочий родственник, то проблем в поисках нет никакой.

Кто-то может удивиться тому, откуда у крестьян были деньги на фотографии, ведь по тем временам это была невиданная роскошь. Все просто - крестьяне никогда и не видели фотографий с собой, а снимали их исследователи и путешественники, точно также, как сегодня блогеры ездят поснимать дикарей в Африку.
Беспорядочные половые связи на высоконравственной Руси вполне закономерно приводили и к нежелательным беременностям. И тут начинается самая лютая жесть. То, что для предотвращения беременности в деревне некоторые девицы глотали ртуть и пили разведенный в воде порох — это так, детские шалости. То, что широко использовали менструальные выделения, которые смешивали с мочой и пили (такое вот образованное общество было. Что интересно в диких племенах Африки существуют точно такие же обряды) — тоже. Куда более зловеще выглядит методология по непосредственному вызыванию выкидыша. По сообщениям корреспондентов Этнографического бюро, чтобы «выжать» ребенка, в деревне перетягивали живот полотенцем, веревками, поперечниками, клали тяжести. С этой же целью девушки умышленно поднимали непосильные тяжести, прыгали с высоты и даже били по животу тяжелыми орудиями. Помимо приемов механического воздействия для вытравливания плода в деревне употребляли (часто с риском для жизни) различные химикаты.
«Изгнание плода практиковалось часто, — признавал в корреспонденции В. Т. Перьков, информатор из Болховского уезда Орловской губернии, — к нему прибегали девицы и солдатки, обращаясь для этого к старухам-ворожейкам. Пили спорынь, настой на фосфорных спичках, порох, селитру, керосин, сулему, киноварь, мышьяк. В селах Калужской губернии самым распространенным способом считался раствор охотничьего пороха с сулемой."
— Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Калужская губерния.
В начале XX в. все тот же страх перед осуждением со стороны толкал сельских баб и на криминальный аборт. По статистике, в середине 1920-х гг. каждый четвертый аборт в деревне делался нелегально. В книге о нравах сельской молодежи, изданной в 1926 г., автор писал:
«Аборты в деревне стали обычным явлением. Этим делом занимаются женщины без всякого медицинского образования, но с богатой практикой по этой части. Аборт производится самым примитивным способом: путем прокалывания матки или употребления хины».
— Мурин В., Быт и нравы деревенской молодежи, 1926
Поражает в этом то, что СССР стал первой страной в мире, в которой узаконили аборты, и более того — сделали бесплатными. И при этом из-за мракобесных предрассудков, вроде «а шо люди скажут?» еще длительное время на селе были популярны подпольные аборты. Все мы, конечно же, понимаем, какого качества была советская медицина, особенно на заре становления режима, но все же она была очевидно качественнее, чем прокалывание спицей в грязном хлеву бабкой-повитухой, а также советы ебанутых ворожей, призывающих пить менструальные выделения. Что интересно, в той же книге автор призывает партию усилить на сельскую общину давление через репрессивный аппарат — пересажать всех бабок, оказывающих подобные услуги, а также тех, кто способствует формированию на селе атмосферы, в которой женщина вынуждена идти на подпольный аборт, боясь порицания. И, знаете... скажите, а в чем он неправ? Так вот, если детально разобраться — не все репрессии были одинаково ужасны. Там же автор возмущается тем, что, невзирая на почти десять лет, прошедших с момента революции, абсолютное большинство сельских женщин по сей день находятся под гнетом родительской или мужьей опеки. Так что кто-кто, а женщины как раз очень сильно выиграли от революции.
С целью же предотвращения повторной беременности обычно затягивали период грудного вскармливания. Подобное продление лактации широко практиковалось в ряде сел до 1920-х гг. «Если последующая беременность долго не наступает, отмечалось в одной инструкции 1920-х гг., кормят, пока ребенок не застыдится до 3, 4, 7 лет». Этот метод до некоторой степени защищал женщин от новых беременностей, т.к., по данным русских врачей, около 80 % женщин не имели менструации при кормлении грудью.
Если же долгожданное дитя все-таки появлялось на этот свет, то, учитывая его дальнейший быт, — само виновато!
«У богатых повивальная бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребёнок уже с перваго дня совсем предоставляется матери и ея уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понёва. Более опрятныя матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это однако бывает реже: "Хорошо, — и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли — выросли". Когда молока у матери не хватает, или когда оставляют ребёнка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или чернаго хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой — и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причём приобретает противный кислый запах»
— Ольга Семенова-Тянь-Шанская. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914.
Судя по всему, первое слово, которое произносил ребенок на селе, было — «нахуя?!!»
«Таскала иногда с трудом на руках, причем часто роняла его: "Ах, батюшки, да как же я это упустила". Ребенок по часу и больше ползал в грязи, запачканный, мокрый, кричал, плакал. Чтобы он замолчал, ему иногда давалась в руки печеная картошка, сырое яблоко, огурец и т. п. Иногда он пытался переползти высокий порог избы, падал, ушибался, ссаживал все лицо и т.п. Свою печеную картошку или огурец он, разумеется, вываливал в грязи и навозе и уже в таком виде ел их, иногда пополам с тем, что текло у него из носу и т.д. Ел отбросы из корыта для свиньи, пил из этого корыта, хватал руками что попало, "нагадит да рукой и хвать". Иногда набивал себе землею рот, глотал землю.
...
Матери на третий, и на четвёртый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую. Иногда на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама. При таких условиях бабе, конечно, долго "не можется" и уход за ребёнком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пелёнке, надрывается от голоднаго крику, пупок у него пухнет и болит — "грызь" (грыжа), как говорят бабы. Родильница, разумеется, питается всё время обычной крестьянской пищей. Прежде, в крепостныя времена ходили в поле через 3 дня после родов, а теперь обыкновенно через 5-7 дней. От тяжёлой работы, непосредственно вслед за родами, у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такия опущения матки принимают очень тяжёлую форму, а в лёгкой, по мнению бабки, это даже "совсем" ничего. Бывают опущения матки даже у девушек от непосильной работы ("живот сорвала").
Бабка правит живот, накидывая на него "махотку", т.е. горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжёт охлопок "прядева". Живот, вследствие этого, втягивается в горшок. Чем горшок меньше, "тем лучше". Считается, что вследствие этого матка вправляется на своё место, и живот перестаёт болеть. "Живот" бабка ещё так "правит": помылит руки, вправит выпавшую матку на своё место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке, и та повторяет ей эту операцию, пока получится "облегчение".
Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бабка при помощи мужа больной встряхивает её несколько раз за ноги, "чтобы живот поднялся". После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно, вследствие пьянства мужей: "иной напьётся пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает её из под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он её отдует, бока намнёт — ну и должна его слушаться. А каково под пьяным да под тяжёлым лежать: у иной бабы всё наружу выйдет — ни стать, ни сесть ей". Многия бабы мучились таким образом, и несмотря на это, носят и родят детей...»
— Ольга Семенова-Тянь-Шанская. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914.
Бывший земский начальник из Тамбовской губернии А. Новиков, хорошо знавший крестьянский быт и положение в нем женщины, также в своих воспоминаниях с досадой сетовал по этому поводу:
«Ни болезни, ни роды — ничто бабу не спасает. Если родила в рабочую пору, то на третий день иди вязать снопы. Можно после этого удивляться, что все они больны женскими болезнями».
Для предупреждения выпадения матки, как говорили в деревне, «золотника», бабки засовывали больным во влагалище картофелины, свеклу, репу, иногда деревянные шары. На состояние женского здравия влияла и демографическая ситуация в деревне, если нарушалось традиционное соотношение мужского и женского труда. Например, традиционно женским занятием в селе считалась вымочка конопли. Во время этих работ — обычно начало-середина октября — крестьянки часами простаивали по колено в студеной воде. Следствием простуды ног и живота был эндометрит или, как говорили в деревне, «застудилась». Определенную роль в возникновении гинекологических заболеваний играли и венерические болезни. Причем большинство заболеваний половой сферы являлось в первую очередь следствием несоблюдение женщинами гигиены половых органов. В тесных избах мужчины и женщины проводили большую часть времени вместе, и бабы, опять же, не имели возможности приводить себя в надлежащий порядок. Да и само состояние крестьянского жилища создавало благоприятную атмосферу для развития различных патогенов. Например, крестьянки порой просто не замечали выделений по причине... грязного платья.
Следует ли при всем этом удивляться широкой распространенности на Руси и такого глубоко морального явления как детоубийство?
«Случаи убийства незаконнорожденных младенцев очень нередки. Родит баба или девка где-нибудь в клети одна, затем придушит маленького руками и бросит либо в воду с камнем на шее, либо в густой конопле, или где-нибудь в свином катухе зароет.
В Мураевне почти каждый год находят одного, а то и двух мертвых младенцев. Но редко дознаются, чьи они. Нынче свиньи выкопали у погоста посиневшего мертвого новорожденного: видно было, что ребенок только что закопан в землю. Дело осталось "без последствий". Крестьяне не любят дознаний, а если что и знают, то помалкивают: «Случился грех, а с кем — Бог его знает, мало ли их, девок, гуляют…».
Надо принимать во внимание незаконных детей и солдаток, и просто замужних женщин. Незаконность таких детей часто известна только семье, и в ее недрах легко могут происходить такие убийства детей, которые невозможно вывести на чистую воду. Например, легко нарочно задушить маленького ребенка, навалившись на него якобы во сне.
В одной деревне был такой случай: выдали замуж беременную девушку, чтобы скрыть грех. Сам муж был смирный и не попрекал жену, но родные не давали ей проходу и в конце концов заявили: «Чтобы ублюдка твоего не было. Умори его». Бедную женщину бил ее свекор, свекровь тоже не давала ей свободно вздохнуть. Наконец молодуха исполнила требование: наскребла спичечных головок в соску и ребенок умер. Она попала под суд, но была оправдана.
Старухи очень безжалостно и хладнокровно относятся к убийству незаконного «щенка», а молодые с усилием и надрывом убивают своих детей. Мужчины, если и догадываются о таких убийствах, то изображают собою «моя изба с краю, я ничего не знаю; бабы там чего-то путают, ну да бог с ними — мне-то что…»
— Ольга Семенова-Тянь-Шанская. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914.
По данным доктора медицины В. Линдерберга из числа женщин, обвиненных в детоубийстве в конце XIX века, на долю крестьянок приходилось 96%. Таким образом, это преступление было «женским» по признаку субъекта и преимущественно «сельским» по месту его совершения. При этом следует учитывать то, что львиная доля таких убийств не получала огласки и нигде не фиксировалась, а еще одна, не менее львиная, списывалась на несчастные случаи. В тексте Тян-Шанской выше упоминается нарочитая практика наваливания на ребенка во сне с целью его удушения. И практика эта была столь распространена, что у явления имелся и официальный термин — «присыпление». В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» приводит специфический термин, обозначающий нечаянное убийство ребенка, — «приспать». «Приспать или заспать младенца — положить с собою, навалиться на него в беспамятном сне и задушить».
Делалось это сознательно или нечаянно — судить трудно, но руководствуясь тем, что в городе матери каким-то образом, спя с младенцем в одной кровати, умудрялись на него не наваливаться так, чтоб он аж душу богу отдал, можно предположить, что основная часть таких смертей младенцев являлась результатом умышленных действий, жертвами которых становились, как правило, нежеланные дети. Да и сами крестьяне говорили, что «зазорные все больше умирают, потому, как матери затискивают их».
Это подтверждается и данными статистики. Смертность внебрачных детей была в 2,7 раза выше, чем у законнорожденных младенцев. И такие факты «случайных» смертей никогда не становились предметом судебного разбирательства, а требовали лишь церковного покаяния. Обычно все ограничивалось наложением на такую мать священником тяжелой епитимьи: до 4000 земных поклонов и до 6 недель поста. И именно боязнь общественного мнения в подавляющем большинстве случаев доминировала в мотивах совершения детоубийства.
Ввиду незамысловатости фантазии, чаще всего труп новорожденного пытались скрыть на месте или вблизи места, где произошли тайные роды. Как правило, это хлев, сарай, двор. Из материалов следственных дел прокурора Тамбовского окружного суда следует, что местные крестьянки избавлялись от внебрачных детей, бросая их в реку, кучи навоза, на улице, в общем клозете. Река Карай Кирсановского уезда этой же губернии была традиционным местом, где женщины оставляли новорожденных.
Для документальности описываемой картины мы сейчас приведем сведения лишь по одной Курской губернии и только за один месяц — декабрь 1917 года:
«12 декабря в селе Линове крестьянка Анна Исаева, родив ребёнка, закопала его в солому»; «В селе Верхней Сагаровке 17 декабря крестьянская девица Анастасия Коломийцева родила ребенка и закопала его в землю»; «21 декабря в хуторе Казацко-Рученском крестьянка Евдокия Круговая, 19 лет, родив ребенка, закопала его в сарае»
— Соловьева Н.А. Методика расследования детоубийств.
Это только то, что дошло до следствия. К этому следует прибавить неучтенные случаи, когда трупы так и сгнили никем не обнаруженными на дне реки, или же «несчастные» случаи вроде того же присыпания.
Ну, а под занавес этой части приведу еще один фрагмент из интересной, но, увы, мало кому известной книги Тян-Шанской. На этот раз посвященный интересной воспитательной методике детей в крестьянской семье, что и формировало благостный образ «традиционных семейных ценностей», которые, как вы знаете, нам неминуемо надлежит возрождать!
«Научился им (прим. Матерным словам) Иван от старших братьев и сестер очень рано, когда еще не умел произносить связных фраз. "Сукой" стал называть мать, когда она ему в чем-нибудь отказывала — к потехе всей семьи и даже самой матери, поощрявших его в таких случаях: "Продувной-то какой, ишь шельма"; "Так ее, так ее (мать), зачем тебя не слушает". Матери очень наивно иногда хвастаются способностями своих совсем малолетних детей: "И какой атаман — ведь сукой уже меня называет"; "атаманить" значит буянить, затевать какие-нибудь проказы, руководить ими.
Мать он иногда бил по переднику какой-нибудь хворостинкой — тоже к немалому удовольствию старших. Драться с другими детьми тоже начал, как только стал на ноги. К этому его тоже поощряли, особенно если он одолевал другого младенца. Что касается до бранных слов, то дети, начиная с самых маленьких, знакомы почти со всем репертуаром крестьянских бранных слов.
Взрослые не стесняются все говорить при ребятах, напиваться и драться при них. Испытывая уже с малых лет голод, ребенок рано научается понимать ценность вещей. Он прекрасно понимает, что это значит, когда отец тащит деньги в кабак и как это на нем (ребенке) отзовется. Нередко ребенок попрекает своего отца или мать, и если не всегда это делает, то только из боязни быть побитым. Видя, что грубая сила постоянно торжествует, он сам уже очень рано начинает признавать эту силу (как право). Если отец бьет мать, то он, разумеется, жалеет мать, но не с той точки зрения, что отец не прав, а мать права. Жалеет он мать либо безотчетно, либо потому, что "того и гляди убьет ее батя". А лишиться матери — самое ужасное несчастье для ребенка».
Вас не должно удивлять утверждение о том, что утрата матери для ребенка тех лет — большое несчастье, даже невзирая на то, что в наши дни такую мать с подобным подходом к воспитанию и уходом за ребенком лишили бы родительских прав. Просто после смерти матери жизнь ребенка превращалась в совсем уж кромешный ад, поскольку в лучшем случае отцу на него было абсолютно похуй (отец куда более интересным досугом находил пропивание денег в кабаках), а в худшем — появится мачеха, которая всеми силами будет стараться извести лишний рот.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив