Архип

chhwe — 25.11.2024 Листва в парке стала ещё гуще, и стало темно. Я поднял глаза. Сквозь ветер было видно, что это не птица — в небе парила огромная золотая звезда. Я припомнил сквозь вечернее оторопение, что Великий Октябрь празднуют в ноябре; но мне было всё равно. И тут я понял, что это не просто звезда в небе — эта штука была похожа на мою жизнь! Это было так же ясно, как то — что я сейчас стою в лесу. Я посмотрел на Петьку и спросил: «Как ты догадался? Володин, что ли, рассказал перед вечерним обходом Чингиза Чингизовича?» Он засмеялся и ответил, что нет. Поручик Ржевский тоже не мог догадаться — а потом, когда я уже был в Москве и смотрел по телевизору «В мире животных» с Марком Твеном про эту историю, я всё понял.

Петька был очень доволен тем, что я понял. Он был охоч до всяких умных слов, но не умел ими пользоваться. Поэтому я сказал: «А ты сам знаешь про поручика Ржевского? Анекдот или коан? Ты же у нас философ. Расскажи про него что-нибудь!» Петька подбоченился, кивнул на звёзды и сказал: «Вот это — коан. Ты когда-нибудь слышал про то, что в мире животных есть два вида птиц — орлы и куры?» Я ответил отрицательно. «Так вот, в жизни есть два вида людей — и все остальные люди для них птицы. Я про них и говорю. Поручик однажды пошёл в дворянское собрание на бал с Наташей Ростовой. А на балу были гусары. Они стали танцевать, и Наташа танцевала с ними — как птица. А поручик был орлом в стае гусаров! И он думал: „Как же я буду танцевать с Наташей, когда она не птица? Ведь у неё ноги длиннее“. И он решил танцевать так, чтобы быть орлом. А гусары были гусаками. Поручику захотелось выйти во двор дворянского собрания и показать, что он орёл. Но как это сделать? Ведь у гусаков были сабли! И он не мог их выхватить, потому что они были в мундирах. И тогда поручик Ржевский стал говорить Наташе, что она птица — и Наташа согласилась. И он пошёл во двор, и стал танцевать с ней. Наташа спросила: «Что это, поручик? Дождь?» Поручик ответил: «Нет, ветер-с!» И Наташа поверила».

Я стоял, ошеломлённый этим коаном. Но потом до меня дошло, что я уже слышал это когда-то раньше — но тогда не понял смысла. «Ветер-с!» — говорил поручик Ржевский. Но тогда я не мог понять, как он это говорит и почему Наташа ему поверила… А теперь понял! Дело было в том, что это было не враньё — а такая игра в слова, которую Наташа знала. И она поверила. Я сказал об этом Петьке — и он рассмеялся, как ребёнок: «Ты всё время смеёшься! И не понимаешь…» Он сказал, что в этом весь смысл коана. Поручик был просто дураком, а Наташа — птицей. И они оба знали это. А потом она поверила ему и в том, что он орёл. Человек по Платону: орёл без перьев и с плоскими ногтями.

Я был настолько ошеломлён открывшейся мне перспективой, что даже не заметил, как Петька замолчал. Но когда он заговорил снова — я понял: это уже другой коан! «Однажды поручик попросил денщика рассказать ему свежий каламбур. Денщик сказал: „Поручик!“ — и замолчал. Поручик был изумлён. Но потом он увидел, что на самом деле это не денщик сказал. А поручик сам подумал: „Что ж я делаю? Что это я?“ И он сказал себе: „Я орёл! Вот что“. Так и произошло».

Петька наконец уселся возле кострища и начал плести себе лапти из веток. Я присел рядом и стал смотреть на звезды, думая о том — что я сейчас увидел? И понял. И понял, почему он говорил про орла — потому что сам был таким же… Но как можно было так долго притворяться? Кастанеда учит нас: когда мы видим, что это иллюзия — надо просто перестать притворяться и увидеть её в истинном свете. Но как же можно было так долго играть? Играть в Петра Семёновича Пустовойдова-Исаева, который только притворяется, что он орёл? Я не знал. Я знал только то, что я — это он. Но как же тогда быть? Как перестать притворяться самим собой?.. Петька перестал плести лапти и посмотрел на меня — но ничего не сказал.

Он встал, отряхнулся и деловым голосом сказал: «Пошли спать!» Я встал, напялил кепку и пошёл с ним к лагерю. По дороге мы обогнали нескольких пьяных поручиков, ткачей и милиционеров — они шли в сторону штабного барака и не обращали на нас внимания. И только когда я вошёл в барак, Петька сказал: «Да не переживай ты. Всё будет хорошо! Я тебе всё расскажу, когда ты отдохнёшь. А теперь спать!»

Я улёгся на шконку и аккуратно выполнил процедуру последнего предполучного оторопения. Я уже знал, что это такое: я не хотел засыпать и думал о самадхи и шаматхи. Я не спал, но и спать тоже нельзя было. Но я не знал, как уснуть. Я лежал и думал — о чём? О том же самом: что делать с этим знанием?.. Знание, думал я, не просто усложняет жизнь, оно превращает жизнь в страдание. Я был этим страданием — но не мог от него освободиться, и всё тут! Оцепенение всех мыслей, постоянное очумение от невозможности очухаться по правилам, всё это — и есть то, что называется жизнью. И это тоже было известно мне с самого детства… Но как же тогда быть? Как перестать притворяться? Что такое «я»? Я понял, что это не просто слова. Я – это поезд, несущийся к разрушенному мосту; я — это рельсы, по которым он едет. Я не знаю ничего о том пути… И что же делать? Как выйти из этого поезда?.. Выйти живым, если вы понимаете о чём я. Но я знал, что выхода нет.

Соседи по бараку играли в рамс, и в темноте слышались их голоса, но они не отвлекали меня от мыслей. Мыслей о безнадёжности человеческого существования, в яростной темноте этого мира. Я не знал, что делать. И тут я понял, что знаю ответ на этот вопрос. Я понял, как надо жить. Но я не знал — можно ли так прожить остаток дней? И не только остаток дней, но и всего времени? Я знал это наверняка. Но как я могу знать — если меня нет на самом деле?.. Бессмысленная суета дней, поиск предназначения, седьмая теорема этики — всё это больше не занимало меня; я понял, что я просто человек. Самадхи, шаматхи, какая к Цою разница. Главное, как говорил Жилин, не забыть вовремя сказать «главное». И я вспомнил. Вспомнил, что кто-то неизмеримо более реальный, чем я, чем все эти блаткомитеты и кумчасти, козлы и шерсть, мильтоны и следаки, опера и конвойные собаки, он, он-то существует на самом деле и ни в каком поезде не едет. Я понял, что это не просто человек — я стал им. И я стал им потому, что он был мною. Я стал им, потому что он был мной. И когда я понял это — стало ясно всё остальное… Но как мне жить дальше в этой страшной запредельности бытия, если даже этого поезда не существует и все попытки его остановить куда бесплоднее попыток загасить Солнце коробком спичек. А ведь я даже не знаю, как гасит спичку порыв осеннего ветра… И тут меня осенило: всё это просто игра в слова. Слова складываются в предложения, предложения складываются в абзацы, абзацы складываются в главы, главы складываются в гробы и мироточат. Мирон фор Ржевский, случайно убивший Павла Петровича на светском рауте шарфиком и табакеркой, — это я, который только что понял, где я нахожусь.

В полусне я почувствовал, что мне холодно. Подняв голову, я увидел, что барак пуст и в настежь распахнутые окна дует холодный зимний ветер. За окном ударили в рельсу — подъём, догадался я – и сразу же проснулся. Я сел на шконке, не понимая — где я? Я помнил только, что спал и слышал Петьку, рассказывающего коаны про поручика Ржевского. Я вспомнил, что он сказал: «Вот так и ты сейчас — не птица… Ты просто человек…» И тут до меня дошло. Платон, который говорил о «перьях» и прочих вещах, — это просто человек в мундире. Но он же не орёл! Он максимум кречет. Но он тоже человек, и его можно убить — если очень постараться. Диоген же, ощипав петуха, был уже не человек, ибо он называл себя циником, «собакой». Эмпедокл, как известно, не знал даже о том, что реки текут так быстро, что в одну и ту же реку нельзя войти и одного раза. Горгий, если верить Геродоту, был человеком и только притворялся софистом. Но как я могу стать другим — ведь меня нет на самом деле? Я вспомнил, что когда-то читал у Кастанеды про одного человека в джунглях. Этот человек глядел на вомбата и думал, что он — вомбат. Но и вомбат, по словам Кастанеды, глядел на человека и думал, что он человек. А потом они встретились — и человек умер. Остался только вомбат.

Начался развод на общие работы, нарядчики, покрикивая, пошли по коридору, а я сел на шконку и стал ждать. Между делом я подготовил таблицы для оголтения, привёл себя в порядок и сел писать эти записки. О, читающий эти записки потомок! Я не буду здесь рассказывать, как всё было. Аресты, допросы, следственные действия, изолятор, суд, осужденка и этапы — всё это было очень просто. Но я расскажу о другом, потому что это не так уж важно. Важны этапы развития того ансамбля скандх, который стихийные марксисты древности называли человеком по Платону. И это было совсем не так, как в книжках. Древние греки были суровыми материалистами, и если и приносили жертвы богам, то только потому, что те, кому они приносили жертвы, были богами, и не могли быть ничем другим. И я понял, что Платон не ошибался. Я не просто человек, а я — это тот самый орёл, о котором клекотал Кастанеда в своих наркотических трипах, обожравшись кактусов. И я знал, что это правда. Я был не человеком, а тем самым орлом (без перьев и с плоскими ногтями). И я должен быть им — или умереть вместе с этим поездом… Но что такое смерть? Не довольно ли нас воспитывали с детского сада, с манной кашей внушая отвращение к этому миру, тихими часами готовя нас к сну вечному? А может быть, это и есть сон? Я не знаю… Когда я понял всё — мне должно было стать страшно. Но я только рассмеялся.

-- --

Нарядчики были уже близко. Я пошёл на парашу, а когда вернулся — уже никого не было. Я подумал, что это очень хорошо: я смогу спокойно записать свои мысли и успеть на утренний развод. Я сел на шконку, взял перо и стал писать.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив