"Аргументы недели"

diak-kuraev — 18.08.2012 Печально, что серьезную беседу редакция сопроводила придуманным ею попсовым и совершенно неприемлемым для меня заголовком, вынесенным на 1 полосу печатного варианта - "Патриарх Кирилл I пал жертвой интриг".
Как говорится - не дождетесь. Патриарх не пал и не падет.


***

От любви до ненависти

№ 31 (323) от 16 августа 2012 [«Аргументы Недели», Сергей РЯЗАНОВ ]


- Вас всегда считали самым прогрессивным представителем Церкви. Но теперь, из-за вашей позиции по поводу «Пусси Райот», – считают и вовсе оппонентом церковных властей.
- Мне это совсем не нравится. Поэтика раскола меня не вдохновляет.

- Конкуренция не делает Церковь лучше, как это происходит в других сферах общественной жизни?
- Не понимаю, за что и с кем я должен конкурировать. Напротив, я стараюсь на протяжении всей своей церковной и публицистической жизни пояснить людям: разномыслие в политических или культурных вопросах не должно ни проецироваться на межличностные отношения, ни порождать религиозные разрывы. Если нам нравятся разные светские книжки, это не значит, что нам надо разойтись по разным конфессиям. Об этом я говорю и в связи с рок-культурой, и в связи с «Мастером и Маргаритой», и в связи с «Гарри Поттером». И в данном случае ситуация ровно такая же.

- С вами полемизирует отец Всеволод Чаплин – официальное лицо РПЦ.
- А конкуренция-то здесь причём? У нас есть расхождения. Но я не собираюсь занять его пост. И не думаю, что его привлекает мой пост профессора Московской духовной академии.


- Вы конкурируете за умы.
- Я такой цели перед собой не ставлю. Нет у меня такого инстинкта власти. Мои мотивы просты как валенок. Это банальная мечта пред-пенсионного возраста. Я хочу, страшно сказать, удобства. Мне крайне неуютно было бы на старости лет оказаться в Церкви, которая радикально отличается от той, в которую я пришел юношей. Я пришёл в Церковь гонимую, и не хотелось бы в итоге оказаться в Церкви-гонительнице. И я очень не симпатизирую риторике, которая нынешний медийный конфликт уравнивает с церковной трагедией XX века и с теми гонениями. Это принижение, девальвация тех страшных событий. Я хочу быть с Церковью, иерархией и церковным народом. Понятно ведь, что так психологически удобнее? Напротив, совсем неудобно быть диссидентом и старым одиноким ворчуном. Но что делать, если убеждения и совесть не позволяют просто плыть в майнстриме, а опять же убеждения и совесть не позволяют быть раскольником? Мой выбор таков: пока печалящие меня идеологические акценты церковной жизни не окрепли настолько, чтобы и в самом деле стать официозом, майнстримом и нормой, лучше напомнить, что православие может быть и иным.

- Уже можно говорить о Церкви-гонительнице?
- Пока нельзя. Но некоторые стигматы очень легко наносятся и впечатываются в матрицу поведения. Легко играть на понижение моральной планки. Я считаю, очень неправильной была установка некоторых наших церковных проповедников развязать этой весной кампанию под лозунгом «Не забудем, не простим!». Потому что джина дозволенной ненависти, выпущенного из бутылки, трудно будет загнать обратно.
Я простой консерватор: я борюсь за те ценности, которые я узнал в православии и от которых я не хочу отрекаться. Я не хочу, чтобы от имени моей веры (а, значит, и от моего имени) кого-то сажали в тюрьму. Помните, Маргарита сказала Воланду, что ей будет неудобно, если ее обещание Фриде останется неисполненным? Вот так же мне будет неудобно быть православным при знании о том, что я стал со-виновником чьих-то тюремных страданий.
Официально, конечно, суд не выступает от имени православия, но общественное мнение так считает и, что особенно печально, многие православные так считают. Я не думаю, что воля церковного руководства имеет решающий вес в этом процессе, но я констатирую настроения – как внецерковные, так и внутрицерковные.
Каждый новый день, проведённый этими феминистками за решёткой, и каждое ущемление их человеческого достоинства (им нельзя передать еду, им не позволяют выспаться перед судебным заседанием) – всё это объективно работает против Церкви и лично Патриарха в общественном пространстве. И становится неважно, виновата в этом Церковь или нет. Всё это происходит на протяжении нескольких месяцев, и пропущено несколько возможностей повернуть ситуацию в другое русло, из чего я делаю вывод: здесь есть политический заказ со стороны людей, имеющих контроль над работой правоохранительных органов. Для этих людей политически интересно понизить уровень общественного доверия к Патриарху. Это сознательная политическая акция. Не то, что сделали девушки, а то, что происходит в суде.

- «АН» уже высказывали предположение, что Путин заинтересован в снижении рейтинга Патриарха, так как не терпит ничьей популярности. Но заметим: Патриарх не отмежевался от преследования девушек.
- Я не комментирую действия или недействия Патриарха. Но это не отнимает у меня права защищать его. Я думаю, он оказался в очень непростой ситуации – в ситуации объекта определённых интриг.

- Отец Андрей, а почему вам интересна эта тема? Не слишком ли она попсовая для серьёзного богослова?
- Я очень хочу вывести её с попсового уровня на более значительный. Она даёт повод показать: зачем, почему и когда нужно богословие. Богослов – это человек, на первый взгляд, очень ограниченный. Он всю жизнь читает одну книгу и её истолковывает, будь то Библия или Коран. Часто говорят, что эти книги устарели, но богословские дискуссии напрямую связаны с сегодняшним днём. Например, мусульманские богословы спорят о том, как трактовать слово «шахид». В мусульманской традиции шахид – это богатырь, бросающий вызов превосходящему по силе противнику, идущий на смерть. Но только ли он? Вот и спорят мусульмане: тот, кто взрывает автобус с детьми, – тоже шахид или просто подонок? От того, какая школа в исламе победит, зависит наша жизнь и безопасность.
Пусть в гомеопатических дозах, сильно-сильно разбавленных, но подобная дискуссия происходит сейчас у нас в православии. В любой исторической религии есть две школы: богословие любви и богословие ненависти. Можно найти авторитетные тексты и имена прошлого, чтобы оправдать как насилие, так и милосердие. Сейчас православные, условно говоря, разделились на два лагеря: одни указывают на Христа, прощающего блудницу, а другие держат перед глазами ту страничку Евангелия, где Христос берёт в руки бич и очищает храм. Одна и та же Книга у разных людей раскрывается на разных страницах. Это она сама так поступает, или же надо честно сказать, что речь идёт о твоём личном выборе? Ведь это ты её раскрываешь в нужном тебе месте, это ты предпочитаешь забыть об одном и вспомнить другое.
Уже несколько месяцев я занимаюсь в интернете одним и тем же – «копипащу», то есть копирую куски одних и тех же текстов. Время от времени ко мне в блог заходит какой-нибудь возбужденный человек и начинает пояснять мне: отец Андрей, как же так, ведь Иоанн Златоуст сказал: «Увидишь еретика, богохульника – освяти свою руку ударом по его лицу». У святого Иоанн действительно однажды вырвались такие слова. Но в ответ я привожу десяток цитат того же Златоуста совершенно другого настроя. Почему из 24 томов Златоустова наследия человек усвоил и запомнил только эту фразу?

- И почему же?
- Ненавидеть кого-то – естественная самцовая потребность. Удивляться надо не тогда, когда она проявляется, а тогда, когда удаётся её обуздать. Нам легче быть злыми и корыстными. Легче катиться вниз.

- Почему православные активисты сегодня – это ребята вроде Босых, который ударил оппонентку по лицу?
- Босых – это идеологическая попса православия. Христианство сводится к боевому кличу: «Русский – значит православный!», - и шашку вверх. Эту самцовость в себе надо всё-таки преображать. Сублимировать, в конце концов. А это трудно. Поэтому очень нравятся людям те религиозные слоганы, которые разрешают такой труд отложить в сторону.
Сейчас в православных церквях считается хорошим тоном сказать: «А если бы эти пуськи устроили такое в мечети?» Эти слова звучат так, будто люди присутствуют на приёме у психотерапевта и излагают свою фрустрацию, свой внутренний комплекс. Таким людям в православии неуютно, оно им натирает, травмирует. Их естество требует кровной мести, им бы в ислам. Люди становятся вуайеристами: сам не могу, но посмотрю, как другие это делают. В «Декамероне» Боккаччо описан подобный случай, когда епископ приглашал к себе блудницу, чтобы посмотреть, как она разденется и оденется, но при этом сам к ней не прикасался. Люди, которые говорят «их бы в мечеть», напоминают мне этого епископа. Мол, сам не могу, но хоть посмотрю, как другие этих пусек побьют.

- Приведу анекдот. «Правоохранительные органы задержали группу православных батюшек, которые ворвались на концерт Шнура в рясах и исполнили молебен «Отче наш», чем глубоко оскорбили чувства панков всей России. Батюшкам грозит до семи лет». Должны ли чувства православных быть законодательно выше чувств панков?
- Коллективные права – серьёзная брешь в нашем правовом пространстве. Нет внятного определения, что делать, когда человек чувствует себя оскорблённым не как индивидуальность, а как часть некой общности. Основной тренд развития европейской философии в течение последних столетий – это защита своеобразия каждой личности. А между тем человек иногда с радостью говорит не «я», а «мы». И порой ощущает угрозу своей идентичности, которую он избрал. Может ли он защитить этот аспект своей жизни с помощью права? Что касается вашего анекдота, то надо чётко разделять игру и серьёзные вещи. Панки – это всё-таки ролевики, они играют. Впрочем, и в религии есть место для игры, и это важно понимать сегодня. Очень многое в поведении церковных деятелей, что возмущает людей, – это точно такое же «Пусси Райот», только под флагом Церкви. Игра, перфоманс, сознательный эпатаж.

- В марте на учёном совете вашей академии обсуждалась ваша позиция по поводу «Пусси Райот». Это ведь первый такой случай в вашей практике?
- Не только в моей. Не могу припомнить, чтобы за 327 лет существования академии учёный совет рассматривал внеучебную деятельность сотрудника.

- Неужели «Пусси Райот» стоят того, чтобы вы воспринимались как отщепенец?
- Дело не в них, а в моей совести. Я считаю их акцию морально уродливой и недопустимой, но совсем другой вопрос – какой должна быть наша реакция. Когда я слышу о том, что Церковь не может простить тех, кто не просит у неё прощения, то мой долг как богослова – сказать: это модернизм. Нет такого в Евангелии, нет такого в церковном учении. Христос молился о прощении Его палачей, которые и не думали о покаянии. «Отче, прости им, не ведают, что творят!» Это, может быть, одна из самых удивительных вещей в христианстве и в истории религий. А нас хотят вернуть в эпоху Ветхого Завета: «Око за око, зуб за зуб», «как ты ко мне, так я к тебе».

- Каким, по вашему мнению, должно быть наказание для девушек?
- Перебирать возможности светского наказания мне не хочется, это не моя компетенция. Хотелось бы по крайней мере одного: принудить девушек сдать экзамен по основам православной культуры. В американской практике такие прецеденты есть. Для хулигана, осквернившего дом-музей американского писателя, приговор был именно такой – изучить его творчество.

- А в церквях на западе случаются подобные кощунственные акции?
- Постоянно. Меня как раз это и удивляет: в нашей Церкви сегодня много людей, которые прекрасно знают жизнь западных христиан, но тот опыт нисколько не учтён.

- На Западе такие акции заканчиваются штрафами?
- Я не знаю, чем конкретно они заканчиваются. То, что мы с вами этого не знаем, означает, что подобных громких процессов там не было.

- Вы сказали, что пришли в Церковь гонимую. Христианство должно быть гонимым, как это было в первые века его существования?
- Конечно, нет. Я не хочу никого посылать на крест или на съедение зверям. Но не стоит забывать и старую церковную формул: все желающие жить благочестиво будут гонимы. Гонимы даже в самой православной стране и самом православном монастыре. Тот же Сергий Радонежский вынужден был несколько раз бросать монастыри, которые он сам же основывал.

- Можно ли говорить, что большевисткие гонения дали русскому православию целый сонм новомучеников и, таким образом, пошли ему на пользу?
- Нет, я не сторонник таких схем. Я просто не вижу – чему мы научились у наших новомучеников. У нас даже не принято ставить вопрос о том, за что нам эти гонения, небывалые в истории? До революции были болячки в церковной жизни – весьма и весьма серьёзные. Сейчас мы коллекционируем всё те же грабли. Сама установка церковного менталитета – вернуть в Церковь всё, что было до революции, – может обернуться теми же последствиями.

- Болячки Церкви – это упоение земным могуществом?
- Это оправдание насилия в церковном пастырстве. Думаю, в семнадцатом году Церкви отозвались слёзы сожженных староверов семнадцатого века.

- Имеет ли Церковь моральное право поддерживать светскую власть?
- Безусловно. Логика здесь понятная, и Патриархом она достаточно внятно была высказана. Христиане Римской империи не имели никакого повода симпатизировать языческой власти, но шли в армию и представляли собой лучшую часть римского войска. Потому что война велась против варваров, которые, мягко говоря, могли доставить христианам больше проблем, чем римская власть. Государство обеспечивает какой-никакой порядок, пусть он порой и смахивает на тюремный. Но если придут варвары – они будут резать всех. В 90-е все мы с полным согласием повторяли слова Солженицына о том, что Россия исчерпала свой лимит на революцию. То произошло за нулевые? Мы окрепли и нам открыли новый кредит на революции? У многих людей есть ощущение того, что революция это лекарство, которое хуже болезни. И с этим ощущением нельзя не считаться. Здесь дело не в симпатии лично к кандидату номер пять зимней поры. Его штаб сознательно и цинично использовал это ощущение. Но само это ощущение не им создано – многие люди действительно так переживают нашу новейшую историю. Думаю, на это реальное ощущение Патриарх и реагирует, а, может быть, и сам его искренне разделяет.

- История знает и другие примеры. Например, митрополит Филипп II обличал Ивана Грозного, за что был сослан в монастырь и задушен опричником.
- Есть принципиальное отличие наших дней от ситуации с Иваном Грозным. Общество другое. Информации одновременно и больше, и меньше. Москва Ивана Грозного – это большая деревня. Речь идёт об опричнине, направленной против боярских родов, к одному из которых принадлежал митрополит Филипп. Это почти внутрисемейные разборки. Все знали всё. А в современном мире… В 93-м году, когда было противостояние между президентом и парламентом, Алексий II пригрозил анафемой тому, кто первым прольёт кровь. Затем, когда кровь была пролита, – последовала тишина. Многие годы Патриарху пеняли, что он не исполнил своих слов. А причина-то очень простая: в современном мире «эксперты» проплачены. Кто взорвал бомбу в Сараево? Кто в 93-м году в Москве первым пролил кровь? Чтобы кого-то анафемствовать, Патриарх должен был прислушаться либо к ельцинской прокуратуре, либо к противоположной стороне с её интересами. У каждой партии свои аргументы и своя ложь. Если Патриарх согласится с чьей-то частичной (партийной) правдой, то он тем самым согласится и с ее же частичной и партийной ложью… Поэтому было избрано молчание.
Возьмём сегодняшний день. Да, у Патриарха есть право печалования. Это даже его обязанность. Но как этим правом пользоваться? Скажем, речь идёт об экономических преступлениях в духе Ходорковского. Чтобы в это дело вникнуть, нужно иметь собственную огромную юридическую службу. Разведку и контрразведку. Доступ ко всем закрытым материалам. Это нереально. Если же не имея таких информационных ресурсов, Патриарх тем не менее решится за кого-то выборочно заступаться, то его выбор станет заложником тех, кто имеет доступ к патриаршему уху. «Я вам гарантирую, это хороший парень, подпишите!».

- Дмитрий Быков в новом романе фантазирует, как к власти пришли «болотные» радикалы и решили по новой взорвать Храм Христа Спасителя. И шутят, что отсутствующий храм отразится в бассейне, как отсутствующие часы Патриарха отразились в столе. Как вам это ретуширование фотографии в патриаршей пресс-службе?
- Это было глупо.

- А сказать «я эти часы не ношу»?
- Повторяю: я не комментирую высказывания и поступки Патриарха.

- Вы против раскола, это ясно. Но как вы относитесь к репрессированным оппонентам патриарха Сергия, который поддерживал Сталина?
- Не дай Бог мне оказаться в ситуации, в которой находились они. Их возмущение, их мысли абсолютно понятны. Заметьте: сейчас Церковь причисляет к лику святых и тех, и других – и тех, кто признавал Сергия, и тех, кто был в оппозиции к нему.

- В том-то и дело: сейчас противники патриарха Сергия – святые. А тогда считались раскольниками, бесами.
- Бесами их никто не называл. Со стороны официальной Церкви полемика была сдержанной, чего не скажешь про её оппонентов.

- Понятно, что для верующего человек Церковь – абсолютная ценность. Но как бы вы сформулировали её социальную полезность?
- Мне неинтересна такая постановка вопроса. Я пришёл в Церковь не ради социальной пользы, и не этого жду от Церкви. Церковь создана Христом для того, чтобы вести к Богу, а не в те или иные края обетованные или идеальный социум. Я могу много хорошего и умного наговорить на тему социальных функций Церкви, но для меня это далеко не самое главное. Если эти функции не будут исполняться, это не убавит меру моей влюблённости в Евангелие. Но если уж хотите говорить именно о социальной роли Церкви, извольте: у Маркса о ней неплохо сказано: религия – опиум народа. В XIX веке опиум был скорее анестетиком, чем наркотиком. У Маркса опиум стоит в очень высоком образном ряду: «религия – это вздох угнетённой твари, душа бездушного мира, сердце бессердечных порядков, цветы, украшающие цепи, которыми сковано человечество, опиум народа». Иными словами, религия – это способ остаться человеком в бесчеловечных условиях существования. Религия даёт возможность увидеть смысл в бедах и, таким образом, не раствориться в них. В отличие от Ленина, Маркс был серьезным мыслителем. Он считал, что надо критиковать не религию, а то общественное устройство, которое порождает потребность в религии.

- Вы говорили, что обрадовались, когда учёные поставили под сомнение подлинность туринской плащаницы (полотно, в которое был закутан Христос после распятия – ред.), потому что в вашем понимании Бог не навязывает себя людям. Стало быть, христианские чудеса – мироточивые иконы, благодатный огонь – вы не считаете доказательством истинности христианства?
- Немецкий философ Карл Ясперс сказал так: «Бытие Бога столь очевидно, что неверие в Него является грехом, но бытие Бога столь неочевидно, что вера в Него является заслугой». Чудеса доказывают Бога для тех, кому это доказательство нужно. Сомневающийся человек перетолкует чудо в свою сторону. А тому, кто по-настоящему верует, такие доказательства и не требуются. Христос сказал: «Род лукавый и прелюбодейный ищет чудес».

- Но ведь Христос являл чудеса.
- Только тем, кто принимал Его и без чуда. Воскресший Христос не явил себя Пилату или Каиафе. Спустя четыре века святой Макарий Египетский так и объяснял, зачем Христос вознесся и после своего Воскресения не остался в нашем мире. Затем, чтобы не навязывать Себя людям.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив