Анн Бренон. По поводу исторического образа катаризма
ostal-eretges — 01.02.2022 Анн БренонПо поводу исторического образа катаризма
Христианская ересь, как заявлял Папа, или религия праведников, которую защищали окситанские сеньоры от кровожадных крестоносцев?
Огонь костров поглотил множество тайн катаризма, оставив историкам задачу воссоздать и сохранить память об этих мучениках. Рассказ о сопротивлении, изменившем облик современной Франции.
Слово «еретик», исчезнувшее из текстов под конец античности, вновь появилось в массе документов эпохи Тысячелетия. Но что именно оно означало, какую реальность оно отражало? Долгое время историография описывала средневековое столкновение между ересью (особенно катаризмом) и ортодоксией (Церковью) в форме внезапного вторжения восточных манихейцев, нанесших удар по христианству. Последнее, естественно, должно было выработать инструменты своей законной защиты: крестовые походы, нищенствующие ордена, Инквизицию – которые плохо ли, хорошо ли, но спасли основы христианской Европы. И чтобы завершить эту картину, добавим, что еретиков обычно изображали как склонных к суициду аскетов, угрожавших воспроизводству человечества.
Металлическая печать Симона де Монфора, алчного лидера Альбигойского крестового похода. С 1209 года до самой своей смерти в 1218 г. он обрек Лангедок на огонь и кровь.
Сегодня дискуссии по поводу катаризма все еще очень актуальны, особенно в вопросе о реальном воздействии ереси на западноевропейское христианское общество. Историки-медиевисты согласны между собой в том, что следует отойти от прежних позиций, и что новое обличение ереси, появившееся в эпоху Тысячелетия, выражает всего лишь новые претензии Церкви – и папства – создать и устроить новый мировой порядок во имя Бога. Некоторые историки, увлекшись современной модой на «деконструкционизм», заходят так далеко, что отрицают всякую реальность ереси, сводя ее к простым «фантазиям средневековых клириков». Такая интеллектуальная позиция может появиться лишь в результате не слишком научной, искаженной и искривленной интерпретации документальных источников, и часто приводит к ревизионизму фактов об условиях репрессий и уничтожения катаризма. Поэтому я предпочту здесь сохранять на эту тему позицию менее эмоциональную, более историческую и по-настоящему более критическую. Разумеется, будем иметь в виду, что исследования продолжаются, и их результаты постоянно пересматриваются.
Бернар из Клерво проповедует второй крестовый поход в Святую Землю в Везле (департамент Йон) в 1146 г. Через год будущий святой встретился с ересью на Юге. (Картина Эмили Сеньоль, 1840 г.)
Нам известно, что во второй половине ХХ века возобновились исследования катаризма. Благодаря лучшему знанию средневековых текстов – и, в особенности, открытию книг катарского происхождения – с середины ХХ века историки, вслед за Жаном Дювернуа, согласились считать средневековые еретические движения, распространенные повсюду в Европе между XI и XII веками, абсолютно христианскими, а также с тем, что некоторые из них выкристаллизовались в катарские Церкви. Старые тезисы о персидском происхождении катаризма, чуждого европейской культуре, были отброшены. Теперь ересь изучается более критически, как внутренний феномен средневекового христианства. Римская Церковь, несомненно, использовала появление этих движений, навесив на них ярлыки, чтобы оправдать свои претензии на доминирование.
Историческое появление ереси - начиная с эпохи Тысячелетия – конечно же, стоит поместить в двойной контекст: духовного брожения, происходившего в глубине самой христианской Европы, и идеологического наступления со стороны Церкви. В ту эпоху, все, кому не лень занимались поисками знаков, предвещающих конец времен. Возможно тогда, религиозные власти сочли для себя удобным указать среди этих знаков не только на кометы и пожары, но и на появление еретиков, пособников зла и Антихриста. А сами еретики - разве не представляли они в действительности наиболее требовательное и абсолютное движение реформаторского сознания христианства своего времени? Еретик возникает и существует только тогда, когда его обличают. Если к нему относятся толерантно, это всего лишь христианин со своими особенностями. На протяжении всей истории Средневековья, начиная с эпохи Тысячелетия, мы замечаем существование еретических общин в средневековом христианстве исключительно в отблесках костров, или, как минимум, в свете документов об их репрессиях.
Первые осуждения и приговоры почти одновременно происходят в Болгарии, Фландрии, Шампани, Перигоре, Константинополе. Первые костры загораются в Орлеане (1022), в пьемонтском Монтефорте (1025), в Тулузе и Аквитании. Когда мы читаем о первых проявлениях ереси, описанных церковными хронистами, то видим, что это явление было распространено в разных видах почти по всей Европе. Первыми обличаемыми еретиками, осужденными и приговоренными, были монахи и каноники, не согласные с Римом и Клюни. Так, группа набожных каноников кафедрального собора Орлеана, сожженных в 1022 году по приказу капетинга Робера Благочестивого, уже тогда выявляла отличительные черты, по которым можно четко распознать катаризм следующего столетия. Отбрасывая таинства Церкви Римской и предпочитая Новый Завет Ветхому, они практиковали для спасения души духовное крещение покаянием через возложение рук.
Ересь укореняется на Юге
Первые упоминания об общинах западноевропейских катаров, у которых действительно были епископы, иерархия и клир, катехумены и верующие, зафиксированы в архиепископствах Льежа и Рейнских землях в середине XII века. Находясь под постоянными ударами репрессивных кампаний, они все время пребывали в подполье и, скорее всего, были не очень многочисленными. В течение XII века более стабильные еретические общины возникают в Шампани (в районе Реймса и Провена), Бургундии (Везле, Невер и Шарите-сюр-Луар), Фландрии (Турнэ, Лилль и Аррас), в Северной Италии (особенно в Милане), а также в Орвьето и Флоренции. В 1145 г., во время «турне» Бернара из Клерво – будущего святого Бернара – на юге современной Франции ересь оказалась более укорененной в некоторых бургадах поблизости Тулузы и Альби.
В Рейнских землях появляется термин «катар», получивший впоследствии огромную популярность (начиная с XIX столетия). После кампании насилия и преследований в 1155-1165 гг., в Кёльне, Бонне и Майнце жгли «катаров» - мужчин, женщин и молодых девушек, а также «архикатаров». Хотя слово «катар» не слишком использовалось в Средние века, и вне контекста Рейнских земель, оно, однако, из-за своей популярности употребляется до сих пор. Около 1170 г. в Сан-Фелис-Лаурагес, между Тулузен и Альбижуа, публично собралась целая генеральная ассамблея западноевропейских катарских Церквей. Аутентичность этого собрания или, как минимум, документов, в которых о нем говорится, - Хартии Никвинты, оригинал которой утрачен, а сохранилась плохая копия XVII века – теперь ставится под сомнение, но на несколько надуманный манер, во имя деконструкционизма.
В 1095 г. Раймонд IV, граф Тулузский, стал одним из лидеров крестового похода на Восток. Картина Пьера-Антуана Лабушера (1847).
Итальянские и окситанские Церкви
Деконструкционистская попытка поставить под сомнение Хартию Никвинты потерпела неудачу, а информация, содержащаяся в этом тексте, была, к тому же, подтверждена другими источниками. Таким образом, можно быть уверенными в том, что во второй половине XII века в Окситании существовали четыре катарских Церкви или епископства. Это Церкви Альбижуа, Тулузен, Аженэ и Каркассес. В то же время существовало епископство или так называемая Церковь Франции, а еще Церковь Ломбардии. Епископство Франции просуществовало до конца XIII века; епископство Ломбардии разделилось на 5 итальянских Церквей, иногда соперничающих между собой. В 1225 году к четырем окситанским Церквям прибавилось еще епископство Разес.
Вторая половина XII века ознаменовалась двумя противоположными тенденциями. В то время, как в одних регионах ересь была гонима, подвергалась репрессиям и даже уничтожению, оставаясь в подполье, ей открыто симпатизировали на территории трех крупных княжеств юга современной Франции: графств Тулузского и Фуа, а также виконтств Тренкавеля – Каркассона, Альби и Безье. Четыре катарских епископства открывали свои религиозные дома, и они мирно существовали под сенью укрепленных бургад. Их владельцы и совладельцы, в особенности дамы, открыто популяризировали этот орден, который отказывался от десятины и послушанию Риму, зато обладал репутацией тех, «кто имеет большую власть спасать души».
Действительно, в контексте тогдашнего повсеместного христианского реформаторства, катаризм предстает перед нами прежде всего как религиозная практика, идеал возвращения к истокам Церкви апостолов. Отталкиваясь от этого, катары претендовали на преемственность от истинной Церкви апостолов, в отличие от неверной Церкви Римской. К этому добавилось стремление легитимизировать свою идентичность с Церковью апостолов путем обращения исключительно к авторитету Священного Писания, и в особенности Нового Завета. Признаком истинной христианской Церкви, как это утверждается в книгах катаров (на сегодняшний день нам известно два трактата и три ритуала), является абсолютная верность евангельским заповедям и отбрасывание всех позднейших новелл, установленных папством. Также эта «Церковь Божья», противостоящая «Церкви мира сего», была организована на манер раннехристианских Церквей, с иерархией епископов, держателей власти посвящения христиан, или добрых мужчин и добрых женщин. Последние представляли собой клир, сочетая одновременно священнический и монашеский чин, черты белого и черного духовенства. Эта Церковь отпускала грехи через таинство духовного крещения возложением рук. Это таинство - наследие Пятидесятницы – было единственным таинством, с их точки зрения, основанным на Писании, то есть происходящим непосредственно от Нового Завета, а не от папства, Отцов Церкви и соборов.
Отрывок из реестров Бенара де Ко, инквизитора Тулузского трибунала с 1243 по 1247 гг.
Материальный мир как царствие Сатаны
И, наконец, катаризм представляет собой результат изучения и исследования христианских Писаний. Противопоставляя Бога и мир, согласно терминологии Евангелия от Иоанна, катаризм пришел к выводу, что Бог Отец не ответственен за дела этого мира и не обладает над ними никакой властью. Князем этого мира является Сатана, а Римская Церковь, властвующая в этом мире, не представляет собой христианскую Церковь «Царствия Божьего, которое не от мира сего». Человеческие души, ангелы Божьи, похищенные злом и заключенные в рабство тел, являются «благими и равными между собой, и все будут спасены». Насколько мы понимаем, эта христианская Церковь отрицала вечный ад и подрывала папские претензии на руководство этим миром от имени Бога (поскольку Божья воля не реализуется в этом мире). Она осуждала дух крестовых походов и высмеивала «предрассудки» католической Церкви - ее культ распятия, статуй, реликвий и чудес, заменяя евхаристическую магию Пресуществления простой трапезой с благословленным хлебом. Катарское христианство предлагало другую модель Церкви, которая была одновременно евангельской и рациональной.
Благосклонность окситанских графов и их вассалов открыла для катаров общество средиземноморских бургад, где эти добрые мужчины и добрые женщины проповедовали Евангелие и показывали пример святой жизни. Самой оригинальной чертой катарского христианства, которая сделала возможной его удивительную адаптацию к южному феодальному обществу, несомненно, была структура катарской Церкви, гибкая и открытая, из-за чего Церковь проникла внутрь семей и семейных кланов. Предвещая практику монастырей в деревне, обеспечившую успех нищенствующим орденам (доминиканцам и францисканцам), орден добрых христиан открыл свои «монастыри» в деревнях и даже в обычных домах. Живя в этих религиозных домах без затвора, молясь и работая своими руками, говоря о Боге со своим окружением и выращивая детей и внуков в своей вере, великие дамы – Бланша де Лаурак, Гарсенда Дю-Ма-Сен-Пюэль, Ода де Фанжу, Филиппа, графиня де Фуа и многие другие – но также столько отцов и матерей семейств более скромного происхождения - были посвящены как добрые христиане на склоне лет, достигнув спасения прямо на глазах христианского народа бургад, и привлекая сторонников своим примером и вовлечением близких.
Этот своеобразный страстный характер родной и братской религии обеспечил долгое сопротивление окситанского катаризма в течение более столетия систематических репрессий. Но настало время священной войны. Альбигойский крестовый поход – направленный против катаров – с 1208 года обрушился на еретический Юг, и это был кульминационный пункт идеологии крестовых походов, разработанной в течение столетия, в том числе и орденом Сито. К тому же, Рим назвал пособниками дьявола всех, кто демонстрировал непокорность угодному Богу порядку, установленному Его представителем в этом мире, Папой Иннокентием III: неверных (мусульман) в Святой Земли и в Испании; схизматов (православных) в Византии; еретиков (катаров) в Лангедоке. Это был настоящий крестовый поход против катаров и окситанских сеньоров, которые их защищали.
Убийство в январе 1208 года одного из цистерцианских папских легатов, Петра де Кастельно, тут же было приписано Раймонду VI графу Тулузскому, и позволило Папе Иннокентию III заставить короля Франции Филиппа-Августа принимать в этом участие, хотя до тех пор последний решительно от этого отстранялся. Потому король позволил своим крупным французским вассалам взять крест и пойти на войну; для спасения своих душ и захвата земли Лангедока они выступили против его далеких южных вассалов.
Безье было сожжено, чтобы посеять ужас
В июне 1209 года крестоносная армия под руководством аббата Сито Арнода Амори спустилась на юг по долине Роны. В июле 1209 г. в Безье аббат Сито для примера организовал массовое убийство, с целью посеять ужас во всем крае: «Божественная месть свершилась чудесным образом, - писал он Папе, - и все они были убиты». В августе, после трех месяцев осады, крестоносцы вошли в Каркассон с пением Te Deum, а молодой виконт Тренкавель, взятый в заложники, когда он приехал на переговоры о почетном мире, был брошен в тюрьму, где и умер через два месяца. Арнод Амори избрал тогда среди сеньоров, участвовавших в крестовом походе, нового виконта Каркассона, способного стать военным вождем крестового похода. Это был Симон де Монфор, крестоносец по духу, преданный Святой Деве и Сито. Через два года, после войны замков и массовых казней еретиков на костре, сеньоры-вассалы Тренкавеля покорились Монфору. Но если крестовый поход баронов под руководством Монфора, в конце концов, окончился поражением – в 1224 году окситанские графы и бароны отвоевали обратно свои земли – то королевский поход Людовика VIII Французского полностью изменил ситуацию. Подписав Парижский трактат 1229 г., граф Раймонд VII Тулузский покорился юному Людовику IX – будущему святому Людовику. Только castrum Монсегюр и его рыцари-фаидиты во главе с Раймондом де Перейлем и Пейре Рожером де Мирпуа представляли собой последний оплот окситанского сопротивления. Через двадцать лет (1209-1229) Альбигойский крестовый поход, желанный и организованный Папой, был окончательно завершен королем. Но присоединение Лангедока к французской короне, что было целью королевской завоевательной войны, стало также предварительным условием уничтожения ереси, чего требовал Папа. А уничтожением ереси уже занялась доминиканская Инквизиция.
В Каркассоне и Тулузе светская власть перешла в другой лагерь. В завоеванном краю установился «мир клириков и французов» - как писал трубадур Бернат де Лабарт. И теперь осталось только уничтожить катаров, отныне ушедших в подполье, что и сделал трибунал религиозной полиции. Падение Монсегюра и массовая казнь на костре 16 марта 1244 года положили конец политическим и военным надеждам графа Тулузского, а также покончили со структурированной катарской Церковью в Лангедоке. Но потребовалось еще почти 100 лет Инквизиции и организованной травли, систематического бюрократического террора и доносов, чтобы изгнать катаризм из души и сердца окситанских деревень. В первые десятилетия XIV века от Арка и Монтайю до Рабастен и Монклер-де-Керси катаризм, который вовсе не выродился и небыл побежден, все еще проповедовали последние добрые люди.
Альбигойский крестовый поход. Иллюстрация из Хроник Франции, составленных монахами Сен-Дени между 1325 и 1350 гг.
Pyrenees Cathares, 2005, p. 22-29.
|
</> |