Андрей Фурсов. Библейский проект закончен. На очереди — тотальная дебилизация
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
XXI век станет временем жесточайшей борьбы за будущее, когда
целые государства, этносы, культуры будут нещадно, без сантиментов
стираться Ластиком Истории.
В этой борьбе выживут и победят сплоченные социальные системы,
спаянные единым ценностным кодом, характеризующиеся минимальной
социальной поляризацией и имеющие в себе высокий процент носителей
знания. Олигархические системы в этой борьбе не выживут, их участь
— стать экономическим удобрением, навозом для сильных. Иного они и
не заслуживают.
ДЛЯ БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ЭТОТ «НОВЫЙ МИР» ОБЕРНЁТСЯ
НОВЫМИ «ТЁМНЫМИ ВЕКАМИ»
— Куда идет этот мир (т. е. как выглядит картина
будущего)?
— Мир стремительно идёт к концу капитализма. От последнего не так
много осталось: рынка практически уже нет, есть глобальные
монополии; государство отмирает; гражданское общество
скукоживается; политика превращается в комбинацию административной
системы и шоу-бизнеса, деньги потеряли ряд функций и в значительной
степени перестали быть деньгами; европейцы утратили одну из своих
основ — трудовую этику, капиталу почти удалось поглотить, сожрать
труд, но и сам он от этого перестаёт быть капиталом.
— Кто строит новый мир?
— Одновременно идут два процесса: разрушение старого мира и
оформление нового. Старый капиталистический мир ломает
капиталистическая же верхушка — он ей больше, по крайней мере в
перспективе, не нужен. С середины 1970-х годов идёт демонтаж
капитализма. Он как бы «едет» в своё «додемократическое прошлое», в
эпоху «железной пяты» и ост-индских компаний, этих предшественниц
нынешних транснациональных корпораций, только более крутых, чем эти
последние. Свёртывание прогресса и есть способ создания мировой
верхушкой их нового мира. Для большей части человечества этот
«новый мир» обернётся новыми «тёмными веками» — не путать со
Средневековьем, стартовавшим в IX в. распадом империи Карла
Великого. «Тёмные века» — это время между серединой VI в.
(окончательно перестала работать система римских акведуков; 476 г.
как конец Римской империи — фальшивая выдумка римских
первосвященников, выпячивавших таким образом свою роль) и серединой
IX в.
Темновековье — это, действительно, эпоха мрака и крови, в отличие
от оболганного деятелями Ренессанса и особенно Просвещения
(жуликами типа Вольтера) Средневековья — светлой, вплоть до начала
XIV в. эпохи; XIV-XVII вв. — новое темновековье, у которого,
впрочем, был столь же зазывный, сколь фальшивый фасад —
Ренессанс.
— Есть ли альтернатива западной модели будущего (новым
темным векам)?
— На данный момент такая альтернатива просматривается плохо. Сейчас
главное не дать реализоваться темновековому проекту, а там будет
видно. Альтернатива — сопротивление глобальной повестке, т. е.
курсу на варварское сокращение населения планеты, разрушение
государства (суверенитета), семьи, науки, образования,
здравоохранения, последнее, как заметил М. Мур, превращается в
здравозахоронение.
— Есть ли возможность вернуться на тот путь развития, по
которому планета шла 50-60 лет назад?
— Едва ли. Возвращения и реставрации в истории невозможны.
Невозможно повторить уникальную эпоху 1945-1975 гг. — рывок
человечества во главе с СССР в будущее, рывок, искусственно
прерванный тупой советской номенклатурой и расчётливой верхушкой
капиталистического мира. Советская верхушка за этот ситуационный
союз расплатилась разрушением СССР.
— Можно ли вернуть людям уверенность в завтрашнем дне,
надежду и оптимизм?
— Оптимизм — это состояние души сильных и цельных людей, умеющих не
просто менять обстоятельства, но создавать их. Оптимизм — это
нелёгкий, но в то же время радостный труд, часто наперекор судьбе.
Оптимизм нельзя дать, подарить, вернуть. Он рождается в борьбе.
Разумеется, есть биохимическая (генетическая) основа оптимизма, тем
не менее, оптимизм — социальная функция здоровых обществ.
Достаточно сравнить советское общество середины 1930-х — середины
1960-х годов («Нам нет преград на суше и на море», «Туманность
Андромеды» И. Ефремова и многое другое) с советским же обществом
1970-1980-х годов — усталым, циничным, саркастическим и
безрадостным. И это при том, что жить в 1970-е годы стало
комфортнее, легче и сытнее; страх ушёл, а счастье не наступило.
1960-е годы были кратким мигом надежд, которые не осуществились ни
у нас, ни в мире.
— Можно ли поставить прогресс на службу всем людям (или
хотя бы большинству)?
— СССР пытался. И лет тридцать у нас это выходило. Значит — можно.
Только нужно быть бдительными и помнить сталинское предупреждение о
том, что по мере развития социализма классовая борьба обостряется,
т. е. налицо угроза перерождения. Так оно и произошло, причём
одними из первых переродились определённые сегменты ЦК КПСС и КГБ.
Недоработала партийная инквизиция.
— Мечта — черновой набросок будущего. О чем же люди мечтают
сегодня?
— Разные люди мечтают о разном. Это зависит от того, на что они
ориентированы — на явь, навь или правь. Т. е. либо на мир тёмных и
вульгарных страстей (богатство и удовольствие любой ценой для себя
лично и в ущерб другим), либо на солидарный труд на основе
социальной справедливости и сохранения своей этнокультурной
идентичности.
СИТУАЦИЯ ВЫХОДИТ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ
— Проблема «золотого миллиарда» — самая опасная проблема
современности, согласны ли Вы с этим?
— Проблема «золотого миллиарда» в том виде, в каком она
формулировалась, не является самой опасной, поскольку миллиард этот
размывается. В Европе его размывают арабы, турки, курды, африканцы,
и их будет всё больше. Такое впечатление, что европейскую часть
«золотого миллиарда» списали и спускают в «унитаз истории», то ли
пытаются селективным путём с помощью выходцев с Юга выработать из
европейцев новый тип, который не числом, а уменьем станет биться за
будущее. Правда, пока что молодые образованные европейцы эмигрируют
в Канаду, Австралию, Новую Зеландию, но не в США, где скоро будет
тоже горячо. Ведь там социальные проблемы замешаны на расовых:
негры, которых теперь принято называть афроамериканцами,
испаноязычные (латинос). Расовый и этнокультурный состав Запада
меняется. Собственно, Запада в привычном смысле уже и нет. Есть
постзападное постхристианское общество, стремительно закатывающееся
в «лунку Истории». Какой-то план у тех, кого Б. Дизраэли называл
«хозяевами истории», а писатель О. Маркеев «хозяевами мировой
игры», есть, но, во-первых, похоже, ситуация выходит из-под
контроля. Во-вторых, развёртывается борьба внутри мировой правящей
элиты (она ведь не едина) за будущее. Вот на этих противоречиях нам
и надо сыграть, как это сделал Сталин в 1930-е годы.
— Какое место отведено России и русским (в обобщенном
смысле этого слова, т. е. жителям России) по этому
плану?
— В исходном плане места для русских и многих других незападных
народов, думаю, нет. Но, повторю, план, похоже, ломается. Впрочем,
несколько линий глобалисты обрабатывают очень жёстко: разрушение
государства, семьи, образования, здравоохранения и науки. Это часть
их глобальной повестки. Поэтому, несмотря ни на какую риторику и
ситуационные громкие акции во внешней политике, я поверю в благие
намерения только такой власти у нас, которая остановит погром
науки, образования и здравоохранения, т. е. поломает глобальную
повестку в этих областях. Что это за борьба за суверенитет
государства сегодня, если всё идёт так, что завтра некому и нечем
(отсутствие здоровых мужиков и мозгов) будет его защищать?
— Какой план можем предложить вместо этого мы?
— Мы — это кто? Народ, олигархи, власть? Чтобы предложить план,
нужно иметь стратегию. Чтобы иметь стратегию, нужно иметь
идеологию. У нас государство — формально — без- и
внеидеологическое, а удел тех, у кого в сегодняшнем мире нет
идеологии, а следовательно, своего проекта будущего — пикник на
обочине истории в ожидании, что, может быть, хозяева позовут на
новый праздник жизни. Не позовут даже служивших им «плохишей»: «Рим
предателям не платит». Цель у России может быть только одна —
выжить и победить в XXI в., сохранив идентичность, население и
территорию. Это — программа-минимум. Сделать это можно только путём
создания социальной системы, основанной на социальной
справедливости, тогда Власть и Родина становятся одним и тем же.
Люди могут убивать из-за денег, но умирать из-за денег никто не
будет. За Родину — будут, Великая Отечественная война это показала.
Потому-то мы и победили — за нами была справедливая социальная
система, чей коллективистски-антикапиталистический характер
соответствовал русским архетипам сознания и подсознания и
культурно-историческому коду; как говорил Александр Блок,
большевизм «есть свойство русской души, а не фракция в
Государственной думе».
XXI век станет временем жесточайшей борьбы за будущее, когда целые
государства, этносы, культуры будут нещадно, без сантиментов
стираться Ластиком Истории. Отморозки от власти (имя им легион,
один пример — посмотрите на лицо X. Клинтон) не остановятся ни
перед чем. В этой борьбе выживут и победят сплочённые социальные
системы, спаянные единым ценностным кодом, характеризующиеся
минимальной социальной поляризацией и имеющие в себе высокий
процент носителей знания, эдакие нации-корпорации. Олигархические
системы в этой борьбе не выживут, их участь — стать экономическим
удобрением, навозом для сильных; собственно, иного они и не
заслуживают. Во второй половине XX в. олигархизировавшиеся
структуры власти в СССР дважды блокировали прогресс и жестоко
поплатились за это. В середине 1960-х годов СССР готов был
совершить научно-технический рывок в будущее, превратившись из
системного антикапитализма в реальный посткапитализм, однако это не
было в интересах как советской номенклатуры, так и верхушки
мирового капиталистического класса. Прорыв был жёстко заблокирован,
а взлёт цен на нефть и детант внесли в советские верхи чувство
успокоенности и глубокого удовлетворения. У нас нередко брежневские
времена вспоминают с умилением — стабильность, уверенность в
завтрашнем дне. И в краткосрочной перспективе так оно и было,
однако в среднесрочной (не говоря уже о долгосрочной перспективе,
брежневская эпоха была проеданием будущего, временем упущенных
исторических возможностей. «Мешковатые старики… боявшиеся
собственных жён» (Э. Неизвестный) профукали будущее системы — она
умирала в них и посредством них. И это при том, что в многослойном
СССР существовал супермощный научно-технический комплекс, который
должен был рвануть в будущее не позже начала 1990-х годов. Однако
если порыв 1960-х подсекли детантом и нефтью, то второй —
перестройкой и разрушением СССР, в основе которых лежало банальное
желание части советской номенклатуры «записаться в буржуинство».
Остаётся надеяться, что состоявшаяся в самом конце 1980-х годов
эвакуация режима была не только финансовой, но и
научно-технической. Впрочем, «выстрел из будущего» — это прекрасно,
но и самим надо не плошать.
Чтобы России (и нам вместе с ней) выжить в сложившейся ситуации,
необходимо отбиться от внешней атаки. Известна истина, что, когда
собаку бьют палкой, та, чтобы спастись, должна кусать не палку и
даже не руку, а горло того, кто держит палку. Для того чтобы найти
это горло, нужно очень хорошо представлять себе структуру
современного мира, знать силы, действующие в нем и места их
обитания.
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ — ДЕЛО РУК САМИХ УТОПАЮЩИХ
— Дает ли наука, которую представляете Вы, ответ на эти
вопросы?
— Да, даёт. Враг России — глобальные ростовщики и обслуживающие их
политики, журналисты, шоу-деятели, причём не только за пределами
нашей страны, но и внутри неё. В последнем случае речь идёт о
регрессорах, рушащих ценностные, интеллектуальные и технологические
основы нашего общества. Но они всего лишь безликие функции
глобальной матрицы, чапековские саламандры, о которых писатель
говорил: «Они приходят как тысяча масок без лиц». Иными словами,
главный враг — глобальная матрица, эдакая выросшая до планетарных
размеров паучиха Шелоб из «Властелина колец». Кстати, идею
глобальной Матрицы (G-Matrix) как структуры и средства,
навязывающей мировому населению определённый образ мышления,
выдвинули деятели Римского клуба ещё в 1970 г.
— Есть ли механизм, связывающий научные достижения с
практической политикой (или дипломатией, или кто там сегодня решает
задачи выживания и власти) в нашей стране?
— Задачи выживания и побед в любой стране должно решать прежде
всего руководство страны. Вопрос в том, насколько умело и честно
оно это делает, насколько отождествляет себя со своей страной.
Наконец, насколько развит у него инстинкт самосохранения, насколько
он сильнее хватательного инстинкта и страсти к красивой жизни. Если
последние перевесят, то рано или поздно явится История в виде Шелоб
или собственного народа и скажет с нехорошей ухмылкой: «Ты всё
пела? Это дело: так поди же, попляши!» И пляска эта скорее всего
будет Dance macape — пляской смерти.
— Есть ли в России силы, способные привести её к
спасению?
— Надеюсь, что есть. Но вообще-то спасение утопающих — дело рук
самих утопающих. Как пелось в «Интернационале»: «Никто не даст нам
избавленья: / Ни бог, ни царь и ни герой. / Добьёмся мы
освобожденья / Своею собственной рукой». Мы долго раскачиваемся, но
быстро ездим. Так что надежда всегда есть.
— Как их найти и сплотить?
— Лучший способ сплочения — общее дело на основе общих ценностей.
Но какое общее дело может быть у богача и бедняка, вора и
нищего?
— Какую идеологию должна принять Россия в XXI
веке?
— Идеологии не висят в магазине на вешалке, они рождаются в
кровавых и жестоких кризисах как ответ на вопрос, какое будущее мы
хотим для себя, наших детей и внуков. Великие идеологии
современности — марксизм, либерализм (умер в 1910-е годы, не путать
с тем, что называют так сейчас на Западе и, тем более, в России) и
консерватизм родились в Европе в эпоху революций 1789-1848 гг.
— Не пора ли в России создавать военно-духовное
сословие?
— Сословия не создаются, они возникают в ходе истории. Думаю,
однако, время сословий, как и монархии, прошло — отжили, vixerunt,
как сказал бы Цицерон. Тем более в истории России сильной сословной
системы, как и аристократии, не было.
— На протяжении последних 400 лет в начале каждого века
Россия участвовала в войне, грозящей ей уничтожением: 1610-е годы —
Великая смута; 1710-е — Северная война; 1810-е — Отечественная
война с Наполеоном; 1910-е — Первая мировая. Это случайность или
закономерность? Сейчас идут 2010-е.
— Могу привести другой ряд: Ливонская (1558-1583), с Польшей
(1654-1667), Семилетняя (1756-1763), Крымская (1853-1856), Великая
Отечественная (1941-1945). Их значение не меньше, так что мистики
цифр тут нет.
— «Хозяева истории» строят свои модели общества будущего. В
связи с этим возникает ряд вопросов. Всякая ли модель, придуманная
человеком, сможет функционировать, т. е. быть
жизнеспособной?
— Конечно, не всякая.
— Всякая ли модель будет способна к развитию?
— То же самое.
— Есть ли критерии, позволяющие различать жизнеспособные и
нежизнеспособные системы ещё на этапе их
моделирования?
— Боюсь, что нет. Мы можем оценивать лишь степень вероятности.
Может быть хилая модель, но мир вокруг меняется, и данная модель
оказывается наиболее адекватной — это как рецессивная мутация в
развитии биосистем. И наоборот: есть сильная, хорошо адаптированная
модель, но резко меняется ситуация и условно: динозавры вымирают, а
маргинальные «землеройки» захватывают освободившиеся экологические
ниши.
— Есть ли методология, позволяющая строить заведомо
жизнеспособные системы?
— В стремительно меняющемся мире скорее возможны принципы
негативного ряда — т.е. то, чего не следует делать.
— Есть ли своя модель будущего у нас?
— Пока я её не вижу. А вообще модели рождаются в борьбе, в
частности — в сопротивлении Злу.
— Вы неоднократно упоминаете в своих лекциях теорию систем.
Но единой для всех теории систем нет, их десятки. Какую из них
имеете в виду Вы?
— Теория систем — штука универсальная, у неё есть подразделы,
например, теория живых (антиэнтропийных) систем, куда входит
общество.
— Есть ли сейчас в этой теории систем приложение,
описывающее общество?
— Есть различные теории социальных систем, например, теория
формаций Маркса, кстати, далеко не худшая. Теории Александра
Богданова, Вильфредо Парето.
БИБЛЙСКИЙ ПРОЕКТ ЗАКОНЧЕН. НА ОЧЕРЕДИ — ТОТАЛЬНАЯ
ДЕБИЛИЗАЦИЯ
— Какова роль авраамических религий в жизни общества? Как
вы относитесь к работе Л. Н. Толстого «Почему христианские народы
вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном
положении»?
— Толстой зафиксировал очевидные вещи — отличие того, о чём,
согласно Евангелиям, учил Иисус, от того, что стало Библейским
проектом, у истоков которого стоит Павел, в последнем на самом деле
много осталось от Савла. Действительно, там, где у Иисуса — любовь,
у Павла и церкви — страх; Иисус конфликтовал с властью, Павел и
церковь призвали к подчинению им. В схеме Павла много от Ветхого
завета — этого «окна уязвимости» христианства. Не случайно в России
в XIX в. Ветхий и Новый завет не печатали под одной обложкой. Что
касается различий между мечтой, революционным порывом, с одной
стороны, и организацией, этот порыв утилизующей, то Ф. Достоевский
посвятил этому «Легенду о Великом инквизиторе». Иисус вряд ли
додумался бы до инквизиции, иезуитства и догмата о непогрешимости
папы.
— Согласны ли Вы с тезисом, что после Христа христианство
было переписано фарисеями?
— После Христа христианство было не переписано, а создано; процесс
создания длился 150-200 лет (III-IV вв. н. э.), когда был создан
корпус литературы и выстроены — по модели Римской империи —
иерархия и территориальное устройство. Был разработан Библейский
проект, адекватный новой эпохе. Если до этого в зоне
Средиземноморья социальный контроль носил внешний характер,
главными были «культура стыда» и внешне-силовой контроль —
«египетская модель», нашедшая максимальное воплощение в Римской
империи и римском праве, то изменившиеся условия потребовали более
тонких и более глубоких, интериоризированных форм уже не просто
социального, но социально-психологического контроля — изнутри.
Отсюда — «культура совести». Т. е. мир и человек на рубеже I тыс.
до н. э. — I тыс. н. э. настолько усложнились, что одного насилия
оказалось мало. Библейский проект — это и есть комбинация
внутреннего и внешнего подчинения с приматом первого, причём часть
функций внешнего подчинения взяла на себя христианская церковь,
поэтому многие социальные движения принимали форму ересей.
К концу XV в. католическая церковь настолько скомпрометировала
себя, а ереси настолько расшатали её положение, что ей был брошен
вызов со стороны протестантизма. Будучи ударом по католицизму и
противостоя ему (по накалу — вплоть до религиозных войн XVI —
первой половины XVII вв., по сравнению с деятелями которых наш Иван
Грозный — это пример гуманизма и набожности), протестантизм
парадоксальным образом не только ослабил, но временно отчасти
укрепил Библейский проект. Во-первых, он создал его более
современную (в плане ориентации на деньги, на успех, на селективную
избранность — в этом плане протестантизм есть максимально
иудаизированная версия христианства), более жестокую и в то же
время более простую форму; во-вторых, стал своеобразным клапаном
для исхода недовольных из Pax Catholica, внеся в последний
успокоение. Но ненадолго. Время работало против обеих версий
христианства, отколовшихся от ортодоксии (православия). Наступала
новая эпоха, для структурного и рефлексивного управления в которой
нужно было институционально оформленное рациональное знание —
наука. И не случайно в той же Франции развитию такого знания
(например, в лице Декарта) способствовали иезуиты.
В XVIII — начале XIX в. Библейский проект, трещавший по швам,
пережил ещё одну мутацию: христианская вера была отброшена, и
появилась сначала протоидеология в виде проекта британских
масонских лож, реализованного главным образом на французской почве,
— Просвещение, а затем идеология в трёх её базовых формах:
консерватизм, либерализм, марксизм. Это были уже безрелигиозные, т.
е. терминальные формы Библейского проекта, выступавшие одновременно
и как средства борьбы, и как формы социального контроля над резко
усложнившейся общественной средой. Как когда-то христианские
священники отодвинули или уничтожили жречество (на территории Руси
— ведическое), так в XVIII-XX вв. масоны, идеологи либерализма,
марксизма, нацисты обрушились на христианскую церковь. В данном
случае весьма уместно вспомнить фразу блаженного Августина о том,
что «наказания без вины не бывает», или: каким судом судите…
Вообще нужно сказать, что исходная сложность христианства,
отражающая сложность европейской цивилизации эпохи поздней
античности (элементы античности, иудейской и германской традиций),
— это одновременно и сила, и слабость. Сложная композиция может
быть разобрана на части. Это ислам един — его можно только на куски
рубить, а вот христианство чревато неожиданными мутациями. Ведь
заметил же Н. А. Бердяев, что христианство чревато католицизмом,
католицизм — протестантизмом, а протестантизм — атеизмом (я бы
добавил сюда масонство). Это одна линия. Католицизм чреват
вырождением в неожреческую иерархию. И разве папа римский после
принятия догмата о непогрешимости папы — это не верховный жрец
неоязыческого по сути культа? А непростые отношения христианства и
иудаизма, уже провозглашённого римским первосвященником «старшим
братом»? И не является ли «старший брат» Большим Братом? Кто-то
скажет: откуда язычество? Христианство — монотеистическая религия.
Но, во-первых, «язычество» — это негативный ярлык, который
представители авраамических религий вешают на всё неавраамическое.
Во-вторых, иудаисты и мусульмане ставят под сомнение «твёрдую
искренность» христиан в монотеизме — Троица, иконы. Так что не всё
так просто с христианством, и то, что способствовало его экспансии,
может оказаться серьёзной проблемой. Впрочем, кажется, в том же
Ватикане хорошо это понимают.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ: https://mediarepost.ru/news/82531-andrey-fursov-bibleyskiy-proekt-zakonchen-na-ocheredi-totalnaya-debilizaciya.html
|
</> |