Ах, эти чёрные глаза

Воспитанник Второго Кадетского корпуса, утративший на Русской Голгофе отца, брата и первую жену, в эмиграции он работал корректором в русских журналах и газетах и писал за гроши скетчи и тексты для модных фокстротов и танго. «Это же песенки!» Его вторая жена вспоминала: «На службе он был хорошим товарищем, всегда готовым помочь, чуждавшимся всяких интриг, очень добросовестным работником - и человеком, никогда не умевшим добиться чего-нибудь и заставить считаться с ним...»
Зато озолотились Строк и Лещенко: но это обыкновенная история, «дело-то житейское». Кто бы сомневался, что для строков всякое чужое лыко – в строку:)
Ах, эти черные глаза,
Меня пленили.
Их позабыть никак нельзя,
Они горят передо мной...
Ах, эти черные глаза,
Кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда
И сердце и покой.
Меня, впрочем, позабавили истоки стихотворения, тот самый сор, из какого, не ведая стыда… - etc.
В 1946 году, проживая то в лагере Ди-Пи, то на частной квартире в Мюнхене, Перфильев издает книжку прозы «Когда горит снег». Один из ранних рассказов «Ковер» повествует о службе молодого офицера где-то в Центральной Азии. Любовь к приблудной девушке-азиатке становится для молодого офицера мучительным кошмаром:
«... я знал, что ночью будет снова: яркие губы Йок, ее глаза, неподвижные, странные, глаза сомнамбулы, и это сладкое безволие мысли и тела...
Это продолжалось с неделю. А потом наступила скука... Скука сменилась пыткой!
Я не знал, куда мне уйти от Йок!..
...Ночи сделались каким-то бредом. Утомленный дикими злобными пытками Йок, я засыпал с тяжелой головой, - стыдно сознаться, - держа в руке нагайку и положив под подушку револьвер, просыпался от каждого шороха, как сумасшедший.
Мне снились дикие сны... Каждый раз, открывая глаза, я встречал устремленные на себя ее неподвижные, ничего не выражающие глаза сомнамбулы, и чувствовал, как меня сковывает знакомая истомная слабость».
«Ах, эти чёрные глаза». Боевой офицер, а не догадался повесить у изголовья чертополоха с полынью.

|
</> |